А я здесь. Смотрю на свинец и камень, в которые заключено его тело. Пытаюсь представить то, что внутри, но у меня не получается. Вместо худого, изможденного лица перед моими глазами его настоящее лицо. Красивое. С ребяческой улыбкой и бледно-голубыми глазами. Разведенные в стороны руки. Широкая спина и гладкая кожа. Густые рыжие волосы.

Я выхожу из часовни под руку с отцом, и оставляю Генри там. Одного. Но я знаю, что, когда придет время, он будет ждать меня.

Кеннингхолл, август 1536 года

Кеннингхолл продувается всеми ветрами, которые тянутся с севера и завывают в камнях. Серость и холод — вот всё, что у меня осталось. Я чувствую себя настолько далекой от всего, что было за последние три года, что мне кажется, будто мне это приснилось.

Я едва могу поверить, что он и правда у меня был. Говорил со мной. Целовал меня.

Тюки с его вещами стоят не разобранные, потому что я боюсь к ним прикасаться. Боюсь, что сойду с ума, когда вдохну его запах, который всё еще хранят богато расшитые камзолы и дублеты. Я сметала их в его гардеробной, как безумная. Однажды мне нужно будет всё это продать, но это будет после.

Если будущее наступит.

Гарри заперся у себя в комнате и выползает оттуда, только чтобы взять еще вина. Он разучился говорить и может лишь отчаянно мычать. Никого к себе не подпускает, кроме Фрэнсис. Я почти ощущаю укол стыда, потому что мне кажется, что масштаб его горя как-то…больше? После похорон он утонул в слезах, а у меня их нет.

У меня ничего нет. Всё, что было, похоронено в Тетфорде.

Все поместья Генри вернутся короне. А мне прислали три ложки — две серебряные и одну позолоченную, — за три года совместной жизни.

За три раза, что мы были вместе. Как муж и жена.

Об этом никто не знает. Официально наш брак так и остался незавершенным.

Отец мечется по Кеннингхоллу, как лев по слишком тесной клетке. Король снова недоволен. Передумал. Теперь ему кажется, что его сын заслуживал Вестминстера, а не тех скромных почестей, что мы ему оказали.

— Он готов отправить меня в Тауэр, посадить в темницу к братцу! — рычит отец, а я не сразу понимаю, про какого братца речь.

Я совсем забыла, что Маргарет и Томас еще в Тауэре, но во мне нет ничего, что позволит за них переживать.

Отец кричит слугам, чтобы те принесли ему бумагу и чернила, и яростно пишет письмо прямо за обеденным столом в небольшом зале. Я сижу в кресле, подальше от окна. Кутаюсь в меховое покрывало и смотрю, как отец трет глаза, пытаясь придумать, что бы такого еще написать, чтобы король смилостивился.

— Мэри, ты с ним спала? — спрашивает он, не глядя на меня.

Я мысленно перемещаюсь кабинеты, где он терзал меня этим вопросом. Где говорил, что я стану королевой. Если я сейчас скажу: «Нет», кулак прилетит в мое лицо еще до того, как я успею моргнуть.

— Ты оглохла? Спала или нет? — раздраженно повторяет отец.

— Нет.

— Отлично.

Мои глаза округляются, и я понимаю, что удивление — первое из чувств, которое ко мне вернулось. Я смотрю на уставшее лицо отца и пытаюсь понять, правда ли он это сказал или я всё-таки помешалась?

— Отлично? — осторожно спрашиваю я.

— Лучше некуда, — говорит отец, продолжая писать. — Задним числом мальчишку не узаконить. Если бы ты была с пузом, нас бы точно всех перевешали.

Моя рука тянется к животу. Я надеялась на это. Что он оставил меня не одну. Но у нас не получилось.

— Король не хочет платить тебе вдовью долю, там приличные деньги, — продолжает отец. — Нужно поскорее оформить аннулирование и…

— Мы были женаты.

Он поднимает на меня налитые кровью глаза, я вижу в них смесь гнева и недоумения.

— Играть со мной вздумала? Мне не до бабских причитаний, не спали — значит не женаты. Я выдам тебя за Томаса Сеймура, чтобы мы хоть как-то смогли восстановиться после этого безумия.

Ужас вернулся ко мне вторым. Ужас от того, что ко мне будет кто-то прикасаться, кроме Генри. Тем более Томас Сеймур. «Обыкновенный шут».

— Я не выйду за Сеймура. Я держу траур, умер мой муж.

Кулак отца прилетает в стол, и слышен треск дерева.

— Это мне решать! — кричит он. — Мне хватает твоей матери на своей шее! Нам хватает проблем! Твой брак аннулируют, и ты вылетишь замуж так быстро, как я скажу!

— Нет.

Кажется, мой спокойный тон злит отца еще больше. Он подлетает ко мне и тычет указательным пальцем в лицо.

— Это ты у нее понабралась гонора? У шлюхи? В себя поверила?

Он шипит и брызжет в меня слюной, но мне не страшно. Страха больше нет. Больнее уже не будет.

— Я училась у лучших.

Отец заносит руку для удара, но в последний момент останавливает ладонь у моей щеки. Он по очереди складывает пальцы в кулак, яростно фыркает и снова отправляется за стол.

— Еще хоть слово, и я запру тебя, — говорит он. — Выйдешь только для того, чтобы стать женой Сеймура.

Я смотрю, как он дергается, пока выводит на бумаге любезности и пылает от гнева. Вдруг в моей голове мелькает вопрос, и мне странно, что отец не задает его себе сам.

— А Джейн уже беременна?

— Ты еще здесь?

— Она беременна?

Отец останавливается и бросает на меня яростный взгляд.

— Еще нет. И мы должны убедить короля, что ждем этого с нетерпением.

— А если она родит девочку? Или вообще не забеременеет?

Я вижу, как гнев отца утихает. Он щурится.

— К чему ты клонишь?

— Если она не родит сына, как мы избавимся от Томаса Сеймура?

Ярость ушла с отцовского лица окончательно. Он молчит и смотрит на меня. Таким взглядом, будто я всю жизнь была немой и чудом научилась разговорить. Потом он комкает лист и бросает его на пол.

— Выйдешь за него, когда королева родит.

— Если родит.

Отец кивает. Берет новый лист и начинает писать снова. Мне не интересно, что именно. Я прячу руки под покрывало, поворачиваю голову к стене и понимаю, что ко мне вернулось облегчение. Никто, кроме мужа, ко мне не прикоснется.

Отец уехал ко двору. Он почти умолял меня поехать с ним, но я отказалась. Он считает, что мне нужно поскорее убедить королеву в своей преданности, и тогда король смягчится по поводу моего брака. Но моя королева умерла в мае, а Сеймур пусть идет к черту.

Гарри отец почти силой выволок из его комнаты и заставил поехать в Норвич по своим поручениям. Подозреваю, что они не самые важные, а может даже придуманные специально, но брату действительно нужно было выйти. Мы начали бояться, что он что-нибудь с собой сделает.

Фрэнсис уехала к своим родителям. Наш с Гарри младший брат в Дорсете. В Кеннингхолле осталась только я, ветер и камни. И дух моей матери, которым здесь пропитана каждая комната. Каждый зал. Каждая занавеска. Буквально всё кричит о ее присутствии, но ее здесь нет.

Она могла бы приехать, ей теперь позволено покидать Редборн, но вместо этого она присылает мне сочувственное письмо. Строчки звучат в моей голове ее металлическим голосом. Она пишет, что сожалеет о моей утрате. Жалеет моего мужа. Впервые она назвала его герцогом Ричмондом, а не ублюдком, и ко мне вернулась способность улыбаться.

Шелти находит меня в часовне, у нашего скромного алтаря. Она стоит передо мной в оранжевом атласном платье, голубых рукавах и напоминает райскую птицу, случайно залетевшую в Чистилище. Мы молча обнимаемся. Настолько крепко, насколько это возможно. Я закрываю глаза и цепляюсь за нее так сильно, как будто это поможет мне вернуться назад. В Гринвич. Или Уайтхолл. В покои королевы Анны.

— Ты похудела, моя Светлость, — говорит Шелти, когда мы садимся на скамью напротив алтаря. — И черный тебе не идет.

— Как Маргарет?

Подруга хмурится и качает головой.

— Томасу отложили казнь. Говорят, что они выйдут, только если откажутся друг от друга. Скажут, что никогда не были женаты.

— Но они были.

Ко мне вернулся испуг, когда я поняла, что сказала о них в прошедшем времени.