Анна закрывается у себя с ближайшими фрейлинами, и в тот же миг собирается еще одна толпа — теперь у комнат королевы. В этой толпе меня находит отец. Он до хруста сжимает мне запястье и тащит в дальний темный угол, подальше от лишних ушей. Он в бешенстве. Прижимает меня к стене и цедит сквозь зубы, плюясь слюной мне в лицо.

— Молись, чтобы пучеглазая шлюха потеряла ребенка и иди уже потрахайся со своим мужем.

Он уходит, отталкивая меня так, что я едва не падаю на каменный пол. Я чувствую себя оплеванной.

В день похорон Екатерины мы узнаем, что Анна потеряла ребенка. Королю рассказывают об этом, когда он окончательно приходит в себя после падения. Несмотря на слабость и прописанный врачом постельный режим, он встает с кровати и крушит мебель так, что слышно, кажется, во всех уголках дворца. Он ревет, как раненый медведь.

Я сижу рядом с Анной и держу ее за руку, когда разъяренный король врывается в ее покои и кричит, сотрясая стены:

— У вас больше не будет от меня детей, мадам!

Анна пытается обвинить моего отца. Сказать, что он специально напугал ее, когда рассказал о падении. Я только крепче сжимаю ее руку, потому что знаю, что это правда. Но король не хочет ее слушать и просто уходит.

Генри старается реже выходить за пределы своих покоев, чтобы не попадаться на глаза разъяренному отцу. Он всё еще его единственный и незаконнорожденный сын.

Уайтхолл, март 1536 года

После того, что произошло в январе, мы разделяемся на два двора — короля и королевы. Король не хочет видеть свою жену. Но вместе с весной приходит и осторожное перемирие, так что в марте Анна и ее дамы отправляются в Уайтхолл. Я улыбаюсь, пока слуги разбирают мои вещи и суетятся вокруг огня, чтобы прогреть комнату.

Улыбаюсь, потому что Генри тоже здесь. Мы скоро увидимся. Я почти физически ощущаю его присутствие, и мне кажется, что стены дворца хранят для меня его запах.

Я выхожу в галереи, чтобы снова полюбоваться Уайтхоллом. Почти жалею, что мы приехали сюда в марте, а не летом, когда здесь будет еще больше света. Но мою безмятежность нарушает темная фигура отца, который идет мне навстречу.

В животе сворачивается страх. В последний раз, когда мы виделись, он меня почти ударил, и я уверена, что сейчас он точно это сделает. Но когда он поравнялся со мной, я вижу на его лице радость и оживление, а не привычную хитрость или озабоченность делами королевства.

Во мне вдруг загорелась осторожная надежда. Может, король разрешил нам с Генри быть вместе? Поэтому отец так доволен? Его и мои мечты сбылись?

— Внук, — говорит отец и кладет мне руки на плечи.

Внутри меня всё обрывается, но я облегченно выдыхаю, когда он продолжает.

— У Гарри сын! Будущий герцог Норфолк!

Отец сияет, и я тоже поддаюсь его настроению и расплываюсь в улыбке.

— Назвали Томасом?

— Разумеется! И ты тоже скоро родишь мне внука.

Впервые это звучит мягко и почти ласково. Не приказ, не жажда власти, а просто желание мужчины поскорее стать дедушкой. Мне хочется, чтобы этот момент продлился дольше, но папа снова превращается в герцога.

— Королева едва ли еще раз забеременеет, — говорит он, понижая голос. — А Джейн Сеймур отказывается от подарков, сколько бы побрякушек король ей не посылал. Эта девица хочет большего. Нас ждут перемены, и нам нужно успеть.

Я морщусь, когда вспоминаю про Джейн. Кто бы мог подумать, что за этим пустым выражением лица скрывается такая подлость. Сеймуры — волчье семейство, которое нападает исподтишка. Ее братья подсунули сестрицу королю, когда почувствовали, что под Анной зашатался трон. Как настоящие падальщики, сбежались на чужую слабость.

Но, в отличие от отца, я верю, что Анна не уступит так просто. Она слишком сильно любит свою дочь, чтобы просто так взять и лишить ее будущего в угоду тихушнице Джейн.

— Аннулирование потребует времени, — продолжает отец, — и за это время тебе нужно стать настоящей женой Фицроя.

Чем больше страдает моя королева, тем счастливее мой отец. Мне больно от этого. И стыдно. И он, и она — моя семья, но я не знаю, чью сторону выбрать.

Когда отец отпускает меня и идет дальше, я смотрю ему вслед, пока он не скрывается за поворотом. Мне впервые пришло в голову, что Гарри, наверное, уже стал выше него. Походка отца немного дерганная, и со спины он напоминает мне сороку, которая скачет по земле в поисках чего-нибудь блестящего. Я тихонько смеюсь этому сравнению и иду к Шелти.

Она в покоях королевы. Анна слушает печальную мелодию Смитона и не замечает никого вокруг, пока фрейлины обустраивают комнаты. Когда Шелти видит меня, она протискивается между другими дамами, берет меня за руку и шепчет на ухо.

— Он на теннисном корте.

Я сжимаю ее руку и благодарно улыбаюсь. Она уже разузнала, где найти Генри, потому что знала, как сильно я хочу его увидеть.

Шелти просит подождать ее, а меня разрывает от нетерпения. Когда королева отпускает своих дам, мы выходим, улыбаемся друг к другу, и наперегонки бежим на корт, прямо как тогда. В тот день, когда я впервые поцеловала Генри.

Но мы замедляем бег, когда оказываемся рядом с галереей, ведущей в покои короля. Оттуда слышно пение диковинных птиц, которых он держит в клетках. Думаю, что Шелти, как и мне, сейчас не хочется видеть его. Я надеюсь на это.

Первые два корта пусты, но по мере приближения к третьему, самому маленькому, мы слышим крики. Звуки эхом отлетают от стен и уносятся ввысь, но это не похоже на обычную игру, которая сопровождается пыхтением, шутками и досадными возгласами, когда кто-то пропускает мяч.

Сейчас там ведется не игра, а сражение.

— Кажется, твой герцог там, — говорит Шелти.

Она выглядит взволнованной, потому что, наверняка, узнала и второй голос.

— И Гарри там, — говорю я, и подруга закусывает губу. — У него недавно родился сын.

— И он уже вернулся ко двору?

Я пожимаю плечами.

— Наш отец всегда был в разъездах, когда мы были маленькие. Дипломатия и войны сами собой не займутся.

Мы подходим совсем близко к корту, но Шелти колеблется и начинает краснеть. Я не знаю, когда она в последний раз говорила с моим братом.

— Тебе не обязательно идти со мной, — улыбаюсь я.

Но она берет меня за руку и делает шаг вперед.

Мы проходим на пустую смотровую площадку и видим их. Дублеты висят на перилах. Генри и Гарри разделись до рубашек, которые липнут к их спинам. Волосы липнут ко лбам. Они сосредоточены друг на друге и мяче, и, когда мы подходим вплотную к полю, они, кажется, не замечают нас.

— Он твой отец! — рычит Гарри, готовясь принять подачу.

Генри ревет, и мяч перелетает через сетку.

— Когда ты в последний раз спорил со своим? — кричит он.

— Вчера!

— А со своим королем?

Гарри подает. Генри отбивает. Они продолжают яростные подачи, пока мой муж не промахивается, и мяч не улетает в сторону. Он катится по земляному полу и останавливается прямо у моих юбок.

На корте стало тихо. Они оба быстро кланяются. Генри тяжело дышит и не отрывает глаз от моего лица.

— Простите, что прервали вас, — говорю я.

Гарри фыркает и подходит к перилам, срывая с них дублет. Шелти внимательно наблюдает за ним, но он не смотрит в ее сторону.

— О чем вы спорили? — спрашиваю я.

— Его отец хочет отправить нас в Шотландию, — говорит Гарри и смотрит на Генри с такой яростью, что мне кажется, что об ее можно обжечься.

— Шотландия? — удивленно шепчу я, и поднимаю глаза на Генри. — Когда?

— В следующем месяце, — отвечает он. — Шотландцы приедут в Йорк, мы нужны как подстраховка. Гарантия безопасности для их короля.

— Подстраховка? — кричит Гарри. — Нас отдают в заложники, Мэри!

— А когда вы вернетесь?

— Да кто бы знал!

Лицо Генри искажается отчаянием, и он проводит по нему рукой. Он все еще пытается восстановить дыхание после игры. Я подхожу к нему вплотную и чувствую его жар.