— Вторая сестра Парра, Кэтрин, проездом в Лондоне. Он ее сопровождает. Я сказал, чтобы приводил, если симпатичная.

— Э-эй! Ты в своем уме?

Я стукаю его по плечу, а он смеется. Брат, всё еще поглядывая на леди Латимер, по-хозяйски подливает всем вина и развлекает нас рассказами про их с Генри детство.

— О, Виндзор, где я был, словно вчера, в веселье большем, чем сыны Приама! По тайным рощам мы гуляли до утра со сладким плачем и хвалами дамам.

— Вот как раз про дам, Гарри, поподробнее! — говорю я и смеюсь, когда Генри краснеет.

— Это было раньше, — бормочет он, выразительно глядя на Гарри.

— А кое-что было позже, — подмигивает мне брат.

Играли в теннис мы, разоблачась, И забывались в страстности стыдливой. Порой теряли мяч, всё же стремясь Удерживать подольше взор любимой.

Я восхищаюсь, как ловко мой брат может обращать свои мысли в стихи. Гарри хочет продолжить, сказать что-то еще, но двери в зал с грохотом распахиваются, прерывая его.

— Я же сказала, что без нас веселье не начнется, и вы только посмотрите на их тухлые лица! — кричит Шелти.

Я встаю из-за стола и подбегаю к ней, чтобы задушить в объятиях.

— Пощадите, моя Светлость, — хрипит подруга.

Я не сразу замечаю, кто стоит за ней, но, когда отрываюсь от Шелти и вижу их, мое сердце переполняется еще большей радостью.

— Томас, ты вернулся!

Я встаю на цыпочки, чтобы обвить руками шею дяди, а потом тянусь, чтобы обнять Маргарет.

Шелти берет меня за руку и вовлекает в импровизированный танец. Она звонко хихикает, пока мы кружимся.

— Какой уютный вечер устроил твой муж, герцогиня! Как жаль, что ты его любишь, а то я бы непременно влюбилась в него сама!

Мы делаем еще несколько кругов, пока Шелти не налетает на руки Гарри. Она поднимает на него глаза, и веселье сходит с нее, сменяясь неловкостью. И печалью. Мой брат так же печально улыбается ей.

— Вас кое-кто ждет, госпожа Шелтон, — говорит он и отступает на шаг, чтобы дать ей взглянуть на Клера. — Кажется, он ждал дольше, чем заслуживает.

Шелти смотрит на Гарри, кладет руку ему на плечо и легонько сжимает его. А потом уходит к своему жениху. Брат смотрит на них со светлой грустью, подходит к столу, берет кубок и поднимает его в сторону Клера. И тот отвечает ему тем же.

Я подхожу к окну, чтобы немного освежиться и посмотреть со стороны на друзей Генри. И на своих друзей. Пока все смеются и выкрикивают тосты, муж подходит ко мне, и я благодарю его, что он позвал Шелти.

— Мне казалось, она тебе не нравится.

— Не нравится. Но так уж и быть, дело твое. Я подумал, что жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от друзей, какими бы они не были.

Генри подходит ко мне ближе и обнимает за талию. Его глаза блестят, немного затуманенные вином. Впалые от усталости щеки горят румянцем. Он наклоняется к моему уху и шепчет:

— Давай сейчас?

Я вспыхиваю. Он смотрит на меня, и в его глазах озорство. И вопрос, хотя он прекрасно знает ответ. Я смотрю на его губы и борюсь с желанием поцеловать их у всех на виду. Он прячет лицо мне в шею, а я поднимаю глаза к выбеленному потолку, жалея, что не могу увидеть звезды.

— Этих голубков пора отправить наверх! — кричит Коттон.

Я чувствую, как Генри смеется. Но когда он поднимает голову, на его лице испуг. Он почти отпрыгивает в сторону и хрипло дышит. Воздух в его легких свистит на каждом вдохе и выдохе, но он продолжает себя сдерживать, пока не сгибается пополам.

В комнате вмиг стало тихо.

Не слышно ничего, кроме кашля. Протяжного, сухого, оглушительного кашля. Я делаю шаг, а Гарри вскакивает, отбрасывая от себя стул, но Генри выставляет ладонь вперед.

— Стоять, — выдавливает он.

Генри звучит, как его отец. И мы все молча смотрим, как он пытается подавить этот пугающий звук.

Когда он медленно выпрямляется, вытирая рот тыльной стороной ладони, его глаза горят от боли и проступивших слез. Он делает глубокий вдох и смотрит на Гарри. Потом на остальных.

— Вы окаменели? — его слова звучат из самой глубины его горла. — Мне уже подавиться нельзя? Суррей, налей лучше вина!

Гарри сметает со стола кубок и с размаху наливает в него вино, чтобы подать его Генри на согнутом колене. Все выдыхают и смеются. Тихая музыка снова звучит. И никто из нас больше не говорит об этом. Но я точно знаю, что Генри не подавился.

Мужчины хохочут и хлопают друг друга по спинам, вспоминая прошлое и обсуждая будущее. Я и Шелти кружимся и пробуем разговорить смущенную Кэтрин. Мы все наслаждаемся едой, вином и обществом друг друга, и мне кажется, что ничто не способно омрачить этот вечер.

Но, когда Маргарет отводит Генри в сторону и что-то говорит ему на ухо, я вижу, как он меняется в лице. Всё веселье будто смыло дождем. Он смотрит на меня в упор, и мне становится не по себе от его взгляда. Кажется, Маргарет хочет сказать ему что-то еще, но он срывается с места, подбегает ко мне, хватает за руку и тянет за собой. Прочь из зала.

— Генри, что случилось? Что сказала Маргарет? — спрашиваю я, пока мы почти бежим по коридорам и галереям.

Он молчит и просто ведет меня за собой. Мы поднимается наверх и подходим к самой дальней двери. Он разворачивается, берет мое лицо в ладони и хочет что-то сказать, но снова начинает кашлять.

Я встревоженно смотрю на него. Слава Богу, не такой сильный приступ, как был в зале.

— Генри, может все-таки пригласишь врача?

Он справляется с кашлем и смотрит мне прямо в глаза.

— Мэри, ты будешь со мной что бы не случилось?

Я удивленно хмурю брови.

— В смысле? Я и так уже…

— Что бы я не сделал, ты будешь со мной? На моей стороне?

— Генри, в чем…

Он сжимает мое лицо сильнее.

— Просто скажи, да или нет?

— Да, конечно, да. Генри, что…

Он целует меня так глубоко и жадно, что я забываю, как дышать. Ноги подкашиваются. Он открывает дверь, и мы заходим в темную маленькую комнату. Здесь не топили камин, не жги свечей. Из света только звезды и луна за окном, но нам этого достаточно.

Генри толкает дверь ногой, чтобы закрыть нас изнутри. Расстегивает дублет на ходу, не отрываясь от моих губ. Пока он ведет меня до кровати, я обхватываю руками его спину, и меня вдруг колет тревога, когда я понимаю, что сквозь рубашку могу нащупать его позвонки. Разве можно так похудеть от простой усталости?

Мы падаем на кровать, и он задирает мне юбки.

— Генри, может всё-таки пригласишь…

Не успеваю договорить. Он целует меня, а потом шепчет, что любит и никому не отдаст. И начинает двигаться так быстро, что у меня больше нет слов. Нет мыслей. Есть только чувства. И волны восторга, от которых хочется кричать на весь дворец. Я вплетаю пальцы в его волосы и понимаю, что это стоило всего. Ради этого стоило нарушить все существующие в мире правила.

Уайтхолл, июль 1536 года

Едва я успела приехать в Уайтхолл, как узнала, что моя мечта сбудется. Мне не придется служить Джейн Сеймур. Не придется раскланиваться перед ней, смотреть в ее пустое лицо и называть ее: «Ваше Величество». Но не потому, что отец сжалился надо мной.

Меня ведут в Тауэр.

Мои вещи отправились в Уайтхолл в конце июня, и до сегодняшнего дня мне оставалось отправить сюда только саму себя. Я и правда чувствовала себя вещью, которую перевозят из замка в замок и стараются пристроить получше. Когда я в последний раз смотрела в свое окно на Стрэнде, то подумала, что буду даже скучать по шуму и вони улиц, крикам нищих и священников. По своим апартаментам, где мне почти стало хорошо одной.

Одной можно не притворяться.

Шелти уже ждала меня у дверей, когда я пришла. Она останется при дворе, пока ее родители не утрясут все детали помолвки. Пока мои служанки наводили порядок, подруга принялась расхаживать по комнате и трещать о последних новостях.

— У нас новенькая, Энн Бассетт, миленькая, и вроде даже не глупая. Ее мать буквально забросала королеву перепелками, чтобы та приняла ее в штат.