Ее задержал милиционер, когда садилась в троллейбус. Вину Красилова признала — чего уж тут не признавать. Пускай судят, сажают — это выход. Она ушла от Гурама и Хозяина. Пускай колония — ведь Костя все равно потерян. И еще так стыдно перед той женщиной. Валентина сказала ей: «Простите». Но та не поняла и все смотрела удивленно: как можно на добро ответить подлостью? Разве объяснишь… А следователю никаких затруднений: все признала. Насчет кражи. О другом — промолчала. Боялась? Или еще держал в лапах блатной обычай: своих не выдавать? Ненавистные Гурам и Хозяин, те, которые передавали Вальку из рук в руки, как собаку, те — свои. Следователи — чужие. И Красилова молчала. Пока «гражданка следователь»… пока Наталья Константиновна не сказала: «Костя Гурешидзе надеялся, приносил вам тюльпаны…» Да если бы и про Костю не упомянула, Валя рассказала бы Наталье Константиновне все, чтобы не носить в себе тайным грузом эту грязь. Ведь Наталья Константиновна как с человеком с ней, как женщина с женщиной говорила, самую душу поняла. А прежде-то кому Валькина душа нужна была? Леонтию Иванычу? Гураму? Этим лишь бы Валькино тело к своим надобностям подогнать… Так кто же свой, кто чужой Вале?..

Из последнего слова подсудимого Чачанидзе Л. И.:

— …Что касается золота, признаю. Но вот гражданин прокурор сказал, что я вовлек в преступную деятельность Адамию и Красилову — тут я не согласен. Гурама Адамию вовлекать не нужно было, он сам к деньгам стремился, искал. Покажи рубль — Гурам твой слуга будет. Но Красилова… Она воровкой была — я ее исправил! Умыл, одел, культурным человеком сделал. И чем за добро отплатила! Чужой женщине, которая для нее копейки не потратила, следователю, Красилова говорила: Чачанидзе такой-сякой!

В дежурную часть райотдела сержант из патрульного наряда привел чистенького, седенького, пьяненького и злого-презлого старичка.

— Вот, хулигана доставил, — доложил сержант.

— Ко-го-о? — удивился дежурный лейтенант, с недоверчивым интересом посматривая на гражданина в аккуратном пиджачке и отглаженных брючках. Старичок явно не соответствовал данной ему характеристике.

Сержант поспешил внести ясность:

— Скандалище поднял. Лоточницу вот так, — растопыренной ладонью показал, как берут за горло. — Едва ей кислород не перекрыл.

Старик пытливо поглядел на дежурного лейтенанта, увидел в его веселом прищуре полное недоверие к докладу сержанта и пригасил вспыхнувший было гнев. Покосился на своего конвоира и укорчиво покачал головой.

Это заставило сержанта повторить доклад уже не так уверенно и в несколько измененном виде:

— Пирожком в лицо тыкал. Народ собрался. Лоточница кричит на всю площадь: «Заберите пьяницу, оскорбляет!» Мы и забрали.

Интеллигентный нарушитель общественного порядка вздохнул и полез в карман. Вытащив небольшой газетный сверток, положил его перед дежурным. Газета сама собой развернулась, обнажив два пирожка. Один был надкусан.

— Вот, даже бумага не испачкалась, — осуждающе сказал старичок и иронично добавил: — Куда уж мне за горло! Это вам их душить надо, аппетит укорачивать. А я что… Так, пенсионер…

В сказанном сержант из патрульной группы услышал нечто, что утверждало его в своей правоте.

— Видали, до чего допился? Душить, говорит, надо.

Непонятно для сержанта лейтенант улыбнулся.

— Надеюсь, папаша, вы не в прямом смысле — душить?

Старичок едва заметно колыхнул плечами — дескать, что за вопрос. Он расправил обертку, взял надкусанный пирожок и распластал его надвое. На газету с шуршанием посыпался рис, приправленный крупинками мясного фарша. Гнев старичка вспыхнул с новой силой.

— Это что? — воскликнул он, обращаясь к дежурному. — Как по-вашему, молодой человек, что? Может, скажете — пирожок? Так я вам поясню: это не пирожок. Это кулинарное изделие называется государственным преступлением! «Покупайте пирожки с мясом!» Где оно, мясо? — Старик негодующе подхватил начинку в щепоть и, пошевеливая пальцами, стал крошить ее на стол. Сухие зерна застучали о полированную доску.

— Цыпы-цыпы-цыпы, — не удержался от шутки дежурный лейтенант.

Сердитый взгляд старичка был весьма красноречив: «Шуточки, да? Шути, шути, молодой человек, только понял ли ты что-нибудь?» Но сказал другое:

— Они что, на водяном пару готовились? Пирожки в кипящем масле должны… Полюбуйтесь на газету. Словно не пирожки — горбушку черствую заворачивали.

— Папаша, вы действительно лоточнице нагрубили? — внимательно посмотрел в неробеющие глаза старичка лейтенант.

Старик честно посоображал — нагрубил или не нагрубил? — и так же честно признался:

— Винюсь, резко обругал. Теперь вижу — напрасно. Не ее надо ругать. И качество не от нее зависит, ее дело продавать… То есть как продавать? — вдруг не согласился старичок с тем, что сказал, и, адресуясь к себе или к кому-то, кого вообразил перед собой, вновь разволновался: — Не-ет, сударыня, надо смотреть, что тебе в лоток кладут, что продавать заставляют…

Лейтенант слушал, подперев кулаком подбородок.

— И выпивши были? — подкинул он еще один вопрос, явно лишний, поскольку уловчивый нос лейтенанта ощущал запах спиртного на изрядном расстоянии.

Старичок смутился, потрогал пуговицу на рубашке, поправил клапан кармана.

Лейтенант разомкнул кулак, озадаченно поскреб гладко бритый подбородок:

— Д-да, си-ту-ация…

— Никакой ситуации нет! — раздался убежденный голос с лестницы, которая ведет в верхний этаж райотдела. На ней стоял юный и круглолицый, прекрасно сложенный старший лейтенант Тычинин, инспектор БХСС райотдела. Глядя на приунывшего патрульного, он приободрил его: — Сержант Забелин, ты молодец, поступил в соответствии со всеми инструкциями, которые когда-либо издавались для милиции. Товарищ дежурный, пусть он продолжает патрулирование.

Дежурный лейтенант недовольно посмотрел на Тычинина — дескать, чего вмешался не в свое дело, но Тычинин с хитроватой загадочностью подмигнул ему, и тот махнул на сержанта рукой.

Сержант поспешил удалиться подальше от чего-то не совсем ясного, где он, похоже, выглядел не совсем приглядно.

Когда патрульный вышел, Тычинин медленно спустился по лестнице.

— Здравствуйте, Сергей Феоктистович.

Старичок смущенно пощурился на юношу в модной курточке с «молниями» на всех кармашках, извинительно улыбнулся.

— Не узнаете? — спросил Тычинин. — Вы в кулинарном училище преподавали, когда я к вам приходил за консультацией по тому делу в заводской столовой. Помните?

Сергей Феоктистович нацелил зрачки в щекастое лицо жизнерадостного парня и неуверенно промолвил:

— Вы? Припоминаю вроде. Вы тогда в форменной одежде были? Вот теперь вспомнил. Фамилия, извините, забылась.

— Тычинин Игорь Яковлевич, — напомнил Тычинин и как можно доказательнее сказал дежурному: — Коля, никакого хулиганства нет, можешь не регистрировать. И не вздрагивай. Товарищ Булатов пройдет ко мне. Не возражаете, Сергей Феоктистович?

— Попить бы, — вместо ответа высказал свое давний знакомец Тычинина и облизнул губы.

— У меня и попьем. «Боржоми» подойдет?

— Подойдет, — улыбнулся Сергей Феоктистович.

— Смотри, Игорь, если что — на тебя свалю, — с усмешкой сказал вслед дежурный лейтенант.

— Вали, Коля, вали, — откликнулся Тычинин. — Вали кулем, потом разберем.

Когда устроились в его кабинете, Тычинин спросил Булатова:

— Где вы покупали пирожки?

Услышав, что пирожки куплены у подземного перехода на улице Якова Свердлова, Тычинин окончательно утвердился в своих догадках. Сказал так, будто старичок был в курсе всех его дел:

— В-вот, Сергей Феоктистович, у подземного перехода. Очень похоже — его продукция, Нельского. Вы знаете Нельского? Директора вокзального ресторана?