— А ты веришь, что Анна изменяла королю? — спрашиваю я у Генри.

Я подхожу к нему и пытаюсь заглянуть в глаза, но он их отводит.

— Она пыталась убить меня. Возможно, пыталась убить Марию.

— Она не могла…

— Мэри, не говори глупостей, — он переводит взгляд на меня и звучит строго. — Если бы не твой брат, я бы умер во Франции.

— Какой в этом смысл! — я сказала это громче, чем рассчитывала. — Какой смысл тебя травить, если ты всё равно не можешь…

Его лицо каменеет. Одна бровь поднимается наверх. Я умолкаю.

Он хочет этого. Хочет верить, что однажды станет королем. Иначе к чему всё это? Обучение, земли, титулы. Он хочет большего. Чтобы его отец увидел, чего он стоит.

Я разворачиваюсь и подхожу к окну, чтобы до конца это осмыслить. И опять вспоминаю про королеву. Вспоминаю, как однажды представляла себя на ее месте, и меня снова переполняет чувство вины, как будто я тоже получаю выгоду из ее падения.

— Ты пришла поплакать об Анне? — холодно спрашивает Генри.

— Нет, просто…

Я пытаюсь подобрать слова, но Генри не дает мне этого сделать. Он подходит, рывком разворачивает меня к себе и сжимает лицо одной рукой с такой силой, что мне становится больно.

— У тебя с ним что-то было? — говорит он, а я не сразу понимаю, о чем речь.

— Генри, что ты…

— У вас что-то было тогда? Поэтому ты его жалеешь?

Он сдавливает мои челюсти сильнее. Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но не могу найти нужных слов. Смотрю ему в глаза и не могу поверить, что он произнес это вслух.

— Отвечай! — он почти перешел на крик. — Уэстона тебе тоже жаль, да?

— Да! — я упираюсь ладонями ему в живот. — Они не виноваты, конечно мне их жаль!

— Откуда ты знаешь, что они не виноваты?!

Кажется, мое лицо сейчас треснет под его пальцами.

— Генри, отпусти, мне больно!

Он разжимает руку, и я порываюсь уйти, но он хватает меня за плечо.

— Если я узнаю…

— Генри, прекрати! Ты же знаешь, что ничего не было!

Он прожигает меня взглядом и тяжело дышит, а я пытаюсь собраться с мыслями.

— Просто всё это… — выдавливаю я. — Всё это неправильно.

Он прислоняет меня к окну, и теперь его пальцы с такой же силой сдавливают мое плечо.

— Забудь это слово, Мэри, — шипит он мне в лицо. — Нет никакого «правильно». Думаешь, твой отец делает только то, что правильно? Король соблюдает правила?!

Я не вижу жестокости в его лице, но не могу остановить страх, который медленно сворачивается у меня в животе.

— Мы пытались, и что в итоге? Им плевать на нас! Что бы Анна с тобой сделала, если бы узнала про нас, а? Как быстро ты бы отправилась вслед за своей матерью?

В его глазах пылает гнев, а в голосе слышны интонации короля.

— Думаешь, мне всё это нравится, да? Мне приходится в этом участвовать ради нас! Я не могу даже Брертону помочь! Но если тебе важнее жалеть Анну или Норриса, садись на баржу и езжай к ним в Тауэр хоть прямо сейчас!

Он отпускает меня, отходит на шаг и с грохотом отшвыривает ногой табуретку. Садится в кресло и прячет лицо в ладонях. А я опять чувствую стыд. Он просто устал, а тут я со своими причитаниями.

Мне хочется подойти к нему и положить руку на плечо, но мне страшно, что он меня оттолкнет. Я делаю глубокий вдох и корю себя за то, что опять всё испортила. Лучше мне уйти, пока не стало еще хуже.

Голос Генри останавливает меня у самой двери.

— Ты куда?

— Иду к себе.

— Выбираешь её? Анну?

У меня вырывается тихий стон отчаяния. Я прислоняюсь лбом к двери. Не хочу никого выбирать. Генри — мой муж, а Анна — моя королева. И она не заслуживает того, что с ней происходит.

В моей голове звучат сухие слова Кромвеля. «Анна уже в прошлом». И я ничем не могу ей помочь. Зато Генри здесь, со мной, заботится о нас. Я вспоминаю, как на нашей свадьбе он протянул мне руку, чтобы провести меня вперед моей матери.

Когда я поворачиваюсь, то вижу в кресле герцога Ричмонда. Его лицо не выражает ничего. Взгляд бесстрастный. Холодный. Он смотрит на меня в упор и ждет, что я отвечу. И ответ должен быть правильным.

— Я выбираю семью, — говорю я.

И я не вру. Он — моя семья, и Анна тоже.

Генри облегченно выдыхает, и ребяческая улыбка, которая так ему идет, снова сияет на его лице. Он встает и разводит руки в стороны, приглашая меня обнять его. И я как можно быстрее бегу через всю комнату, чтобы доказать, что я не сомневаюсь в своем выборе.

*

Мы лежим, вглядываясь в звезды на балдахине, и пытаемся восстановить дыхание. Я жалею, что в этот раз на мне платье, а не ночная рубашка — корсаж кажется ужасно тесным. Но, по крайней мере, мне не нужно будет идти к себе через ход для прислуги.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на угловатый профиль Генри. Он смотрит наверх и тихонько кашляет в кулак, когда от слишком глубокого вдоха у него перехватывает дыхание. Мне хочется улыбаться, глядя на него. Кажется, он выглядит счастливым. Он чувствует мой взгляд и прижимает меня к себе.

— Знаешь, — тихо говорит он после нескольких минут молчания. — Я тут понял, что у нас еще не было королев по имени Мэри.

— Разве? Вроде одна была…

— Она не успела, умерла прежде, чем Болингброк стал королем.

Он улыбается и поворачивается ко мне.

— Ты кроме Чосера что-нибудь читала? Может, нанять тебе учителей?

Генри целует меня в лоб и снова переводит взгляд наверх. Его последняя фраза прозвучала немного обидно, но я не подаю виду, чтобы не испортить момент.

— Если он меня узаконит, ты когда-нибудь станешь первой, — продолжает Генри.

Опять эти разговоры про трон. Я снова, против своей воли, вспоминаю Анну, и прячу лицо в груди мужа, чтобы случайно не выдать свои мысли.

— Он найдет тебе принцессу, если узаконит, — говорю я. — А меня выдадут за графского сына.

— Поздно уже, — говорит он. — Наш брак больше нельзя аннулировать.

Я закрываю глаза и поглубже вдыхаю его запах. Так хочется верить, что он прав. В конце концов, Генри же сейчас на стороне короля? Делает то, что ждет от него отец? Значит, и он должен пойти навстречу единственному сыну.

— А если он попробует, подниму восстание, — усмехается Генри.

Меня передергивает от этого слова, и я поднимаю голову, чтобы убедиться, что он шутит.

— Хватит говорить про восстания, — я стараюсь улыбнуться.

Он смеется.

— А тебе хватит говорить, что мне говорить.

Он тянет руку, чтобы погладить мое лицо. Мои челюсти всё еще немного болят после того, как он их сжимал.

— Было больно? — тихо спрашивает он, проводя большим пальцем по моей щеке.

Я киваю.

— Прости. Я не сомневаюсь в твоей верности, просто…

— Это ты прости, — улыбаюсь я. — Не нужно было лезть к тебе с расспросами.

Он притягивает меня к себе и целует так мягко и нежно, что я разрешаю себе обо всем забыть.

Лондон, 15 мая 1536 года

Когда старая Нэн рассказывала нам с Гарри страшные сказки, все самые ужасные вещи в них происходили по ночам. Горбатый уродливый Ричард Йорк проник к племянникам во тьме. Призраки тянули холодные руки к одиноким путникам, только когда на небе светила луна.

Этот май заливает нас солнцем. Оно светит ярче день ото дня. И в реальности ужасные вещи происходят по утрам, у всех на виду. И все в страхе молчат.

Двор королевы распущен, и все ее дамы предоставлены сами себе. Их всех освободили от клятвы верности, и они могут говорить про Анну всё, что посчитают нужным. За слова: «Анна — шлюха» больше не казнят.

Маргарет переезжает в Сент-Джеймс, Шелти — к своему старшему брату Джону, который работает смотрителем в Тауэре. Генри в Уайтхолле, всё время рядом с королем. Мне доложили, что он плохо себя чувствовал и несколько дней провел в постели, и тогда король окончательно убедился, что Анна хотела убить его единственного сына.

Отец снял нам с Гарри апартаменты на Стрэнде — половина двора живет на этой улице в ожидании суда. В ожидании приговора.