Теперь мне точно пора. Я пришла в ночной рубашке и халате, и чем дольше тут сижу, тем труднее мне будет добраться до своих покоев.

— Генри!

Я резко поворачиваюсь, и мне одновременно смешно и неловко.

— А где ночевал Гарри?

Его глаза округляются, а рот вытягивает. Мы быстро встаем, и, пока я натягиваю на себя одежду, Генри берет ключ, чтобы открыть дверь. Его смех сливается с ворчанием Гарри. Судя по ноге, которая вытянулась из-за двери и пытается пнуть Генри, брат провел ночь, прислонившись к стене.

— Ты королевский засранец, Фицрой.

— Суррей, прости! — заливается Генри.

— Удобно тебе спалось, да? Удобно?

Когда Гарри заходит, я стараюсь придать себе виноватый и скромный вид, но все равно не могу сдержать смех.

— Матерь божья, — беззлобно ругается брат. — Попробуем провести тебя через ход для прислуги. Только надо быстрее.

Он хватает меня за руку и тянет к выходу. Генри улыбается и смотрит нам вслед.

— Увидимся на турнире, — говорит он и подмигивает мне.

Пока брат ведет меня вдоль дворцовой стены, мы не разговариваем. Он слишком озабочен тем, чтобы меня никто не заметил в таком виде.

Я чувствую росу на своих лодыжках и вдыхаю запах реки, на которую льются лучи солнечного света. Это утро настолько прекрасное, что во мне крепнет уверенность, что так теперь будет всегда.

Гринвич, май 1536 года

— Они опять поссорились прошлой ночью, — говорит мне Шелти, пока мы идем на турнир. — Когда же он уже избавится от нее?

— Ну избавится, а что потом? — спрашиваю я. — Будешь прислуживать Сеймур?

Голубые глаза Шелти от этих слов наполнились грозовыми тучами.

— Он не пойдет на это, — тихо говорит она. — Только не она.

— А кто тогда?

Шелти меня почти раздражает. Так и хочется спросить, правда ли она верит, что король женится на ней. Не может же она быть настолько наивной. Я люблю ее, но не могу себя обманывать. Таким, как она, не предлагают трон. Украшения, платья, деньги, но не трон.

— Не знаю кто, — отвечает Шелт, — но точно не Сеймур. Этой стране только королевы-девственницы не хватало для полного счастья.

Я радуюсь, что, хотя бы в этом мы всё еще единодушны. Пусть будет кто угодно, кроме Джейн Сеймур.

Погода сегодня чудесная, лучше всего подходящая для турнира. Солнце светит ярко, но не обжигает. В воздухе пахнет свежестью и молодой листвой, а не духотой и пылью. Ветер слегка треплет развешанные по трибунам цветастые гербы — олени, замки, львы, розы, вороны всех мастей. Здесь собрались самые знатные люди Англии.

В поединке участвуют все фавориты двора, включая брата королевы, Джорджа Болейна, и «славного мистера Норриса». Он гордо гарцует на коне, которого ему выделил король.

Шелти пожала мою руку и отправилась искать свою мать. Леди Шелтон несколько дней назад вызвали ко двору, впервые за долгое время. Я видела ее утром, строгую и сдержанную, выходящую из кабинета Кромвеля.

Я сажусь на трибуну рядом с местом, где вскоре должна появиться королева. Маргарет не пришла, но зато Генри уже здесь. Я не могу сдержать улыбку, когда вижу его. Мое тело всё еще немного болит, напоминая мне о том, что было ночью. Он чувствует мой взгляд, смотрит на меня и тоже улыбается.

Генри стоит позади широкого резного стула, где будет восседать его отец. Сам король больше не выходит на ристалище. Странно, что он вообще не запретил турниры после своего падения. Я бы не удивилась, если бы он постановил отдельным актом, что в его провале виноваты лошади, неправильно развешанные гербы или Анна, которая не так за него молилась. Виноват кто угодно, кроме него.

Норрис подъезжает ближе нашей трибуне. Как бы он не был мне неприятен, нужно признать, что он и правда хорош собой, даром что ровесник короля. Хотя, говорят, что когда-то и король был невероятно красив. И что Генри выглядит, как его молодая копия.

Анна выходит под всеобщие аплодисменты. Норрис подъезжает почти вплотную и кланяется ей, подталкивая лошадь так, чтобы она тоже изобразила поклон. Толпа ревет, а королева одобрительно улыбается. Но ее глаза встревожены, а во всей ее фигуре сквозит напряжение.

Королева тянется к верхней части корсажа и вытаскивает желтый шелковый платок. Он резво развевается на ветру, ловя солнечные лучи. Пока она повязывает платок на копье Норриса, ее руки трясутся. Анна за последние дни, кажется, постарела лет на десять, но она всё равно кажется мне прекраснее всех женщин на свете.

Когда на трибуну выходит мой свекор, солнце скрывается за небольшим облаком, и на нас падает тень. Меня обдает холодом. Король выглядит так, будто его терзают демоны. Будто он сам — демон.

Толпа наблюдает, как Джордж и Норрис разъезжаются по разные стороны. Все замерли в ожидании и жаждут узнать, правильно ли они сделали ставки, не ошиблись ли в выборе победителя. Ждут зрелища, драки, битвы. И чем жестче, тем лучше.

Лошади Болейна и Норриса стремительно несутся друг на друга, но мой кузен, кажется, скачет куда-то вбок. Он плохо подготовился? Норрис опускает копье слишком рано — при желании его можно дисквалифицировать. Взволнованный шепот толпы превращается в разочарованный гул. От турниров ждут не этого.

Но настроение снова меняется, когда Норрису всё-таки удается выбить Джорджа из седла. Толпа ликует и взрывается овациями. Те, кто минуту назад успел разочароваться, снова восхваляют славного мистера Норриса.

Он отвязывает от копья желтый платок и целует его. Этот кусок ткани принес ему удачу, и Норрис благодарит свою прекрасную даму. Это просто куртуазный обычай. Мы все тут играем в Камелот, в рыцарей Круглого стола, а королева — это Гвиневра, и все победы на турнирах были и будут в ее честь.

Когда король с оглушительным грохотом вскакивает с места, и я чувствую, как подо мной трясется скамья. Он припадает перилам, прожигает взглядом Норриса, а потом поворачивается к Анне и тихо, так, что слышно только тем, кто сидит ближе всех, шипит на свою жену.

— Шлюха.

Это слово, предназначенное ей, почему-то больно ударяет в меня. Как маленький острый камешек, брошенный прямо в висок. Хочется взять и с размаху кинуть его обратно в этого толстеющего и лысеющего мужчину, который спал Мадж, Шелти и Бог знает с кем еще, пока королева пыталась вынашивать его детей. Родить ему законных сыновей.

Анна не смотрит на него. Она делает вид, что обратилась в статую. Ее спина настолько прямая, что, кажется, нужны усилия десяти человек, чтобы ее согнуть.

Король уходит. Толпа перешептывается. На ристалище выезжает следующий участник, который должен сразиться с Норрисом.

— Начинайте, господа! — звонко кричит Анна и машет рукой.

Как будто она не слышала, что сказал король. Будто никакого короля не существует вовсе, и она сама себе королева. Самая счастливая из всех.

Когда соперник выбивает Норриса из седла, я поворачиваюсь и смотрю на Генри. Сейчас он не чувствует мой взгляд и не оборачивается. Вместо этого он внимательно наблюдает за своим сгорбленным недругом, который уходит, чтобы дать дорогу следующему участнику.

*

Вечером после турнира мы с Генри снова в покоях у Гарри, но на этот раз брат тоже здесь. И Уильям Брертон, один из людей Генри, который увязался за нами, хотя мы думали посидеть втроем. Но с Бретоном, в целом, весело. Он громкий, грубый, с низким голосом и густой бородой. Он управляет землями Генри в Чешире и Северном Уэльсе, и мой муж говорит, что ему можно доверять.

Мужчины сидят в глубоких креслах, обитых темным слегка потертым бархатам, а я расхаживаю вокруг и стараюсь унять возмущение. Генри сказал, что король всё-таки собирается жениться на Джейн.

— Кто бы мог подумать, сестрица? — усмехается Гарри. — Будешь шить рубашки для нее.

— Еще чего, — фыркаю я. — Я лучше замурую себя в Кеннингхолле, чем назову эту моль королевой.

Меня распирает от гнева при одной только мысли, что мне придется приседать перед этой подлой тихушницей.