— Подонки, — насупилась Астрид.

— Ну как сказать… Фенриру суждено освободиться перед концом света и убить самого главного из богов, Одина.

— Я бы тоже злилась, — кивнула Астрид. — Удачи тебе, Фенрир!

— А кто тут Один? — спросила Вероника.

— Вот этот, одноглазый.

— А почему он одноглазый? Он же бог.

— Спускался с дерева и напоролся на ветку, — предположила Астрид. — Если они там волков боятся так, что в цепи их сажают, то они хилые какие-то.

— Ну это хтонический волк был, — стало обидно за асов Лахдже. — Такого кто угодно испугается. А глаз Один потерял так…

Она вдруг сообразила, что не помнит, как Один потерял глаз, и решила просто прочесть дочерям книжку с самого начала. Начала про ледяные пустоши, про корову Аудумлу и первого хримтурса Имира. Как Аудумла бродила везде, нашла соляную глыбу, начала ее лизать и вылизала из нее первочеловека, Бури…

— Мам, ты не обижайся, но мифы твоего мира — это какая-то дичь, — осторожно сказала Астрид.

— А где она ее нашла? — спросила Вероника, у которой критическое мышление пока еще было не таким развитым.

— Не знаю, тут не говорится, — сказала мама. — Но я думаю, что это была космическая глыба льда… ой, то есть соли. И в ней был замурован первый, генетически совершенный человек. Его сына звали Бор, а внука — Один. Вот он потом и стал верховным богом.

— Так он был человек или бог? — скептически спросила Астрид.

— У скандинавов боги от людей отличались… незначительно. Только всякими сверхсилами… Ме. У них были Ме. И еще магия. И яблоки Идунн, благодаря которым они были бессмертны.

— А чо они такие странные, эти мифы? — хмыкнула Астрид.

— Ну, Астрид!.. вот расспрашивает засыпающий ребенок старого, подвыпившего папу-викинга — что это вокруг за мир, что все в нем означает и откуда все пришло… а что папе отвечать? Он не больше ребенка знает, да еще и бухой. Он знает только, как рубить головы врагам, защищать дом и ходить на кабана. Смотрит он во двор — а там корова соль лижет. Ну он и говорит: вот, мол, так и так, ходила корова, лизала соляную глыбу, вот и вылизала первых людей. Ребенок доверчиво смотрит на папу уже слипающимися глазами… и ему снится… корова…

Лахджа зевнула, смахнула сон и стала читать дальше. Вскоре она дошла и до эпизода, в котором Один принес в жертву самого себя. Сначала отдал свой глаз, чтобы испить из источника мудрости, а потом прибил самого себя к дереву, чтобы постичь силу рун.

— И постиг?! — воодушевилась Вероника.

— Ну… видимо, да. Верховным богом он стал.

— Но… но так это же проще! — обрадовалась Вероника, спрыгивая с дивана.

Она с топотом куда-то убежала. Лахджа какой-то момент еще сидела спокойно, а потом до нее дошло, и она метнулась следом.

Вероника уже пыталась достать кухонный нож. Ножи лежали высоко и были заперты, так что она подставила табуретку и уговаривала ящик отвориться. Ящик отказывался, потому что знал свои обязанности.

— Вероника, ты что делаешь? — спросила мама.

— Принесу жертву! — объяснила девочка.

— Кому?..

— Себе!

— Но…

— Принесу себя в жертву себе! Как Один! И получу все знания разом!

— Это сказка, родная, — объяснила мама, снимая дочь с табуретки. — Знания даются обычно тяжело. А если ты себя ткнешь ножом, то просто помрешь.

— Но Один… — расстроилась Вероника, пока ее несли обратно.

— Ну он бог. И может, он и правда просто случайно напоролся глазом на ветку. А на дереве читал. Энциклопедию.

Вероника уселась обратно на диван, но теперь вниз головой, чтобы лучше думалось. Она нахмурилась, обрабатывая услышанное. Лахджа открыла было снова книжку мифов, но Астрид слушала уже невнимательно, да Лахдже и самой все сильнее хотелось спать. Глаза сами собой слипались.

— Я не бог, — наконец сказала Вероника.

— Еще бы, — фыркнула Астрид.

— А как стать богом? — спросила Вероника.

— Есть пара способов, — вкрадчиво сказала мама. — Хорошо учиться… есть полезную еду…

— А по правде? — устало спросила Вероника.

— Никак. Богами становятся… сами собой. Или не становятся. В основном не становятся. Зачем вообще хотеть быть богом? Им же наверняка очень скучно. Это все равно что хотеть быть… рекой. Лесом. Звездой. Нет, наверное, интересно, но…

— Ты ничего не понимаешь, — сказала Вероника, о чем-то задумавшись.

— А я вот уже богиня, — сказала Астрид, болтая ногами. — Мне поклоняются астридианцы. Целая цивилизация.

— Ты это говорила тридцать четыре раза, причем только за сегодня, — хмыкнула мама. — Мы рады за тебя.

— Так, а я… я сестра богини! — осознала Вероника. — Значит, я тоже богиня!

— Спать лучше иди, богиня, — совсем уже широко зевнула мама. — Да что ж я так спать-то хочу…

До спальни она еле добрела, а последний кусок пути вообще болталась на плече Майно. Рухнув в постель — сразу вырубилась.

Лахдже всегда снились яркие и подробные сны. Она еще и поэтому не собиралась отказываться от этой части физического существования. Сегодня ей снился Паргорон, но не обычный, а как будто… весенний. Повсюду текли ручьи и речушки, Лахджа переступала через них и следила за водными потоками. В них мелькали мелкие рыбки, а песок шел ступеньками, на которых играла световая сеточка от Центрального Огня.

Это была Пекельная Чаша. Но никакой пустыни, все цвело и благоухало. Мистлето словно приглушил отопление, и еще откуда-то взялось много-много воды. Лахджа подумала, что самое время, наверное, навестить маму… жалко, что она далеко. Но ничего, надо просто скользнуть Призрачной Тропой или… или пройти через Кромку, в Суоми…

Где мама?.. В Порвоо?.. Или в Туманном Днище?.. Во сне было непонятно, хотя в целом Лахджа себя осознавала нормально, помнила, кто она такая.

На другом берегу речки пили воду двуроги и почему-то олени. Обычные олени, что водятся на Земле и Парифате. В Паргороне таких не бывает, но Лахджа не удивилась, ведь это сон, а во сне бывает что угодно.

А потом она почувствовала тревогу. Сон осознанный. Она понимает, кто она такая, и хорошо помнит то, что было до засыпания. Она ненормально сильно хотела спать, это было словно какое-то наваждение. Веретено Спящей Красавицы.

Что если это козни Абхилагаши? Или кого-то еще? Демоны часто являются во снах, здесь с ними сложно совладать, если не умеешь.

А Лахджа не очень умела. Она могла видеть осознанные сны, потому что она все-таки демон, но особым могуществом в царстве Морфея не обладала. Ее способности больше заточены под материальный, максимум нижний астральный планы.

Наверное, со временем она смогла бы научиться и этому, но все-таки это не совсем ее тема. Она для этого слишком плотская. Иногда у нее что-то получалось, особенно в саду камней, она сумела проникнуть в глубинные астральные слои и даже гуляла там с мужем и дочерью, но это было так, ради развлечения…

— Привет, Отшельница, — донесся веселый голос.

Лахджа завертела головой. Откуда?.. откуда?.. а, вот. Из реки. Вместо собственного отражения она увидела в воде совсем другого фархеррима — с очень светлой кожей оттенка платины и огненно-рыжими волосами. Она точно его видела… да, конечно. Сомнамбула. Тот апостол-остряк.

— Сомнамбула?.. — с сомнением спросила она.

Если все-таки Абхилагаша, она ей покажет.

— Собственной персоной, — высунул голову из воды фархеррим. — Какой интересный у тебя сон. Такой чистый. Я бы и сам тут понежился.

— Вы же клялись не являться во снах! — обвиняюще вытянула руку Лахджа.

— Я клялся не являться во снах И распевать комические куплеты, — подчеркнул Сомнамбула. — Я не распеваю.

— Это… не это имелось в виду.

— Я понял, как понял. Если ты подразумевала что-то иное… откуда мне было знать?

Лахджа молча сложила руки на груди и принялась сверлить Сомнамбулу Взглядом. Таким она смотрела в основном на детей и изредка на мужа, потому что применять это к другим смертным опасно близко к преступлению… но сейчас можно, потому что… потому что какого черта?!