Честно говоря, кроме меда он мало чем интересовался. Но еще его привлекла малина. Ее кусты повсюду росли в усадьбе вдоль изгороди, созревала она уже в середине весны и плодоносила до середины осени. Астрид, Вероника и Ихалайнен обожали ей лакомиться, а теперь вот оказалось, что и плюшевые медведи это тоже любят. Осторожно пробираясь между колючек, объекталь с ворчанием отправлял в пасть ягоду за ягодой, а рядом уже вся перемазалась Вероника. Ягодок пока еще было совсем мало, поэтому пришлось как следует потрудиться.

— Пс-с-ст!.. — раздалось из-за изгороди. — Мирте!.. Чьи дела?..

Пролезшая малинник насквозь Вероника удивленно уставилась на две зеленых длинноносых рожицы. Поменьше и побольше, одна в очках с перевязанной дужкой.

— Тебя как звать? — спросил один.

— Вияника, — застенчиво ответила девочка.

— Есть чо, Вияника?

Вероника непонимающе уставилась на зеленых человечков. Она таких раньше не встречала.

— Ничего нет, — показала она пустые ладошки. — Только малина.

— Сойдет, — перемахнул через изгородь человечек в очках. — Я люблю малину.

Вероника отошла подальше. Мама ей объясняла, что с чужими говорить нельзя и вообще от них стоит держаться подальше.

— А вы кто? — спросила Вероника, держа за лапу мишку.

— А мы гоблины, — ответил один человечек. — Я Зубрила, а она Клецка. А принеси нам еще чо, Вияника. Чо, в доме-то есть чо?

— Много чо.

— А покажешь?

— Неть, — сказала Вероника и пошла домой.

Быстро, но не слишком, чтобы они не поняли, что она убегает.

— Нет, нет, подожди! — догнали ее Зубрила и Клецка. — Да мы ничо, мы просто бедные гоблинята, мы кушать хотим, мы голодные!

Они бухнулись на колени и схватились за впалые животы, выдавливая голодные стоны. Веронике стало их жалко.

— А что едят гоблины? — спросила она.

— Ну так… — забегали глаза Клецки. — Все едим…

— Особенно блестящее, — поправил его Зубрила. — И лучше желтое. Золото есть?

Вероника не знала, что такое золото. То есть знала, о нем часто говорит папа, и Астрид тоже пару раз показывала ей желтые кружочки, но Вероника пока не понимала, в чем смысл.

Его что, можно есть? Почему тогда люди и демоны его не едят? Его что, едят только гоблины?

— Немнозька есть, — сказала она. — Я пьинесу.

Гоблинята благодарно закивали, отползая в малинник.

…Тем временем Лахджа заканчивала зашивать растерзанного дракончика. Она очень старалась, но тот пострадал слишком сильно и с такой кучей швов стал выглядеть жутковато.

А как только демоница сделала последний стежок…

— Привет, красотка! — раздалось из клыкастой пасти.

Глаза засветились алым. Как и плюшевый мишка, починенный объекталь снова ожил.

И первое, что он сделал — вцепился Лахдже в руку.

Брызнула кровь. Лахджа, в принципе ожидавшая чего-то подобного, просто подняла руку с повисшей на ней игрушкой и просто отбросила ее, как хвост ящерицы. Прямо в клетку.

Рука почти сразу рассыпалась пеплом, а дракончик вскочил и принялся грызть прутья.

— Какая прелесть, — умилилась Лахджа. — Ты прямо как твой хозяин. Наверное, он всю душу в тебя вложил. Тем приятнее такие подарки.

Хотя, конечно, оживлять его не следовало. Надо будет серьезно поговорить об этом с Вероникой… хотя она, думается, и сама усвоила урок.

Не следовало, конечно, давать ей эту игрушку, но Лахджа этого и не делала. Она вообще полагала, что дракончик остался в Паргороне и, возможно, давно уничтожен другими детьми Хальтрекарока.

Сразу видно проклятую вещь. Всегда разыщет хозяина.

— Клюзерштатен, ты там? — спросила Лахджа на всякий случай.

— М-м-м, а сама как думаешь, красотка? — оскалился дракончик.

— Думаю, нет. Ты просто… его тень. Маленькое плюшевое подобие.

— Я не плюшевый, я бархатный, — вытянул лапку дракончик. — Потрогай, какой мягкий. Я набит лучшим двурожьим ворсом.

— О, я бы с удовольствием… но ты же вцепишься.

Рядом встал Майно. Он с осуждением посмотрел на жену, которая зачем-то вернула к жизни эту злобную тварь, и предложил:

— Может, сожжем все-таки? Надо было сжечь еще до твоего прихода…

— Нет, зачем?! — возмутилась Лахджа. — Это же ручная работа! Смотри, какая хорошая!

— Ты серьезно?.. Он тебе важнее дочери?..

— Почему такой вывод? Вещь не виновата, что стала жертвой стихийной магии.

— О да, красотка, я жертва! — расхохотался дракончик, пиля прутья отросшими когтями. — Пригрей меня на груди!

— Сожжем, — повторил Майно.

— Мне демолорд подарил свой хэнд-мейд! — настаивала Лахджа. — Своими руками сделал! Где я еще такое добуду?!

— Он нам глотки перегрызет, если выберется из клетки.

— М-да… Слушай, объекталя можно как-то утихомирить? Или лишить объектальности?

— Ну зачем, зачем, красотка?! — цокнул удлинившимся языком дракончик. — Не предавай меня! Так же будет неинтересно! Что забавного в тупой бархатной игрушке?

— Ты серьезно настолько хочешь его оставить? — с укоризной спросил Майно.

— А… сапфиры я тоже хотела оставить!

— У них не было зубов!

— Ну сделай что-нибудь, ты ж волшебник!

— Я сожгу ее. Это то, что волшебники делают в таких случаях.

— Ладно. Ладно. Разбрасывайся уникальными вещами. А Артубба бы за нее денег дал.

— Так. А ведь да.

Это стало веским аргументом. Заработать пару монет на чем-то, что свалилось с неба, Майно Дегатти не отказывался никогда. Но Лахджа подобной бережливостью не отличалась, и он не мог понять, что ей с этой игрушки.

С Волосней было понятно — жутковатая тварь, но все-таки в каком-то смысле ее порождение. Случайно появившееся, но все-таки. И хотя сам Майно без колебаний уничтожил бы свои ожившие волосы, но у Лахджи к этому более трепетное отношение.

Но здесь-то совсем другое. Ладно бы еще эту игрушку сделал или подарил кто-то, кто ей дорог, но…

— Я не понимаю тебя, — сказал он. — Клюзерштатен неоднократно пытался убить тебя, хотел убить меня…

— Это когда это?

— На суде. Уже забыла? Он предлагал грохнуть обоих твоих мужей… и с половиной этого плана я согласен, но вторая мне не нравится. А сделанная им игрушка пыталась убить твоих детей.

— Вряд ли у нее это получилось бы.

Майно не стал дальше спорить. Убедившись, что клетка достаточно прочная, он оттащил ее в подвал, решив потом наведаться к Артуббе. Или пригласить на чай Анколатти, спросить его профессионального мнения. Возможно, ему же и отдать, если ему такое нужно.

Глядя, как муж волочет клетку по лестнице, Лахджа подумала, что ей и в самом деле не особо-то нужна эта игрушечная тварь. Она порадует разве что режиссера фильмов ужасов, а ей что делать с бархатным дракончиком, который пытается убить все живое? Надо будет подумать…

Мимо прочапала Вероника со шкатулкой драгоценностей. Весила та многовато для трехлетней девочки, и Вероника громко пыхтела.

— Ежевичка, а ты куда это несешь? — ласково спросила мама.

— Голодных накоймить, — сосредоточенно ответила Вероника.

На секунду Лахджа решила, что ее дочь встретила в саду императорских белок, и умилилась ее доброте. Потом вспомнила, что та собирается скормить им ее украшения, часть которых — просто дешевая бижутерия, но другая стоит немалых денег.

Да и какие еще императорские белки? Это даже в Мистерии крайне редкий вид, и Вероника ничего о них не знает.

Тифон, на территории посторонние есть?

Только вредители. Крысы, ежи, бродячая кошка, два гоблина.

А, ну ладно… в смысле два гоблина?!

Картинка сложилась сразу же. Лахджа аккуратно изъяла у дочери драгоценности и объяснила ей, что гоблины — существа не очень умные, поэтому не понимают, что золото несъедобное. И если Вероника им его даст, то они сдуру поломают себе зубки и будут плакать. Так что лучше дать им нормальной еды — например, вон тот вилок капусты.

— А лучше два, — закончила она, выходя на улицу с двумя капустными кочанами. — Хочешь, покажу тебе двойной слепой трехочковый?