Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Во двор магазина въехала машина. Тычинин увидел номер и отметил про себя: «Та самая».

Шофер захлопнул дверцу, подождал. Никто не спешил его встретить, и он направился в кабинет Чичилимовой. Присутствие молодого человека в модной курточке не смутило усталого пожилого шофера. Возможно, ему, ни во что не посвященному, вовсе не было причин волноваться. Поздоровался в пространство, сказал:

— От Раисы Семеновны. Есть кому разгружать? Я не стану. У Раисы спину наломал. Под завязку машину набухали. В накладной все указано.

Ярко подведенные губы Чичилимовой при слове «накладной» шевельнулись в горькой усмешке. Приняла от шофера «накладную», начальственным голосом распорядилась:

— Идите. Я сейчас.

Не раскрывая вдвое сложенного листка, не зная, что там — записка ли к ней, Чичилимовой, опись ли присланного товара, или еще что, — Чичилимова все с той же невеселой усмешкой протянула листок Тычинину.

Что за усмешкой? Угрызение, раскаяние? Горечь поражения, досада?

5

Миша Нельский остался без матери восьми лет. Собственно, без матери он был и до этого: родители жили порознь, и Миша воспитывался у тетки, престарелой сестры Петра Аристарховича Нельского.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, а тетка стала путать полотенца с половой тряпкой и вязнуть в трясине воспоминаний о своих блистательных успехах в светском обществе нэповского Екатеринбурга, Петр Аристархович взял сына к себе — в трехкомнатный кирпичный дом, построенный на ссуду, которую он выплачивал из своей небольшой зарплаты нескончаемое количество лет.

Интеллигентный, со всеми предельно вежливый, обходительный человек, Петр Аристархович Нельский пользовался беспредельным уважением окружающих. На совещаниях и собраниях его, как правило, приглашали в президиум, газеты публиковали о нем хвалебные корреспонденции. Писать было о чем — и когда работал в торге, и когда руководил крупнейшим в городе универмагом. По его инициативе в свое время был открыт «Салон для новобрачных», при универмаге создан отдел по продаже товаров повышенного спроса для инвалидов войны и юбиляров. Он не заводил свойских контактов: ты — мне, я — тебе, слыл человеком неподкупной честности и не был почитаем в своем кругу завмагов.

Своим крылом коснулась Петра Аристарховича и слава области. Когда ее награждали за успехи в выполнении народнохозяйственного плана, орденом «Знак Почета» отметили и его, старейшего работника торговли.

Но это была показная, видная всем сторона жизни и деятельности Петра Аристарховича. Другая, неосвещенная, как у Луны, оставалась ненаблюдаемой. Она была доступна только сыну Мише, на редкость рано созревшему и возмужавшему подростку, и отец виделся ему в этой тени образцом современного делового человека. Рыхлое еще, восприимчивое существо жадно впитывало отцовскую философию жизни, воззрения на свое место в ней. Не нравилось Мише только одно увлечение Петра Аристарховича — коллекционирование публикаций о рассекреченных проделках торговых работников. Какой-то зловещей казалась эта причуда отца. Петр Аристархович выстригал заметки из всех доступных ему газет, внимательно перечитывал и, грустно помотав головой, — до чего же неумно! — складывал в старинную, с перламутром, шкатулку, которую именовал музеем дураков.

Петр Аристархович, член комиссии народного контроля, член правления коллективного сада и потому вечно в заботах, вечно занят. Печься о Мише, присматривать за ним вменялось в обязанность часто меняющихся в доме молодых особ. Но после девятого класса Миша сам стал «присматривать» за этими особами и однажды был уличен в далеко не мальчишеской игре с отцовской двадцатилетней пассией по имени Анна.

Ветреная Аннушка получила от Петра Аристарховича порцию увесистых оплеух и едва не была вышиблена за порог «без выходного пособия». Спасла окрепшая к тому времени привязанность Петра Аристарховича к этой толстобедрой, простодушной девице. И вот Мише после экзаменов за десятый велено было отправляться в ссылку.

Перед отправкой отец и сын долго сидели за бутылкой вина и Нельский-старший наставлял:

— Ты должен получить высшее образование. Лучше — экономическое. Без диплома в наш век и в продавцах делать нечего.

Потом говорили о студенческой жизни, о Москве с ее неисчислимыми соблазнами.

— Получать от меня будешь, — прямо и жестко говорил Петр Аристархович, — столько, сколько потребуется на учебники, метро и стирку белья. На конфеты девчонкам и сигареты, если станешь курить, не жди. Дворником, сторожем в детсад на пару месяцев… Не зазорно студенту. Разумеется, я могу тебе презентовать и десять, и двадцать тысяч. Хоть сию минуту. Не жалко для сына. Но я, милый, никогда не сидел в тюрьме и не хочу сидеть. Тюрьма — для кретинов. Ты же, имея лишнюю сотню рублей и не имея житейского опыта, совсем нечаянно можешь лишить меня свободы, которую я ценю превыше всего. Тем более на склоне лет. Понимаешь? Я ценю и другое — свою репутацию. Я хочу умереть тем, кого, по меркам нынешнего общества, считают порядочным человеком: с гражданской панихидой в Доме культуры, с хорошими речами у гроба, с орденом на атласной подушечке…

Институт Миша закончил с отличием. Ему предложили работу в Министерстве торговли одной из республик, но Миша уже сориентировался, куда ему, голубю, лететь и зачем лететь. Он распределился в тьмутаракань директором продмага.

Там, в тьмутаракани, Миша получил известие, что отца уложил в постель давний тяжелый недуг. Петр Аристархович мужественно сообщал, что едва ли теперь поднимется и, пока в здравом уме, хотел бы распорядиться своим движимым и недвижимым имуществом. Дом и «Москвич», по всей видимости, он отпишет Аннушке, пусть на то не будет в обиде милый сын, а все остальное, что нельзя указать в завещании и что в десятки раз больше отрезанного в наследство молодой сожительнице, — ему, Михаилу. «Приезжай, передам из рук в руки».

Медленно подбирался рак к жизненным центрам Петра Аристарховича, а вот подлое свое дело сделал в одночасье. Миша еще переваривал смысл письма, плавал в угаре от свалившегося на него богатства, когда пришла телеграмма от Аннушки: Петр Аристархович умер.

После смерти все происходило так, как хотелось Петру Аристарховичу: публиковалось газетное сообщение о безвременной кончине уважаемого человека, в Доме культуры состоялась гражданская панихида, был и орден на атласной подушечке и все остальное, с чем провожают порядочных людей в запредельный мир.

К погребению Миша успел, а вот «получить из рук в руки»… Поэтому горе его было безутешным. Обстукал, исковырял стены от потолка до плинтусов, расшатал половицы, перевернул вниз крышей садовый домик, едва не по винтику разобрал «Москвич», перекопал подворье, но так и не нашел никакой шкатулки, кроме той старинной с мерзкими вырезками о судебных процессах.

Миша пять лет сидел на студенческой стипендии, как истый провинциал, сам стирал и штопал носки, питался «котлетой на хлебе» со спитым чаем… За каким чертом нужна была эта схима?! Почему отец тянул с передачей «из рук в руки»?

Может, Аннушка знает то укромное место?

На третий день тщетных поисков, измотанный, обалделый, Миша Нельский полез к Аннушке в постель, но Аннушка так горько и скорбно зарыдала, что Миша пулей вылетел на крыльцо — под освежающие струи вечерней прохлады. Аннушка успела искренне прилипнуть сердцем к немолодому, доброму и еще сильному человеку. Она была честна в своем горе.

Утихомирив колотившееся сердце, Миша вернулся и уронил свое грузное тело к ногам Аннушки, умоляя пойти за него замуж. Аннушка трезво отвергла это предложение:

— Не на мне ты хочешь жениться, Миша… Знаю, есть деньги, большие деньги. О них он тебе писал, но где — духом не ведаю. Клянусь всем святым.

Деньги были законспирированным богом Петра Аристарховича, иконами на божнице верующего, он на них мог только молиться. Да и то один на один. Нет, не мог Петр Аристархович доверить своего бога не очень-то резвой на ум Аннушке.

61
{"b":"835078","o":1}