И ведь многие писатели, обращаясь к темам из народного быта, пользуются летцебургеш — родной речью народа.

Конечно, нельзя отгораживать культуру маленького Люксембурга от высокой культуры соседей. Но я не уверен, что летцебургеш непременно должен быть уже сейчас филологическим памятником, «загадочным обелиском».

Не так давно, весной 1963 года, Люксембург отпраздновал свое первое тысячелетие, И стало быть, шагнул во второе…

Эмблемы страны, зажженные по случаю торжества, сверкают в столице и поныне. С моста хорошо видны зеленые очертания змеи — Мелузины, — свернувшейся на утесе над Альзетой, и светящийся золотой ключ, который, как известно, открывает счастливцу все богатства страны.

К юбилею Жоржем Эразмом была написана комедия «Мелузина». Действие протекает в наши дни. Мелузина вышла из своей скалы в облике яркой, модно одетой блондинки. За ней ухаживают три туриста, три молодых лоботряса: француз Жако, итальянец Пеппино и американец Боб. Автор никого не щадит, и меньше всего Боба. Боб соблазняет Мелузину жизнью за океаном, в Калифорнии: «Мы станем анонимно выписывать новинки спирто-водочной фирмы и открыто примкнем к религиозному движению».

Пустоголовые ухажеры надоедают Мелузине, она гонит прочь всех трех и возвращается к своему верному, любящему Зигфриду.

Все события остроумно комментирует Сатана, занятый похищением душ. Нет, он не требует отделения церкви от государства. Он отнюдь не «красный». Напротив, под занавес он восклицает:

«Да здравствует общий рынок! Да здравствует Европа! Да здравствует прогресс!.. Вперед, за мной, вся дьявольская сила!»

Языком буффонады говорит истина. Страна Мелузины вряд ли когда-нибудь выслушивала столько комплиментов, столько любовных признаний, как теперь. Кругом подхвачены пущенные кем-то слова: «Если бы Люксембурга не было, его пришлось бы выдумать». Действительно, где найдешь лучшее место для европейского Совета угля и стали, как не в маленьком, никому не опасном Люксембурге!

Что касается самой стали, то ключ Мелузины — вот он, над долиной, отовсюду видный и всем доступный. В юбилейных речах указывалось не раз: уж теперь-то, ко второму тысячелетию, богатства страны во власти народа.

Но почему же не все, далеко не все радуются? Нотки недовольства звучали и в дни юбилея, омрачая запланированное ликование. А недавно новая неприятность! Левые партии получили много голосов на коммунальных выборах.

Значит, недовольных становится все больше. Их не утешает даже хорошая конъюнктура на рынке стали. Конъюнктура не вечна, повороты ее неисповедимы.

Беспокоит люксембуржцев и рынок на площади, перед ратушей, где торгуют съестным. Цены на мясо, на масло, на овощи растут. Женщины передают друг другу будоражащие слухи: скоро и купить будет нечего, крестьяне бастуют.

Правительство в тревоге… Газеты полны сообщений о переговорах с делегациями крестьян. Деревня требует повышения закупочных цен, снижения пошлин на продукты, вывозимые за границу. Люксембург всегда продавал соседям ветчину, сало, вино, саженцы цветов, и продавал с выгодой.

Хозяйствуют фермеры лучше, чем прежде. Усиленно пропагандируется «фамилиенбетриб» — выполнение всех работ силами семьи, без найма батраков. Дорого они обходятся, да и найти умелых людей не так легко! Фермер старается не отделять женатых сыновей, не дробить свою землю. Участки выросли, много средств вложено в механизацию. Фермы сделались по существу заводами сельскохозяйственной продукции. Машины приобретены в рассрочку, крестьяне задолжали банкам. Все надежды на удачный сбыт… И вдруг нагрянула беда: конъюнктура изменила деревне.

Главари «Общего рынка» заявили прямо: в странах западной части Европы восемь миллионов крестьян лишние. Не один Люксембург страдает от падения цен, от сужения сбыта, плохо приходится и Голландии, и Бельгии.

Может быть, правительство поможет крестьянам? Надежда слабая: бюджет слишком отягощен новыми статьями расходов, например на армию. «Люксембургер Ворт» взахлеб описывает смотр люксембургского артиллерийского батальона, учиненный американским командованием. Ведь батальон этот — часть пятого корпуса войск США, расположенного в Европе. «Церемония была четкой, как хорошо отрепетированный балет», — восторгается газета.

Однако этот «балет» обходится недешево. Левая печать с горечью напоминает: в угоду НАТО Люксембург утратил свой традиционный нейтралитет. Под флагом «защиты от коммунизма» введена воинская повинность.

Сейчас в крепости над Альзетой нет чужеземных солдат, но народ понимает: есть оккупанты и без оружия. Задолго до того как загремели залпы второй мировой войны, люксембургская сталь была подчинена трестам Германии. Ныне среди чужих рук, протянувшихся к ней, есть и западногерманские…

Ключ Мелузины сияет над Альзетой, но он обольщает только наивных. Скрывать правду нынче трудно. Народ видит, что АРБЕД породнился с монополиями ФРГ, Бельгии, Франции, которые дают Люксембургу уголь, видит и главных управителей европейской стали — за океаном.

Обо всем этом прекрасно рассказал Жан Килль в своей книге «Тысячелетний Люксембург. Откуда и куда?». Килль — коммунист. Он подготовил к юбилею страны солидную, строго научную книгу об истории своей родины. Сам факт выхода такой книги, написанной коммунистом, весьма знаменателен.

Куда же идет Люксембург? История жестока к маленьким народам. Есть ли у него будущее? «Да, есть, — отвечает талантливый историк-коммунист, — но для этого люксембуржцам самим надо распоряжаться своей судьбой». Жан Килль ратует за сплочение всех прогрессивных сил, он призывает к проведению миролюбивой, подлинно национальной политики.

Мы покидаем Люксембург. Наш автобус снова стоит на границе. Велено подождать.

— Спросят, не везем ли вино, — говорит водитель Лоран. — Был такой случай. Остановили машину, осмотрели ее и обнаружили десятка два канистр. Поднял пограничник одну — тяжелая. Что там? Хозяин машины объясняет: был в Эхтернахе, молился чудотворцу Виллиброрду и набрал там святой воды. Стражник открыл канистру, понюхал. «Э, да у вас вино!» «Вино? — удивился тот. — Не может быть!» Потом понюхал сам и упал на колени. «О благодать! Преподобный Виллиброрд сотворил чудо!»

То был последний анекдот, рассказанный Лораном на люксембургской земле.

Мы еще смеялись, когда в автобус вошел пограничник бельгиец. Наши смеющиеся физиономии не внушили ему никакого подозрения. Он лишь бегло оглядел вещи.

Автобус трогается. Каплер нажимает спусковой крючок своего киносъемочного аппарата.

Лоран, кажется, рассказывал что-то еще, не знаю. Мы все притихли, внезапно ощутив боль разлуки с Люксембургом, маленьким Люксембургом, страной большой поэзии, больших и мужественных сердец.

Но мое путешествие на этом не кончилось. Впереди еще самая трудная часть дороги. Ее нет ни на одной карте, и писатель должен проложить ее сам, если он хочет завершить свою поездку книгой.