Здесь царит мир. Покой. Птицы щебечут, деревья шуршат, пропуская янтарный свет и даря прохладу. Маленький Эдем, совершенный и прекрасный, отрезанный от зла и суеты.

Слуга остается во дворце, и мы с Гарри идем вперед по узкой тропинке.

— Еще немного, — говорит брат, и мое сердце начинает биться чаще.

Когда мы сворачиваем вправо и подходим к озеру, мне хочется перейти на бег. Брат берет меня за руку и ведет к Генри, который стоит на берегу спиной к закату. Позади него — широкая резная беседка, выкрашенная в белый цвет.

Он здесь. Ждет меня. Его волосы отливают медью, когда на них падают солнечные лучи. Он улыбается мне, и я улыбаюсь ему. Я уже подошла достаточно близко, чтобы заглянуть в его бледно-голубые глаза, и увидеть в них радость.

— Ты стал сентиментальным на старости лет, — смеется Гарри, когда подводит меня к мужу.

— Беру пример с тебя!

— Тебе бы спать побольше, выглядишь на все семьдесят.

— Ты тоже красавчик, Суррей.

Они жмут руки, порывисто обнимаются и хлопают друг друга по спинам.

— С днем рождения, Фиц!

Мои глаза округляются от удивления и неловкости. Хочется провалиться сквозь землю. В ужасе последних недель я потеряла счет дням и совсем забыла про его день рождения.

— Гарри! Почему ты не напомнил? Я бы хоть успела выбрать подарок.

Генри смеется.

— Ничего страшного. Зато я приготовил подарок для тебя.

Он отходит в сторону и указывает на небольшой стол, покрытый дамасской тканью. На нем два стеклянных кубка с уже разлитым вином. Рядом лежат клубника и марципан.

— Пойду готовиться к пиру, — говорит Гарри и оставляет нас одних.

Генри приглашает меня за стол, и я пристраиваюсь на небольшой скамье в беседке. Он садится рядом. Мы молчим, слушая редкие всплески воды и смотрим на алое солнце, которое готовится уйти за горизонт.

— Хотел позвать тебя утром, но вчерашняя охота меня доконала, — говорит Генри, глядя перед собой. — Поздно встал. Но закат может быть таким же красивым, как и рассвет, правда?

Я улыбаюсь и кладу голову ему на плечо. Вдыхаю поглубже его запах.

— Тут волшебно, Генри. Очень красиво.

— Тебе не помешает немного красоты после всего, что ты видела.

Озеро, наполненное красными блика, на мгновение напомнило мне о море крови. Я вздрагиваю и вплетаю пальцы в ладонь Генри.

— Мы. Мы видели. Всем нужно время, чтобы прийти в себя после такого.

Я перевожу взгляд на небо и изо всех сил стараюсь не думать о толпе на Тауэр-Грин, тусклом блеске меча и ящике для стрел, который мы оставили в часовне.

Генри отпускают мою руку и отпивает немного вина. Встает и подходит к другому краю беседки. Вглядывается в закат, потом поворачивается ко мне, но его глаза устремлены в пол. Я понимаю, что он хочет что-то сказать.

— Мэри, я… знаешь, я не собирался на тебе жениться, — он шумно выдыхает. — Всё решили еще до того, как я понял, что такое брак. Да и вообще хоть что-то понял.

Он хмурится, пытаясь подобрать слова.

— Гарри сказал, что мы будем братьями, настоящими. Мне вообще было не важно, какая ты, самым главным казалось, что мы с ним будем семьей.

Генри глубоко вздыхает, проводит рукой по волосам туда-сюда, и выглядит таким смущенным, что я чувствую, как уголки моих губ ползут наверх. Он поднимает на меня глаза и нервно улыбается.

— Черт, я всё-таки испортил момент. В моей голове это звучало лучше.

— Всё в порядке, Ваша Светлость, — улыбаюсь я и беру со стола клубнику. — Говорите прямо, как и всегда.

— Я к тому, что… Это был не мой выбор. И не твой. Мы не выбирали друг друга, но в итоге всё сложилось. Они все даже подумать не могли, как всё сложится.

Он подходит, садится рядом и заглядывает мне в глаза.

— Байнардс я тоже не просил, но вдруг это тоже правильно?

Меня сдавливает чувство вины, когда я слышу про этот замок. Ее замок.

— У меня не было возможности спросить тебя, — говорит Генри. — Дать сделать выбор, которого нас лишили.

Он спускается со скамьи и встает рядом со мной на колени, и впервые кажется, будто мы одного роста. Он берет мое лицо в свои руки и проводит пальцами по щекам.

— Мэри, ты хочешь быть моей женой? Жить со мной? Байнардс — не Франция, где до нас никто не доберется, но там мы сможем закрыть двери изнутри и просто быть вместе. Вдвоем.

Я смотрю на него и улыбаюсь.

— Я, ты и все наши слуги?

Он смеется, но не отпускает меня.

— Именно! Так даже лучше, чем во Франции, мы бы не смогли взять туда всех.

В его глазах отражаются тени деревьев и блики озера. Я вижу в них вопрос. И надежду, которую хочу впустить и в себя тоже. Надежду на то, что я делаю правильный выбор. Я поднимаю руку, чтобы покрепче прижать его ладонь к своей щеке.

— Я выбираю любовь, Генри. Тебя. Пусть будет Байнардс.

Он улыбается и целует меня, и этот поцелуй пропитан радостью. Счастьем. Его руки на моей шее и под моим капюшоном, а мои — в его волосах. Его губы такие мягкие.

Генри снова садится рядом, и я придвигаюсь поближе.

— Мой отец хочет, чтобы мы жили при дворе, — говорю я.

Он усмехается.

— Какая разница, ты же моя жена, а не его.

Он говорит это беззлобно, но твердо. Я кладу подбородок ему на плечо и шепчу на ухо:

— А нам не будет скучно в Байнардсе?

Он поворачивается и целует кончик моего носа.

— Думаю, я смогу тебя развлечь.

Я улыбаюсь и закусываю губу.

— А когда я буду занят, можешь играть в карты с призраком Анны Болейн.

— Будешь занят на уроках танцев? Я ведь буду учить тебя танцевать.

— Разве беременным можно танцевать? Ты же будешь постоянно беременна.

— Можно, если это не вольта.

— Ладно, тогда потопчусь по твоим ногам.

— Ну уж нет, я сделаю из тебя величайшего танцора в королевстве.

Он смеется. Мы смеемся. Пьем вино и кормим друг друга клубникой, пока солнце уходит за горизонт. Не задаем вопросов, которые потом всё равно придется задать. О преемственности. О моих и его родителях. О мертвых королевах, нерожденных принцах, заморских инфантах и дофинах. Сейчас есть только мы и наш Байнардс, где мы сможем жить свободно. Спрятаться ото всех, чтобы больше никогда не прятаться.

Когда на небе появляются первые звезды, Генри говорит, что нам пора идти.

— Суррея надо остановить, мои запасы вина не бесконечны.

— Ты позвал много людей?

— Нет, не хотелось сборища. Только самые верные рыцари моего Круглого стола.

— Точно! В Байнардсе закажем столько рыцарских романов, сколько влезет на полки, и будем только их читать.

Он улыбается. Протягивает свою руку, чтобы я могла за нее ухватиться, и ведет меня во дворец.

В небольшом зале, освещенном свечами и согретом камином, и правда не много людей. Не могу передать, как меня это радует. На «пиру» всего человек шесть, да еще один юный лютнист в углу. Когда он встряхнул своими черными кудрями, я вздрогнула. На мгновение увидела фантома. Призрака Марка Смитона.

Я стряхиваю с себя это видение и перевожу взгляд на гостей. Ричард Коттон терзает ножом оленину у себя в тарелке.

— Этот зверь вчера так брыкался, я думал, он сам нас в итоге подстрелит!

Уильям Парр, уже немного захмелевший, подсел поближе к Томасу Клеру и травит байки про Виндзор, хлопая его по плечу.

— Кроук чуть не лопнул от злости, когда я подбил Фица прогулять латынь! Он потом аж письмо кардиналу накатал, что мы вместо урока распевали «похабные баллады»! Ты бы видел, как старикашку распирало!

Гарри, как лис вокруг добычи, наворачивает круги рядом с незнакомой мне девушкой, которая сидит по правую руку от Парра. Тонкие черты лица, почти прозрачная кожа. Спину держит так прямо, будто восседает на троне. Мой брат медленно целует ее руку и сладко мурлычет:

— Ваши ручки, леди Латимер, достойны касаться скипетров и держав.

Девушка смущенно опускает глаза, но всё-таки не одергивает руку.

— А кто это? — шепотом спрашиваю я у Генри.