Оказалось, девочку привела в милицию женщина. Она встретила ее в три часа ночи на шоссе в районе первого километра. Та шла одна-одинешенька в сторону Свердловска. Девочке пять лет. На шоссе, ночью, одна… Что заставило маленького ребенка предпринять такое путешествие, на которое и не всякий взрослый-то отважится?
Когда девочка проснулась, взяла ее к себе в кабинет. Надо доставить ее домой. А куда? Девочка не похожа на тех, которые убегают из дому, чтоб жить где-нибудь на чердаке. Одета легковато; в летнем платьице, в коротенькой курточке, а на дворе — апрель, еще прохладно.
— Как тебя зовут?
— Оля… — Отвечает охотно. Назвала свою фамилию, сказала, что родители живут в Верхней Пышме, а она пришла к тете, у которой не раз была. Вот только где живет тетя, ее адрес сказать толком не могла, но не растерялась.
— Я найти могу, я знаю. Вы меня отпустите, я найду, — повторяла она настойчиво, уставив на незнакомых тетенек голубые, широко раскрытые, просящие глаза.
Позвонили в Пышму, выяснили по фамилии. Да, есть, но на розыск родители не подавали. Не волнует, тут дочь или нет…
Поняли: нечего туда везти. Девчушка пояснила: родители пьют, ее бьют, особенно отец, она туда никогда не вернется, — заявила твердо. Поэтому и пошла к тете.
— Почему шла пешком?
— Если б я зашла в автобус, меня бы выгнали. У меня не на что купить билет.
— Поехали к родителям. Я тебя к маме в садик отвезу. (Выяснилось, что мать работает в детском садике.)
Рыдает. Нет, нет!
К тете — да, согласилась сразу же, охотно.
Пошли с нею искать тетю. Шли по маршруту автобуса № 103, со стороны Верхней Пышмы — может быть, что-нибудь напомнит. Вышли к кинотеатру «Заря», что стоит на перекрестке.
— Вот туда, — показала Оля в сторону вокзала.
До вокзала доехали в трамвае. Куда дальше?
— Около дома тети фонтан и кино, — принялась рассказывать Оля.
Где же это? Евгения думала: напротив обкома. Повела туда. От вокзала пошли пешком. Мимо «Космоса». Может, тут? Нет… Дошли до улицы Ленина.
У киоска горсправки Оля оживилась.
— Вот фонтан! — закричала она, показывая на бьющие водяные струйки около памятника изобретателю радио Попову.
— А где кино?
— Кино — надо идти дальше…
Дошли до площади 1905 года, свернули на улицу 8 Марта, в сторону улицы Малышева. Прошли дендрарий, впереди открылся цирк, высокий ажурный шатер…
— Вот кино! Осталось немножко…
У Евгении у самой дочка — Ника, такого же возраста, что и Оля. Молодая мать помыслить не могла, чтоб ее дитя да вот так, среди ночи, оказалось одно на пустынном шоссе, по которому лишь проносились запоздалые автомашины, а потом с незнакомым человеком искало себе пристанище в другом городе… Сжималось сердце. Что это за родители, от которых ребенок (пятилетний!) уходит к какой-то тете, куда угодно, только не домой, не к ставшим ненавистными пьяным отцу, матери!
И все же они нашли искомое. Потребовалось пройти еще квартал-другой, и после улицы Декабристов, в переулке, Оля вдруг запрыгала и захлопала радостно в ладоши, увидев желтый пятиэтажный дом:
— Вот здесь! Вот здесь! Здесь живет тетя!
Тетя, без всяких предисловий, накинулась:
— Я девочку себе оставлю! Я ее возьму, никому не отдам! Куда вы ее хотели? Не дам!
Потом пригласила к себе.
В квартире прибрано, чисто. У Оли сияли глазенки: нашла ведь, нашла! Говорила же, что знает, где живет тетя!..
Простились с Олей, как родные. Много ли времени прошло — один день, а как будто знали друг друга всегда, и, конечно, теперь Оля всегда будет в памяти у лейтенанта Кудриной.
Вернувшись к себе в отдел, Евгения позвонила в инспекцию по делам несовершеннолетних в Верхней Пышме. Там ответили, что они уже возбудили дело о лишении родительских прав четы Горбуновых. Но есть ли это конец истории об Оле, которая ушла из дому, чтоб найти свой дом?
В ПОИСКАХ СИНЕЙ ПТИЦЫ. На дорогах, ведущих к фронту, видел я не раз такую картину: идут бесконечной чередой в сторону тыла эшелоны с искореженными немецкими танками, самолетами, с разбитой вражеской техникой, и вдруг где-нибудь на небольшом полустанке, где поезд на минуту замедлит бег, среди груды мертвого бесформенного металла мелькнет мальчишеская голова в рваной ушанке, мелькнет и скроется, будто воробей в дупле дерева. Какой-нибудь чумазый хлопчик едет за тысячу верст в башне разбитого фашистского танка, едет прочь от фронта, подальше от войны: война разорила дом, гитлеровцы сожгли деревню, убили отца, мать — и вот отправился мальчишка искать счастья по свету, нет, даже не счастья, а хотя бы какого-то временного пристанища, где он обогреется, оттает, снова почувствует себя человеком…
На городских рынках их тогда появилось немало. Случалось, за один день снимали с чердаков, приводили с вокзалов, из глухих темных по ночам переулков по двести ребят в день. Помнится пункт сбора беспризорных — Дворец пионеров. В ту пору в Свердловске было открыто около двадцати детских домов, появились так называемые дневные детдома, для тех, у кого неблагополучно в семье. Утром ребята приходили сюда, вечером возвращались под родительский кров, иногда к бабушке или дедушке…
Все это припомнилось при посещении приемника-распределителя № 1 управления внутренних дел Свердловского облисполкома. Расположен он на окраине Свердловска, в той его части, что зовется Сортировкой (Железнодорожный район). Это, в сущности, миниатюрный комбинат со своими общежитиями, баней, столовой, амбулаторией, прачечной, клубом, собственным водопроводом и даже, если можно так сказать, появившимся в последний период подсобным хозяйством. За высоким забором день и ночь слышны шипение пара, гудки паровозов и электровозов, стук колес и протяжный, перекатывающийся скрежет составов: рядом железнодорожная станция. Эта близость не случайна: именно железная дорога поставляет детприемнику больше всего ребятишек.
С начальником приемника Николаем Александровичем Сокольским судьба свела нас в первом послевоенном году. Тогда еще остро стоял вопрос ликвидации последствий военного периода, общественность, печать живо интересовались, что предпринимается для борьбы с сиротством, беспризорничеством и безнадзорностью. Так автор однажды очутился в приемнике.
Есть в биографии Н. А. Сокольского один характерный штрих: в годы Великой Отечественной из пяти членов его семьи на фронт ушли пятеро. Пятеро из пяти. Все! Жена не вернулась; сам был не однажды ранен. Навидался людского горя, крови. И может, поэтому детприемник стал для него делом его жизни. Он отдался ему со всем пылом семьянина, истосковавшегося по семье, по близким людям, по теплу родного дома. Приемнику он отдал все силы души и сердца, все, что еще оставалось после войны, что не успела взять година испытаний.
Приветливый, отзывчивый, готовый прийти на помощь в любую минуту… Право, как-то не сообразуется со всем его обликом скучное слово «начальник», как и вообще оно кажется чужеродным здесь. Начальник? Нет, друг, опекун, защитник, наставник, руководитель, охранитель…
Запомнился разговор, который он вел с родителями одного паренька. Не ладилось у них с Володей. Николай Александрович выспрашивал долго, что да как, выясняя, казалось бы, самые незначительные детали, а потом, зацепившись за одну, сказал: «Вот-вот, именно вот тут, с этого момента вы и упустили своего сына. Ну, ничего. Исправить, конечно, нелегко, но пока еще можно». Самое главное, не упустить! Переживая за судьбы ребят, он не просто устраивает их в детские дома, ГПТУ или возвращает родителям, а старается найти лучший вариант. Самое важное, конечно, вернуть ребенка в семью, но вернуть не просто физически (проще всего спихнуть с рук, а что потом?), а так, чтобы он больше не захотел уйти оттуда, чтоб улица потеряла над ним свою власть, свое притяжение. Этой задаче подчинена вся деятельность приемника.
Приемник открылся в 1925 году. В 1935-м по путевке ЦК комсомола пришла сюда Екатерина Дмитриевна Семина, заведующая учебно-воспитательной частью. Ну, уж ее-то, низенькую, скромно одетую, всегда спокойно-доброжелательную, хотя одновременно и требовательную, умеющую расположить к себе буквально с первого слова, запомнил каждый, кому однажды пришлось прогуляться с милиционером до приемника. Это истинный знаток детских сердец: от нее не скроешь ничего — все равно доберется до истины. Сама воспитывалась в детдоме, может, потому так и умеет разбираться в этом беспокойном, бегучем и шаловливом, а в общем неплохом народе.
