Майно оставил лиру, встал и вышел на террасу покурить. Вератор, не обращая на него внимания, продолжал рассказ:

— И тогда я начал усиленную подготовку. Я не мог позволить себе таить надежду на яркий талант, который бы у меня открыли, явись я на комиссию. Но признаю — часто грезил я за книгой, полуприкрыв слипающиеся от усталости глаза, как все дивятся моему таланту, пророчат мне великое будущее, как я покоряю вершину за вершиной, вызывая зависть и восхищение у менее талантливых коллег, как тот же Медариэн разговаривает со мной уважительно и дружески, как равный с равным. Я старался гнать эти мысли. Подобные фантазии похожи на яд, отравляющий разум и бьющий в самое сердце, как только реалии жизни перечеркивают реальность. Но не грезить я не мог. Я жаждал волшебства, но единственная магия, что мне была доступна тогда — игра воображения. Также я подрабатывал. Мне необходимо было накопить денег на телепорт туда и на проживание до момента приема. Я принципиально не собирался выделять денег на билет обратно. Я не мог позволить себе и помыслить о пути назад в мир, где я не был волшебником. Я уже не видел иного будущего для себя. Только вперед.

Лахджа покосилась на распахнутую дверь. Майно курил так, будто у него была целая вечность. Теперь он сидел на корточках, пускал дымные кольца и трогал траву.

— …После экзаменов я с удивлением обнаружил себя в списке лучших, — скромно произнес Вератор. — Я не придал этому особого значения, ведь самое главное произошло — я поступил. Я смог это сделать. Да еще на стипендию. А значит, я стану волшебником.

— В списке лучших!.. — прижалась к нему Сидзука. — Какой же ты скромный, Вератор-сама! Ты ведь был лучшим в том году, самым лучшим! Девятьсот четыре балла! Слышишь, Мамико?

— Да… — почему-то немного съежилась девочка.

— Не дави на нее, — резко сказал Вератор. — Хватит. Если ты поступил, количество баллов не имеет значения.

Сидзука поджала губы. У нее явно было свое мнение на этот счет. И, кажется, они с Вератором уже не раз об этом говорили.

— Мам, а у папы сколько было баллов? — тихо спросила Астрид, ревниво косясь на Мамико.

— Восемьсот девяносто восемь, — шепнула Лахджа. — Он был четвертым.

— А-а, четвертым… — разочарованно протянула Астрид. — А чо не первым?

— Астрид, в Клеверный Ансамбль каждый год поступает около двенадцати тысяч индивидов. Твой папа был четвертым из двенадцати тысяч.

— Ну какая разница? Чо четвертый-то?

Майно все еще курил и трогал траву. Лахджа не знала, слышит ли он слова дочери через ее уши, но надеялась, что нет.

Слышу.

— Даже не третий, — рассуждала Астрид, проворачивая нож все глубже. — Третье место — это хотя бы медь. А четвертое что — глина?

— Астрид, хватит, — раздраженно сказала мама.

— Да чо?! Просто чо папа не такой кудесный?!

— Вот погоди, посмотрим, сколько ты сама получишь, и какое место займешь, — сухо сказала мама.

— Первое же!

— Ну-ну, посмотрим. Мамико тоже через год будет сдавать.

— И чо?

— Хватит чокать, — разозлилась мама.

— Чо-чо-чо-чо-чо!.. и-я-я-а-апустиуху!!!

Гости отозвались домой в пятом закатном часу. Мама уговаривала Сидзуку заночевать, а то и вовсе погостить пару деньков или хотя бы оставить Мамико, но та отказалась, потому что через восемь дней кончатся каникулы, Мамико пойдет в четвертый класс, и ей надо заниматься, а у Дегатти она бездельничает и отлынивает, Астрид на нее дурно влияет.

— Это ее последний класс перед поступлением в КА, — чопорно сказала Сидзука. — В пятый класс Мамико не пойдет, но в четвертом она будет заниматься по-настоящему усердно… ты слышала?

— Да, мама, — тихо ответила Мамико.

— Ты всегда можешь спрятаться от нее у нас, — шепнула на прощание Астрид. — Мы не выдадим.

— Она знает, — отвела взгляд Мамико.

Лахджа вздохнула, глядя на приемную племянницу. Интеллектом Мамико пошла в мать, и Сидзуке — она однажды рассказывала, когда выпила лишнюю рюмку, — в детстве тоже не давали присесть, требовали постоянно быть на вершине таблицы успеваемости. Она поэтому и убежала, как только ее поманил первый попавшийся принц ёкаев. Но даже в Паргороне она не смогла выбросить из головы все эти рейтинги и по тому же шаблону воспитывает дочь.

Слава Древнейшему, что Майно в этом отношении детские травмы переболел и своего отца не копирует.

Вероника пожелала всем спокойной ночи и отправилась в свою комнату. Но когда Астрид сунула туда нос, то недовольно увидела, что сестра не спит, а сидит у окна и пялится в темноту.

— Ты чего, ежевичина? — спросила она.

— Бабушку Юмплу жду, — ответила Вероника.

— Она не придет, пока ты ее палишь, тупица, — дружески объяснила Астрид. — Она тебя боится.

— А чего она меня боится? Я же хорошая.

— Просто подарки должны появляться в атмосфере тайны. Сюрприз должен быть. А какой будет сюрприз, если ты пялишься? Ей же даже неловко даже подлететь.

— Я никуда не уйду, — решительно сказала Вероника, залезая в шкаф. — Я спрячусь тогда.

— Ежевичина!.. а-а-а!.. вали отсюда, дура!..

— Да зачем ты меня обижаешь все время?! — заорала Вероника, которую Астрид грубо потянула из шкафа.

— Я старшая сестра, ЭТО МОЯ РАБОТА!

Астрид начала злиться. Она купила Веронике подарок и хотела подложить на подоконник, как будто бабушка Юмпла прилетала, но мелкая не спит и собакирует! Чо теперь, будильник заводить, ночью просыпаться?!

— Чо ты собакируешь?! — потребовала ответа Астрид.

— Саботируешь, — тихо поправила Вероника.

— Что?.. я тя ща в окно выкину.

Вероника забилась поглубже в шкаф и с угрозой выставила перед собой апельсин. Астрид прищурилась. Она не посмеет.

— Для Астрид… апельсин… — пробормотала Вероника.

— Этот апельсин у тебя в жопе ща будет.

— И-и-и!..

Когда родители распахнули дверь, Астрид с Вероникой катались в клубке. Вероника пыталась дотянуться до апельсина, а Астрид заламывала ей руки и насмехалась:

— Ручки-то коротенькие!.. маленькая!.. слабая!.. ничо-то ты не можешь!..

Родители растащили дочерей, и Лахджа по-матерински всыпала обеим. А Майно вздохнул. Он пока не ложился спать, чтобы подложить на подоконники подарки от бабушки Юмплы, но дети тоже колобродили, хотя уже второй полуночный час.

— Спать, — хмуро велел он, расчесывая кожу возле рогов. — Быстро.

С этим спорить было невозможно. Астрид вернулась к себе в комнату и решила просто посидеть полчасика, мелкая точно больше не выдержит и задрыхнет.

Но Вероника упорно сидела. Она решила обязательно дождаться бабушку Юмплу и попросить у нее подарок для Астрид, потому что иначе Астрид подарка не получит, она слишком плохая.

Но бабушка Юмпла все не летела. На часах был уже третий полночный час, у Вероники слипались глазки, и она периодически себя щипала, но в небе не появлялась никакая бабушка на метле.

Может, с ней случилось что-то?

А может, она забыла?

А может, их дом не может найти?

А может… может, это Вероника на самом деле плохая?!

Эта мысль оказалась слишком мучительной, потому что звучала ужасной правдой. Да, наверняка в этом все дело. Вероника плохая, она призывает демонов.

— Пожалуйста… — забормотала она, крепко зажмурившись. — Пожалуйста, бабушка Юмпла, прилети… Можно даже без подарков… Я… я буду хорошей…

За окном задул сильный ветер. Такой сильный, что Веронику снесло. Она сидела на стульчике рядом с подоконником, но от порыва повалилась кубарем и немного ушиблась.

Занавески ужасно вздуло, глаза Веронике на секунду припорошило, а когда она проморгалась, то увидела в комнате высокую тетю… нет, бабушку в струящемся одеянии. Ее белые волосы клубились, будто живые, а лицо прикрывала белая чадра, но за ней все равно было хорошо видно лицо — строгое, но доброе, с крючковатым носом и очень светлыми глазами, смотрящими так, словно ты прозрачный, и они видят все, что внутри тебя происходит.

И гостья, кажется, была удивлена не меньше Вероники.