— Норрис слишком красноречив. Мы с Шелти просто дурачились с деревянными мечами, — отвечаю я и поворачиваюсь к нему.

Снова ключицы. Шея. От Генри еще исходит жар недавней игры, но ветер делает свое дело, и его кожа отзывается на холод мурашками. Мы впервые за долгое время так близко. Я опять вспомнила, каково это, когда сердце бешено колотится, а щеки наливаются краской.

— Ты можешь попросить меня, — тихо говорит он. — Я покажу, как держать меч.

— Для начала мне нужно узнать, где искать Вашу Светлость. А найти вас не так-то просто. Вероятно, только Мадж Шелтон знает, где вы.

Я пугаюсь тому, что несу. Я не хотела. Не планировала это говорить, но слова сами сорвались с губ, и снова звучат слишком грубо. Это не мои слова. Это слова моей матери.

Лицо Генри искажается. Презрение? Гнев? Разочарование? Или всё вместе? Он не больше ничего не говорит и разворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за плечо.

— Мне не нравится играть в войну, — шепчу я.

Он на секунду останавливается, а потом сбрасывает мою руку и просто уходит.

Гринвич, декабрь 1534 года

И всё-таки, я дура. Когда Шелти и Маргарет спрашивают меня, зачем я отталкиваю Генри, если он мне нравится, я не знаю, что ответить.

— Это получается само собой, — говорю я, чуть не плача. — Когда его нет, мне хочется быть с ним рядом, а когда он рядом, мне как будто страшно… дать слабину.

Словно я боюсь, что он поймет, как много значит для меня. Как будто это сделает меня уязвимой. Выставит навязчивой дурой. Что ж, теперь он считает меня холодной дурой. Молодец, Мэри.

Двор перебрался в Гринвич, чтобы принять французских послов, и все наслаждаются весельем и флиртом. Королева Анна несколько лет жила во Франции, когда была примерно в моем возрасте, и привезла с континента не только французскую моду, но и искусство делать намеки. Говорить о любви и похоти, не говоря о них ни слова.

Сегодня проходит самый роскошный из пиров, устроенных в честь послов. Я поглощаю пироги и наблюдаю за королем и королевой, которые сидят рядом с французским адмиралом Шабо и развлекают его беседами. Они выглядят гармонично, действуют и говорят слаженно. Как одна команда.

Но я вспоминаю о том, что произошло летом. Как легко король говорил Анне, что она пустое место без него, и он сам решит, чего она заслуживает и стоит. Я до сих пор не понимаю, как он мог такое сказать после всего, через что они вместе прошли. После стольких лет порицания, злословия, почти непреодолимого препятствия в лице Папы.

Теперь король у нас сам себе Папа. Он глава церкви. Маргарет говорила, что он желает завладеть нашими душами, и, в целом, она была права. Теперь он и правда может ими распоряжаться. Поднять человека до небес, а потом ввергуть в ад, и всё это строго по закону.

Он может одним указом узаконить своего бастарда. Интересно, что бы делала я, если бы у меня была такая безграничная власть?

Король предлагает выдать принцессу Элизабет за французского дофина, герцога Орлеанского. Ему одиннадцать, а ей едва исполнился год. Она с детства одна из самых желанных невест в мире, и наверняка за ее руку будут вестись настоящие торги, как когда-то это было с леди Марией.

Я наблюдаю, как Маргарет танцует с одним из членов французской делегации. Вряд ли из большого желания, скорее из чувства долга, но Томасу, который стоит в углу и не сводит с нее глаз, это явно не нравится. Он ловит каждое ее движение, но она даже не смотрит в его сторону. Играет с ним или не хочет вызвать подозрений? Наверное, и то, и другое.

Точно так же, как мой дядя смотрит на Маргарет, Томас Клер наблюдает за танцем Шелти и Гарри. За последние месяцы стихи Клера, которые он тоже оставляет в нашей книге, стали гораздо лучше, и все они — о безответной любви. Всё-таки поэтам иногда полезно страдать, чтобы совершенствовать свое искусство.

Я не танцую. Генри здесь, и мы, вероятно, могли бы тоже сейчас быть в центре зала и приковывать чьи-нибудь взгляды, но кроме коротких кивков вежливости мы не обменялись ничем. Ни единым словом. И виновата в этом я.

Я не смотрю в его сторону. Полагаю, что Генри следует моему примеру.

Король что-то шепчет на ухо Анне, и она качает головой. Затем он говорит что-то еще, и в этот раз она нехотя кивает. Король встает, подходит к Гарри и Шелти, и уводит мою подругу танцевать.

Слава Богу, на этот раз не вольта. Лицо Анны спокойное. Она продолжает беседу с Шабо, изредка поглядывая на своего мужа.

Гарри подходит ко мне и протягивает руку.

— Его Величество украл у меня Шелти. Не хочешь составить мне компанию, сестра?

Я соглашаюсь. Всё лучше, чем одиноко сидеть, поедая себя изнутри.

— Шелти сказала, что ты прекрасно двигаешься, — дразню я брата. — Точно лучше, чем твой друг.

— Ты опять ему что-то наговорила?

— Да.

Глаза Гарри смеются, а мне становится трудно дышать. Генри жаловался ему на меня. Моему браку конец. Никто не захочет выносить такую, как я. Я опять повела себя, как разъяренный хорек.

— Он смотрит, — говорит Гарри, улыбаясь.

Мои движения мгновенно начинают казаться мне глупыми и неуклюжими. Я борюсь с желанием повернуться в сторону своего мужа, а вот брат явно с ним переглядывается. По движению его глаз я понимаю, что Генри встал и пошел куда-то в сторону.

— Кажется, Фиц ждет тебя.

Я вспыхиваю. Гарри берет меня за руку и ведет наверх, на помост, с которого можно наблюдать за всем, что происходит в зале. Там обычно собираются старые бароны и леди, которые свое уже оттанцевали и хотят в тишине обсудить последние дела, но сегодня на пиру таких нет, и помост пустует.

Брат подводит меня к Генри и отступает.

— Что за вечер! Как только я хочу с кем-то потанцевать, даму тут же у меня похищают.

Генри улыбается.

— Ничего, Суррей, тут ещё полно дам. Есть даже пара француженок. Не хочешь снова побывать во Франции?

Они смеются.

— Пойду искать ту, что тронет мое сердце! — говорит Гарри и удаляется.

Генри смотрит ему вслед, а потом переводит взгляд на меня. Я ожидаю увидеть злость на его лице, но вместо нее я вижу… интерес? Смущение? Или мне кажется?

Я молчу. Мои немного руки трясутся, и я боюсь, что опять дух моей матери возьмет надо мной верх. Больше не хочу вести себя, как холодная дура.

Генри набирает в грудь воздуха и говорит:

— Мы женаты уже год.

— Да, Ваша Светлость, — пищу я, выдавая свое волнение.

Черты его лица смягчаются.

— Зови меня Генри. Или Фицрой, или Фиц, как тебе угодно.

— Генри.

— Хорошо, Мэри.

Мне нравится, как он произносит мое имя. Получается плавно и почти ласково. Мое тело отзывается на звук его голоса волной тепла, и мне хочется сделать шаг к нему навстречу, но я не решаюсь.

— Я подумал, что за этот год мы так и не узнали друг друга как следует.

— Обо мне нечего особо узнавать, Ваша… Генри, — говорю я. — Я дочь герцога Норфолка, сестра графа Суррея. Кузина королевы. Жена герцога Ричарда и Сомерсета. Конец истории.

Он улыбается.

— Жена бастарда.

Я испуганно поднимаю глаза. Не знаю, что на это ответить, ведь это правда. Но я не думаю, что это что-то плохое.

— Я знаю, что твоя мать не хотела, чтобы мы поженились, — продолжает Генри.

— Желания моей матери ничто по сравнению с желаниями короля.

— И всё же ты не в восторге от своего положения.

— Нет, конечно нет, — я осекаюсь, понимая, как это прозвучало. — Вернее, да…

Боже, что я несу.

— В общем, — я стараюсь собраться с мыслями. — Я не думаю так же, как моя мать. Мне было не важно…

— Не важно, за кого тебя выдадут?

Я пытаюсь подобрать нужные слова. Я бы соврала, если бы сказала, что мне было неважно, кем будет мой муж. Когда меня хотели выдать за графского сына, я точно не была в восторге. Дочь герцога, двух внучка герцогов, еще в детстве в глубине души я считала, что достойна большего. Большой любви или больших привилегий. Хотя бы одно из двух.