В тот вечер он опять сильно напился чачи.

Назавтра, нарушив приказ Левана, явился в универмаг и сказал Валентине:

— Поговорить надо. Не здесь. Кончишь работу, иди через сквер одна. Очень надо!

Черт возьми, он не может, что ли, дарить цветы? Любишь тюльпаны? Пожалуйста!

Дождавшись в аллее, он с того и начал — поймал ее ускользающую руку и почти заставил взять цветы.

— Слуш, Валя… Подожди, слуш, я тебя всем сердцем люблю, клянусь!

— Уйди, Гурам. Прошу, уйди.

— Подожди! Мы пойдем в одно место, я тебе скажу…

— Запомни, никуда, никогда с тобой не пойду.

— С тем парнем пойдешь, да? — И по лицу ее догадался, что не по приказу она парня завлекла, что сама, своей охотой с ним… — Ты пойдешь сейчас со мной, Валька. Нет? Хочешь, чтобы я рассказал мальчишке, какая ты есть? Хочешь, чтобы Левану рассказал, с кем путаешься? Хочешь? Слуш, Валя, Валечка, никто ничего не узнает, если пойдешь сейчас.

Тюльпаны хлестнули по глазам. И еще… Как рванул бы он эти волнистые волосы, как бил бы по нежному лицу! Не бил — за подстриженным кустарником плыла милицейская фуражка.

ВАЛЯ. Домой пришла раньше обычного — по набережной сегодня нельзя, боялась Гурама, боялась за Костю.

У Хозяина сидел гость. Багроволицый, плотный, в белой рубашке с мокрыми подмышками, в лакированных туфлях. Увидел Валю, округлил глаза, привстал.

— М-м, баришна, здрасс… Позвольте ручку. Симон Багдасаров. — Поклонился, будто показал лысину.

Хозяин строго кашлянул, и гость шлепнулся в кресло, все еще не в силах отвести масленых глаз от Вали.

— Скоро твой поезд, спеши, Симон, — Леонтий Иваныч явно торопился выпроводить гостя.

— Зачем поезд, в Гудауту автобус…

— Тебе нужно спешить, Симон.

— А? Да, очень нужно! Да-да, я уже пошел. Ах, вашу ручку, баришна, м-м…

Валя опустилась на диван. Ей было страшно — что-то должно произойти. Гурам теперь не промолчит. Подонок! Скажет Хозяину. А, все равно. А если Косте? Только бы не Косте! Лучше уж пойти с ним, с Гурамом… Нет!

Вошел Хозяин, проводивший того лупоглазого Багдасарова. Посмотрел испытующе на взволнованную Валю. Но заговорил мягко и ласково о пустяках. И уж потом, после ужина, когда сидели на диване и Валя ежилась под его рукой, сказал о главном:

— Завтра подай директору универмага заявление на расчет.

— Почему?

— Так надо. Поедешь с Гурамом в Магадан.

— Зачем? И с Гурамом?!

— Так надо.

В Магадан… Пришел лупоглазый из Гудауты, и теперь надо ехать в Магадан. Костя поедет в Сибирь, а она в Магадан. С Гурамом.

— Леонтий Иваныч, я не поеду.

— Если директор спросит, скажешь, что поедешь жить в Сибирь. Здесь тебе жарко, климат тебе нехороший.

— Я не поеду, — вырвалась из-под тяжелой его руки. — Леонтий Иваныч, отпустите меня! — Расплакалась. — Отпустите!

— Валя, надо рассчитываться.

— Возьмите платья, брошку вот и прочее, что мне покупали, ничего мне не надо! Отпустите вы меня, Леонтий Иваныч!

— Человек за все всегда расплачивается. Только разные люди разной монетой. Ты — золотом.

— Я собой рассчиталась! Вы меня взяли и…

— Ты не цена. Когда к себе взял, ты вся пол-литра не стоила. Сейчас кое-что стоишь, но это не твоя, моя работа, за нее надо золотом платить. В аренду женщин не беру. Сочтемся — уйдешь. Если не передумаешь.

Уткнулась лицом в диван, не веря уж, все равно просила:

— Отпустите, Леонтий Иваныч!

— Не плачь, Валя, выслушай. Глупая девчонка, ты думала всегда так жить? Платья, сладости, дом, прислуга — на твою получку? Зарплата — тьфу! На конфеты. Хочешь уйти — что будешь делать? Умеешь жить без денег? Нет. Умеешь хотя бы сносно зарабатывать? Нет. Что умеешь? Ничего. Или снова по вокзалам? Грязная, замызганная, помнишь? Валя, ты полетишь в Магадан.

— Зачем? Зачем?

— Пустяки. Немножко поможешь Гураму.

— Ненавижу Гурама!

Он встал и неслышно прошелся по ковру.

— Послушай, девочка. — Голос Хозяина звучал искренне и грустно. — Думаешь, мне не жаль посылать тебя с ним? Я сделал из гадкого утенка настоящую лебедь, роскошную женщину. Ювелирная работа, жаль отдавать в чужие руки. Но дело требует. За все нужно расплачиваться, за каждую крупинку радости. Я понимаю это, пойми и ты. Гурам уже бывал в Магадане, он знает дело. Будь внимательной, учись у него, сделай все хорошо — и мы выбросим Гурама из дела. Нас останется двое, Валя. О, ты не знаешь еще настоящей жизни! Будет все, что ты пожелаешь, обещаю. За это стоит потерпеть. Да и нет у тебя другого выхода, ты полетишь в Магадан.

Валя ничего уже не говорила, не просила.

КРАСИЛОВА. 9 июня вылетели из Адлера. Гурам был хмур и зол. Валентина мучилась. Ей не сказали толком, что делать в Магадане. Догадывалась — это опасно. Да ведь прав и Хозяин: выхода не было. Может, и есть выход, да не умеет, не привыкла искать правильный путь. Подростком за кражу попала в колонию для малолеток, потом во «взрослую», потом к Хозяину. А если решала сама? Когда на свободе становилась хозяйкой сама себе — что могла решить? Опять «отсидка»? Если бы можно рассказать обо всем Косте… Но — не хватило духу. Узнает — зачем ему нужна такая… Пусть хоть вспоминает порядочную.

Вечером перед отъездом в Адлер, в аэропорт (Хозяин почему-то не велел лететь из Сухуми), отчаявшаяся Валька плюнула на все запреты, пошла в ресторан и напилась до чертиков. Получку всегда отнимал Хозяин, выдавал только на мелкие расходы. Деньги при расчете из универмага отнять не успел. Сидела за столиком одна, гнала к чертовой матери разных прилипал, стаканом пила водку и оплакивала себя. На такси приехала домой, еле вылезла. Думала, бить будут. Не били. Но пьяный вечер превратил полет в муку — за все надо расплачиваться, за отчаянье тоже. Шесть часов полета сделали из похмельной Вальки совершенную развалину. Она не выходила из самолета при посадках в Минводах и в Магнитогорске, а когда прилетели в Красноярск, спускалась по трапу, повиснув на руках проклятого Гурама. Он усадил ее ждать в зале, обругал и побежал доставать билеты до Магадана.

Говорят, клин клином вышибают. Неправда это. Вчера она пошла в ресторан, чтобы залить тоску по несбывшимся надеждам. Ничего она не залила. Вместо одного клина два вонзились: прежняя тоска и свежее похмелье. Еще и в самолете укачало. Муки! Тошнит, всю выворачивает, зал туманится в глазах, и в тумане мерещится Костя… Ой, Костя, милый!

Прибежал Гурам. Билетов на сегодня не достал, только на завтра. Мест в аэропортовской гостинице нету. Но он постарается добыть. Пускай Валька сидит, никуда не уходит, а то он ей вправит мозги. И ушел. Дурак! Куда ж она уйдет? Деньги отобрали, паспорт у Гурама, сама вся развинтилась.

— Вам нехорошо? Бедняжка, вы совсем больны! — Склонилось над Валентиной участливое женское лицо, легла на лоб прохладная ладонь. — Да у вас температура!

— Попить бы…

Женщина принесла бутылку газировки. Валентина попила, но ее еще больше затошнило. Женщина помогла дойти до туалета, а потом привела в зал, усадила.

— Милая, так ведь нельзя, надо врача. Сидите, я схожу, найду.

Болит голова, болит. Вот бы нашли врача, и он отправил бы в больницу. Лежать, не думать, не лететь в Магадан. Гурама не видать. Еще лучше — умереть бы… Костя потерян теперь. Для чего жить? Ну, больница, а потом? Гурам дождется, и полетят они дальше. Ох, как хочется пить, как плохо… Что там прохладное под рукой? Сумка?

Боль и тошнота отступили: выход? Женщина ушла искать врача, оставила сумку и чемодан. Что в них? Все равно что, лишь первое время перебиться, а главное, уйти от Гурама, от Хозяина, от всего, что измучило… Рискнуть в последний раз, чтобы уйти, уйти, перебиться, начать жить иначе… Женщина ушла за врачом для Валентины. Какая гадость! Но это единственный выход! Прости меня, женщина, ну прости, ничего лучшего мне не придумать…