Янгфанхофен смотрел на них тяжелым взглядом. По крайней мере в малом зале Лахджа в полной безопасности, рядом с Паргоронским Корчмарем никто ее не тронет.

Но ей же придется рано или поздно отсюда выйти.

И о своих словах она сразу же пожалела, потому что Клюзерштатен ничего не ответил. Он только постукивал пальцами о стойку, и молчание становилось все более пугающим. Бородка демолорда мелко подрагивала — он то ли сдерживал смех, то ли все сильнее злился.

— Лахджа, ты ешь, все хорошо, — сказал Янгфанхофен.

— Я думал, мы с тобой понимаем друг друга, — процедил наконец Клюзерштатен.

— Я тебя ни в чем не упрекаю, и ничего не требую, я просто должна была сказать, что чувствую, — поспешила заверить Лахджа.

Она боялась Клюзерштатена. Боялась, как боятся сумасшедших. Нет, он не псих, он один из самых умных обитателей Паргорона, но он… злой. По-настоящему злой. Он как жестокий трикстер, абсолютно непредсказуемый, способный на что угодно.

И в этот раз Клюзерштатен молчал еще дольше. Его пальцы поигрывали застежкой трости, а брови Янгфанхофена сошлись к переносице, ладонь уже откровенно лежала на рукояти тесака.

А потом Клюзерштатен вдруг улыбнулся, издал какое-то козлиное мемеканье и молвил:

— Тогда ладно. Спасибо, что сказала прямо. Это редко делают.

— Выпьешь с нами? — мрачно спросил Янгфанхофен.

— Конечно. Ты там рассказать что-то хотел? Я тоже послушаю.

— Тебе будет неинтересно, ты же не слышал первые две части. Я лучше тогда расскажу… хм-м… знаете историю про пастушку и бога полей?

— Я знаю, ты мне рассказывал, — кивнула Лахджа.

— Ладно, тогда что-нибудь другое…

Янгфанхофен рассказал забавную байку. Потом еще одну. Потом и Клюзерштатен, то и дело посмеиваясь, поведал историю, которую сам считал комедией, а вот Лахджа посчитала ее хоррором, хотя и с элементами черной комедии.

Ладно, иногда она смеялась.

Чтобы не быть неблагодарной, она и сама рассказала байку. Историю о том, как лет семь назад, когда они с мужем еще жили в Валестре, она летала на вызов Вератора. Подменяла там скоропостижно скончавшуюся королеву, которой ради нужд высокой политики требовалось еще хотя бы пару дней побыть живой.

Она рассказала это в духе комедии положений. Там действительно случилось немало забавностей. Иногда стыдных. Лахджа поведала это в лицах, меняя голоса и немножко метаморфируя. Иногда запрыгивая на стул и патетически вещая.

Ну а потом она откланялась. Янгфанхофен куртуазно предложил ей выйти не в большой зал, а напрямую домой. Он просто открыл перед дамой дверь — и за ней оказался перекресток дорог. В нескольких шагах — ворота в усадьбу Дегатти.

— А почему у вас на воротах висит свиная голова? — удивился Янгфанхофен.

— А, это моя дочь, — с каменным лицом ответила Лахджа. — Пугает гостей. Астрид, опять мэтресс Буженина?! Тебе же не пять лет!..

Клюзерштатен остался сидеть за стойкой, потягивая винцо, а вот Янгфанхофен вышел, и они там на перекрестке еще несколько минут болтали. Жирный сластолюбец никак не мог распрощаться.

— Кхех, — фыркнул Клюзерштатен. — Дядюшка в своем репертуаре… а это что?..

— Привет! — донесся голос, удивительно похожий на его собственный. — Я… я знаю тебя?.. Освободи меня!..

Клюзерштатен с интересом уставился на клетку, которую прежде не замечал. Игрушка. Ожившая проклятая игрушка… подождите-ка…

— Стой, ты же мой… — расплылся он в улыбке. — Ты откуда тут?

— Я подарок, — прошептал дракончик. — Меня… передарили. Якобы я опасен для детей. Я — и опасен!..

В стеклянных глазах отразилась обида, и Клюзерштатен понимающе цокнул языком. Это звучало так знакомо, так близко…

Янгфанхофен все еще оставался там, в другом мире. Воровато поглядев на приоткрытую дверь, Клюзерштатен хмыкнул… и резко взмахнул тростью.

Низ клетки упал, а вместе с ним упал набивной дракончик. Клюзерштатен открыл окно и выпустил его наружу, на свободу.

— Беги, — сказал он напутственно. — Беги к хозяевам.

Усевшись обратно за стойку, он втянул остатки вина и насмешливо пробормотал:

— Избавиться она вздумала от подарка… Но я не забываю друзей.

Было раннее утро, в саду пели птицы, а Майно Дегатти безуспешно пытался проснуться. Он лежал в постели, смотрел в потолок и все осознавал, но не мог шевельнуться. Руки и ноги не слушались. Ощущения были как при парализующих чарах… но кто мог их наложить на него в собственном доме, где сами стены защищают его, волшебника?

Я не могу двигаться. Что происходит? Что происходит?!

— М-м-м… ты здоров и не заколдован, — произнесла Лахджа, пробегаясь по эмоциям и ощущениям мужа. — Ерунда, просто сонный паралич. Твой мозг проснулся, а тело еще нет.

Зараза. Даже говорить не могу.

— Не можешь. Ни говорить, ни двигаться. Ни сопротивляться, ни позвать на помощь… и теперь тебя будет душить нечисть!

На Майно со смехом навалилась демоница. Еще несколько секунд он не мог ничего поделать, а потом почувствовал, что сонный паралич спадает. Руки снова стали подчиняться, он схватил Лахджу, и та заверещала.

— Попался, суккуб! — воскликнул он, переворачивая ее на спину. — Атаковать спящих — преступление, и ты будешь наказана!

— Нет, только не щекоти, не-е-ет!..

Обессилив злокозненную демоницу щекоткой, волшебник легко вскочил, перекинул пленницу через плечо и понес в комнату для экзекуций.

— Помогите, меня украли! — счастливо вопила Лахджа. — Укра-а-али!..

— Никто не услышит твоих криков, — пообещал Майно.

На крики действительно никто не ответил. Фамиллиары давно привыкли не вмешиваться в личную жизнь друг друга, Астрид уже ушла в школу, а Вероника читала по складам книжку детских стихов. У нее пока плохо получалось, она то и дело спотыкалась на сложных буквах, но очень старалась.

Потом она немного устала и пошла искать кого-нибудь. Но папа с мамой куда-то исчезли, Матти улетел в школу вместе с Астрид, Снежок спал, Тифон бегал где-то в лесу, Токсин охранял маленькую Лурию, а Ихалайнен стирал белье и ему было не до Вероники.

Тогда она поднялась на чердак. Обычно тот пустовал, но иногда на нем появлялся призрак прадедушки. Когда он приходил в мир живых, то рассказывал правнучкам сказки, играл с ними во всякие игры и учил Веронику читать.

Но сегодня тут было сразу два призрака. Прадедушка и дедушка. Они о чем-то спорили, но при виде Вероники сразу замолчали.

— Привет, ежевичка, — ласково улыбнулся прадедушка.

— Что за нелепое детское прозвище? — покривился дедушка. — Мне следует поговорить об этом с Майно.

— А еще с Лахджой, сестрой Вероники, со мной… Ты один против всех, Гурим.

— Мы придумаем ей новое прозвище, достойное волшебника, — заявил дедушка. — Какое тебе хочется, еже… Вероника?

— Главная ежевичка, — застенчиво сказала девочка.

Дедушка сурово нахмурился и сказал:

— Вероника, ты Дегатти и будущая волшебница. Если ты не умрешь раньше, чем достигнешь величия, то станешь великим призывателем. Величайшим, возможно.

— Самая главная ежевичка?.. — с надеждой предположила девочка.

— Вероника, я профессор Дегатти, — строго сказал дедушка. — И мой отец — профессор Дегатти. И мой сын — профессор Дегатти. И ты будешь.

Последнее он сказал с таким нажимом, что Веронике стало неуютно. Ей почему-то захотелось не быть профессором Дегатти, а действительно стать просто маленькой ежевичкой где-нибудь там, в зарослях травы.

— Я и мой сын — великие мастера фамиллиаров, — с удовольствием произнес дедушка. — А мой отец, твой прадедушка, был великим историком. Он писал летопись истории магии Мистерии… не дописал, правда. Почему ты ее не дописал, отец?

— Забыл объясниться перед тобой, — недовольно сказал прадедушка. — Понимаешь, Гурим, иногда люди внезапно умирают.

— Ты умер не внезапно. Ты был профессором Поэтаруса, отец. Тебе было всего сто десять, ты мог прожить еще очень долго. Просто после смерти мамы ты… сдался.