Та оказалась на кухне. Сосредоточенно рисовала мелком круги.

— Ты что делаешь?! — возопила Лахджа.

— Призываю Агга, — ответила Вероника.

— Зачем?!

— Я варенье достать не могу.

— Милая, ты что, призываешь демолорда, чтобы достать варенье с полки?!

— Ну я же не дотягиваюсь! — топнула ножкой Вероника.

— Ты могла позвать папу! Сестру! Меня! Тетю Сидзуку! Кого угодно!

— Ну я и позову Агга! А то вам всем некогда, вы заняты!

Лахджа присела на корточки, заглянула дочери в глаза и участливо сказала:

— Я тебя сейчас придушу.

— Я-я-я!.. — испугалась Вероника.

Но мама сказала это не всерьез. Она прижала дочь к себе, торопливо стерла круг и принялась объяснять, что Агг не просто высокий. Он ОЧЕНЬ высокий. Он эту усадьбу растопчет одной ногой. И всех, кто в ней.

— Ты этого хочешь? — тихо спросила мама.

— Н-нет…

— Если б ты его призвала, мы бы все умерли. И ты тоже. И я. И папа. И Астрид. И тетя Сидзука. И Мамико. И Снежок. И Тифон…

— Да поняла я!

Вероника стала хныкать. Ладно, ладно. Варенье того не стоит, она поняла.

Мама тяжко вздохнула, достала варенье, намазала Веронике бутерброд и сказала:

— А вот подождала бы ты десять минуточек, и мы бы с енотом начали готовить обед. И не пришлось бы призывать Агга.

Что?! Кто хотел призвать Агга?! Зачем?!

А кто у нас тут может хотеть призвать Агга?

Я ее придушу!

Вероника не слышала маминых и папиных мысленных воплей. Она недовольно смотрела на хлеб с вареньем.

Вишневое. Она хотела земляничное. Или хотя бы малиновое.

Себе Лахджа взяла пачку мелков. Ей сегодня захотелось чего-нибудь эдакого погрызть. Прямо до слез.

Ну а заодно лишить Веронику писчих принадлежностей. Та все-таки уяснила, что призывать демонов без защитных кругов — верное самоубийство, и просто так этого больше не делает. А после инцидента с пирожками, летучей коровой и микроразрывом Кромки вообще не призывает ничего, кроме личных вещей, да и те, кажется, непроизвольно.

Корова, кстати, оказалась не летучей, а в лучшем случае перепархивающей, но молоко дает очень вкусное, так что ее оставили. Лахджа назвала ее Стрекозкой, и она присоединилась в хлеву к Красотке, Абхилагаше и Люкрезе.

Последняя была козой.

Как же все-таки мелочно с твоей стороны назвать корову и козу именами своих недругов.

Эй, Люкреза мне не недруг. Почти что подружка, можно сказать.

Фе-е-е…

А Абхилагаша просто похожа. Мы когда купили эту корову, я поглядела на нее и не смогла найти и десяти отличий.

Мелочно.

Эх-хе-хе-хе.

Вспомнив о Люкрезе, Лахджа вспомнила и о его/ее подарке. Набивной дракончик-объекталь по-прежнему жил в клетке, время от времени пытаясь перегрызть прутья. Стоило с этим что-то сделать, но Лахджа все не могла придумать, что именно.

В Паргороне такую игрушку, конечно, оценят. Он чиненый, подержанный, но это ручная работа демолорда, с характером и историей… для какого-нибудь демоненка это будет чудесный подарок.

Но не для Астрид, и уж тем более Вероники. Лахджа не так их воспитывает.

А что еще можно с ним сделать?.. пожалуй, стоит провести мозговой штурм. Как раз вот Сидзука в гости телепортнулась, а она же японка, должна разбираться во всяких… покемонах.

— …Ой, мой дракончик!.. — обрадовалась Мамико, когда Лахджа поставила на обеденный стол клетку.

— Нет, он теперь мой, — поправила Астрид, принюхиваясь к запахам из кухни. — Хотя… хочешь его обратно?

— Нет, — отказалась Мамико, со страхом глядя на грызущую прутья игрушку.

— Забери меня, девочка, — оскалился дракончик. — Нам же было так весело вместе! Помнишь, как я сидел у тебя в ногах и смотрел, как ты спишь?!

Мамико испуганно сжалась.

Ихалайнен поставил на стол кастрюлю с супом. Сегодня Ликвидис, Жидкий День — а на него, по традиции, готовят только жидкие блюда. Супы, похлебки или хотя бы молочные каши. Все взялись за ложки, и минут пять царила тишина, нарушаемая только скрежетом ржавых зубов по металлу.

— Мое мнение ты знаешь, — произнес Майно.

— Я не буду его сжигать, — повторила Лахджа.

— Может, продать кому-нибудь? — предложила Сидзука. — Хороший бы вышел маскот. Сидел бы перед входом, завлекал клиентов.

— Да, в массажный салон! — предложил дракончик. — Или бордель!

— Ой, как плоско, — скривилась Лахджа, грызя кусок мела. — Старайся лучше.

Дракончик разъярился и снова укусил прутья. Они, конечно, по-прежнему не поддались, так что он укусил себя за хвост.

— А вот теперь ты похож на своего хозяина, — одобрила Лахджа. — Но не порть себя. Я… слушай, а может, его Янгфанхофену подарить?

— Отличная идея! — восхитился Майно. — Он точно оценит! Но… ты не сможешь попасть в Паргорон.

— Я работаю над этим… — уклончиво ответила Лахджа. — Кое-что придумала… но уже после родов.

Она цапнула последний мелок. Надо будет еще купить, они почему-то ужасно вкусные.

— Мам, а тебе не вредно? — спросила Астрид.

— Не знаю, но ничего не могу с собой поделать. Ежевичка, у тебя есть еще мелки?

Вероника тяжко вздохнула и протянула маме последний. Лахджа жадно его сгрызла, заела супом, облизнулась и попросила:

— Еще.

— Больсе нет, — сумрачно ответила Вероника.

— Ежевичка, маме нужен кальций. Давай. Сейчас можно.

— Призываю мелки, — вздохнула Вероника.

Прямо перед Лахджой шлепнулась целая пачка мела первоклассного качества. Она довольно улыбнулась, а Сидзука с интересом подалась вперед. Она уже знала о способностях Вероники, но прежде не задумывалась, что призывать можно не только демонов и других существ. Призывать отлично можно и неодушевленное.

Об этом вообще часто не задумываются. А ведь многие призыватели в основном только этим и занимаются. Это проще и безопаснее, чем призывать демонов, надо только учитывать… юридические нюансы.

— Вероника-тян, скажи-ка, а ты можешь призвать что-нибудь такое… ну не знаю… золотое?.. — сладенько спросила Сидзука.

— Может, но не будет, — отрезала Лахджа. — Вообще-то, это преступление — призывать золото.

— Если для личных целей — можно, — поправил Майно. — А вот если попытаться продавать — то до первого чтеца аур или златопроверника. А дальше Кустодиан и Карцерика, у нас с этим строго.

— Да, но есть же скупщики волшебного золота! — сказала Сидзука. — Они берут его за пятнадцать процентов стоимости, а потом облагораживают, передавая у себя там из рук в руки. После того, как призванное золото сменит несколько владельцев и полежит где-нибудь подольше, следы призыва из ауры исчезают. А даже если кто-то и разглядит, что когда-то такое было — это же было давно, а нынешний владелец получил его законно.

— Не хочу спрашивать, откуда ты это знаешь в таких подробностях… — с подозрением сказала Лахджа. — Но ты что, знакома с такими скупщиками?

— Ну…

— Чему ты учишь детей? — упрекнула подругу Лахджа. — Они и так демоны и полудемоны, а ты еще дурно на них влияешь.

— Ну как знаешь. А могла бы обзавестись собственной гравюрой укиё-э.

— Я и так могу, если захочу.

И все же Лахджа заколебалась. Ей всегда хотелось повесить в холле подлинник Холмберга или положить в библиотеке на видное место Библию Гутенберга. Может, попробовать?.. разок?..

Нет… нет. Не стоит даже вступать на эту дорожку. Мелки — это ладно, но если попросить Веронику призвать что-нибудь вроде «Моны Лизы», в плотине появится брешь. Возникнет прецедент. И будет очень сложно объяснить ей потом, почему призывать сокровища по велению мамы можно, а по собственному желанию — нет.

И ее дочь закончит в Карцерике. Презренным, закованным в короний магиозом.

Очень сильным и обиженным на весь мир.

— Воровать плохо, Вероника, — вместо этого объяснила дочери Лахджа. — Вот ты призываешь пирожок, а это может быть единственный пирожок, который смог себе за два дня позволить нищий. И он исчезает у него из рук, и никто ему не верит. А денег больше нет.