На пороге стоит Гарри.

— Ты в курсе, что твой муж спятил? — тихо спрашивает он.

Я вопросительно смотрю на него.

— Он у меня. Говорит, что уедет во Францию, пока король будет на турнире.

Мои ребра сжимаются, и я опираюсь онемевшей рукой о дверной косяк, чтобы остаться в вертикальном положении.

— Господи, что он…

— Пойдем, — брат хватает меня за запястье. — Может, тебя он послушает.

Я больше не задаю вопросов. Быстро запрыгиваю в туфли, плотнее кутаюсь в халат и следую за братом.

В коридорах холодно. Во дворе еще холоднее и пахнет древесным дымом. Пока мы не зашли в другое крыло, я поднимаю голову и вижу хаотичную россыпь звезд на небе. Пытаюсь разглядеть в там мифических героев, но одна я на это не способна.

Когда мы подходим к комнатам Гарри, он достает из кармана ключ и у меня вырывается смешок.

— Ты его закрыл?

— Да, прости, он, наверное, в ярости, придется тебе с этим разбираться.

Брат держит ладонь на ручке и пристально смотрит на меня.

— Он там один.

Гарри качает головой и вдруг выглядит необычайно серьезным.

— Черт, вообще-то, я не должен тебя туда впускать.

Кажется, я с самого Кеннингхолла не видела, чтобы брат в чем-то сомневался. Меня поражает это открытие. Гарри тоже может бояться.

— Будет лучше, если он уедет? — спрашиваю я, хотя не знаю, в моих ли силах остановить Генри.

Гарри шумно выдыхает, открывает дверь, и я проскальзываю внутрь. В первой комнате темно. Я прохожу туда, где стоит широкая незаправленая кровать и тихо трещит камин.

— Суррей, я что, похож на…

Брат был прав, Генри зол. Но гнев сменяется удивлением, когда он видит меня в дверях. Он стоит спиной к огню, и его взгляд медленно скользит по мне сверху вниз. Я делаю шаг в его сторону, но он отшатывается и выставляет перед собой руку.

— Нет, не подходи, — говорит он и нервно усмехается. — Не смогу себя сдерживать, когда ты в таком виде.

Я улыбаюсь, запахиваю халат и подхожу к окну. Генри опускается в кресло, не сводя с меня глаз.

— Гарри сказал, что ты спятил, — говорю я.

Он снова усмехается и проводит рукой по лицу.

— Мэри, я так устал, — говорит он на выдохе. — Здесь ничего не получается.

— Генри, здесь вся твоя жизнь…

— Это тюрьма, а не жизнь.

Я перевожу взгляд в окно и смотрю на небо. Звезд больше не видно, они скрылись за темными ночными облаками. Я представляю жизнь, которая будет у Генри во Франции. Нужно будет бесконечно прятаться, убегать. Выживать.

— Я поеду с тобой, — говорю я, глядя в окно.

Он поднимается с кресла и всё-таки подходит ко мне. Поворачивает к себе и мягко держит за подбородок.

— Ты заслуживаешь большего, чем жизнь с беглым бастардом, — тихо говорит он и прислоняет свой лоб к моему. — Я не могу ничего дать тебе здесь, а во Франции тем более.

Он легонько целует кончик моего носа, а я беру его лицо в свои ладони и заставляю взглянуть мне в глаза.

— Ты уже дал мне всё. Ты для меня — всё.

Он обвивает меня руками, а мне так хочется забрать его боль на себя. Но я не могу изменить мир. Заставить короля быть хорошим отцом. Поэтому я просто целую мужа со всей нежностью, на которую способна. Мягко. Медленно.

— Будь со мной, — шепчет он, касаясь своими губами моих. — Будь со мной или дай уехать.

Я чувствую, как колотится его сердце. Мои руки в его волосах, а его на моей пояснице и ниже. А мое собственное сердце так громко стучит в ушах, что я едва слышу, что он говорит.

— Ты хотела по-другому, но правильно не получается.

— Нет, Генри, всё правильно, — шепчу я ему на ухо, и он вздрагивает. — Я люблю тебя.

Мои слова путаются в его поцелуе. И я понимаю, что больше не могу сомневаться. Его губы уже касаются моей шеи, а рука скользит под мою рубашку. Пальцы гладят бедро, поднимаются выше, и теперь вздрагиваю я. Хочется прижаться к нему еще сильнее, но я отстраняюсь, и смотрю в сторону двери.

Генри отпускает меня, отходит на шаг и тяжело дышит. В его глазах вопрос. Я киваю, и он скрывается в темноте, чтобы закрыть нас на ключ изнутри. Когда он появляется снова, его взгляд затуманен, как будто он немного пьян.

Он подходит, не говоря ни слова, и срывает с меня халат. Я тянусь, чтобы расстегнуть его дублет, но он мягко меня останавливает. Делает шаг назад. Я стою у окна в одной ночной рубашке, и он может увидеть мой силуэт сквозь нее. Мои волосы распущенны и уже слегка потрепаны.

Я немного смущаюсь. Ноги у меня кривоваты и ребра слишком сильно выпирают, и мне не хочется, чтобы он видел эти изъяны. Я заправляю за ухо прядь волос, будто это улучшит мой вид.

— Ты такая красивая.

А я смотрю на него, и будто впервые вижу по-настоящему. Бледно-голубые глаза с густыми ресницами. Широкая грудь и крепкие руки. Пряди рыжих волос свисает на изогнутые брови.

— Ты тоже, — тихо говорю я.

Его дублет падает на пол. Через секунду туда же летит рубашка. Я хочу сделать шаг к нему навстречу, но он быстрее. Его руки в моих волосах и у меня на спине. Я вдыхаю его запах, и мне хочется целовать его шею. Ключицы. Тело. Всего его.

Генри рывком поднимает меня, и я обхватываю ногами его поясницу. Он опускает меня на кровать, заваленную пуховыми подушками. Не думала, что одежду можно сбросить так быстро. Хочется притянуть его ближе, и больше никогда не отпускать. Ощущать тяжесть его тела. Стать одним целым. Одним человеком вместо двух.

Его прерывистое дыхание продолжает обжигать мне лицо, когда снизу меня пронзает резкая полоса боли. У него вырывается почти облегченный вздох, а я вскрикиваю и замираю. Погружаю ногти в его плечо.

Генри перестает двигаться.

— Больно? — шепчет он.

— Да.

Я обещала себе, что никогда не буду ему врать.

— Мне остановиться?

У меня в голове проносятся все мои страхи. Правила, двор, беременность. Король. Отец. Измена. Но всё, что я чувствую сейчас, это Генри. Его тело и взгляд. Его забота. Его любовь.

— Нет, — говорю я. — Не останавливайся.

*

Когда я просыпаюсь, солнце еще не взошло, но уже слышно, как поют птицы. Огонь и свечи за несколько часов догорели. В комнате стало прохладно. Одеяло сбилось у края кровати, одна из подушек валяется на полу.

Генри уже встал и оделся. Придвинул кресло к окну, закинул ноги на столик и скрестил руки на затылке. Ждет, когда наступит рассвет, и тихонько прочищает горло.

Мои ноги мерзнут, но я боюсь пошевелиться. Я едва осмеливаюсь дышать. Боюсь, что если я сделаю хотя бы одно движение, всё исчезнет. Генри исчезнет. Хочется, чтобы этот момент застыл, как пузырек воздуха в янтаре.

— Доброе утро, — говорит Генри.

Я вздрагиваю.

— Как ты понял, что я проснулась?

— Ты перестала храпеть.

— Э-эй!

Он опускает руки, поворачивается ко мне и по-ребячески смеется, пока я ищу, чем в него кинуть.

— Я не храпела!

— Это ты еще не храпела? Бедные твои слуги.

— Ну всё, Ваша Светлость.

Я вскакиваю с кровати, набрасываю на себя одеяло, чтобы не продрогнуть окончательно, и подбегаю к Генри, чтобы ущипнуть его за бок. Он хохочет и пытается увернуться.

— Ай! Прекрати!

Во мне нет обиды. Только радость и свет.

Он усаживает меня к себе на колени, отодвигает край одеяла и аккуратно целует мое плечо. Прячет лицо в мои волосы.

Я смотрю в окно и вижу, как на горизонте появляются первые неуверенные лучи. Совсем скоро дворец проснется, и начнется привычная суета. Кажется, я уже слышу первые шаги за дверью.

— Мне нужно идти, — тихо говорю я.

Генри сжимает меня крепче.

— Еще немного, — бормочет он мне в волосы. — Дождись со мной рассвета.

Мы сидим в тишине. Слушаем птиц и наблюдаем, как поднимается красное майское солнце. Я видела не так много рассветов в своей жизни, но этот всё равно кажется мне самым красивым. Сначала облака будто слегка окроплены кровью, но постепенно алый цвет превращается в розовый. Нежный и безмятежный.