Плитчатый тротуар блестит, как паркет. Его старательно моют мылом. Здесь нет стендов с пестрыми газетными сенсациями. Газетами торгуют только в магазинах. Витрины обставлены просто, без всяких затей.

У входа в кабаре, под стеклом, фотографии. Выступают гастролеры из Италии. В программе стриптиз. Церковная цензура не запрещает греховный, но доходный бизнес, она лишь распорядилась подправить рекламу. На снимках артистки одеты… в трусы и лифчики из полосок бумаги. Надо же поддерживать репутацию Люксембурга как самой благонравной столицы в Европе!

Массивные подъезды, крупные, горделивые таблички. На каждой обстоятельно указаны и специальность жильца и все его звания. Одна табличка нас прямо озадачила. «Институт мойки окон» — было выведено золотыми буквами. «Основан в 1900 году. Старейшее предприятие этого рода в Великом Герцогстве».

Одна надпись, всех заносчивей, красуется на фронтоне здания, украшенного лепными букетами, богами и музами. «АРБЕД», — гласит она. Это объединение люксембургских металлургических заводов. Вот, оказывается, где разместились владыки здешней стали, хозяева страны! Впрочем, не самые главные… Немного дальше, в грузном, неприветливом особняке, помещается Европейский совет угля и стали, опора Атлантического пакта.

Мы поворачиваем обратно. Пора в гостиницу завтракать.

— Гуден мойен! — снова приветствует нас д’Артаньян. Видимо, здесь принято здороваться при каждой встрече.

Какой это язык?

— Летцебургеш, — отвечает он.

Нам известно, что здесь два государственных языка — немецкий и французский. Что же такое летцебургеш?

Мы пьем кофе, едим булочки с джемом и обмениваемся первыми впечатлениями. Кругом говорят на летцебургеш. Основа у него немецкая, однако, хотя я и знаю этот язык, мне редко удается уловить даже общий смысл фраз. Летцебургеш словно ускоренный немецкий. Он шипит и булькает, окончания слов бесследно тонут.

Вопросов к Люксембургу все больше и больше, а ответов пока еще нет.

Мы едем осматривать столицу.

До сих пор нам удалось побывать только на одной улице, да и то не на центральной. Д’Артаньян считает, что мы пока что и понятия не имеем о его городе.

Водитель Лоран смеется.

— Из окна же все видно! — уверяет этот представитель огромной Бельгии.

Столица и правда невелика: в ней живет всего семьдесят три тысячи жителей.

Но вот автобус сворачивает с нашей улицы и останавливается у длинного, широченного моста. На той стороне, вдали, шпили церквей, желтоватые глыбы древних укреплений.

Маленький, скромный город — и вдруг гигантский мостище и широко раскинутая по холмам крепость…

Въезжаем на мост — и опять неожиданность. Вместо царственной реки, достойной этого прекрасного арочного сооружения, под ним вьется крохотная речушка Петрюсс. Она течет по широкой долине с крутыми берегами.

Долина разрывает город как раз посередине. Мосты, перекинутые через нее, придают Люксембургу масштабы вполне столичные. Местами город не удержался на берегах, сбежал вниз, к реке. С моста видны красные крыши Нижнего города, или Грунда, рассеченного кривыми улочками. Где-то за ним, под скалистыми обрывами, резвая Петрюсс вливается в Альзету.

Мост позади, мы въезжаем в центр столицы. Узкие улицы, узкие, словно спрессованные фасады, скупо отмеренные ленточки панелей. Небольшие квадратные площади. Сразу видно, что мы в старой части города.

Вдруг раздается звон медных труб. Он бьется о стены, распугивает голубей. Продавцы покидают прилавки и высыпают на улицу. Прохожие останавливаются. Зрелище, впрочем, традиционное: караульная гвардейская рота в яично-желтой форме войск НАТО марширует к замку великого герцога.

— Вот вам вся люксембургская армия, — потешается наш водитель Лоран.

Замок, заложенный четыреста лет назад, запоминается своим высоким, островерхим фронтоном.

Монархия в Люксембурге нешуточная: великий герцог созывает сессии парламента, состоящего из пятидесяти двух членов, назначает министров, а главное, обладает правом вето, то есть может отклонить решение парламента.

Однако не стоит забывать пышные, истинно королевские подъезды дворцов, где заседают владыки стали…

Замок великого герцога крепко зажат в городской тесноте. Он окружен домами-ветеранами, словно толпой придворных в расшитых камзолах. Зеленоватая стеклянная призма универмага в стиле «супермодерн» выглядит тут пришельцем из некой фантастической страны будущего.

От улицы отбегает переулок, ныряет под арку. На угловом балконе готической вязью было выведено: «Mir wolle bliwe wat mir sind», что в переводе с летцебургеш означает: «Хотим остаться такими, какие мы есть».

А где же новостройки столицы? Где ее современные жилые кварталы? Их не видно. Это город без рабочих районов, почти без фабричных труб. Не здесь сверкают зимние молнии плавки.

Наш путь идет все дальше в прошлое.

Да, Нижний город, приютившийся у подножия темных утесов, под бойницами фортов, кажется еще старше. Здесь, в лабиринте средневековых улиц, редко встретишь прохожего, редко мелькнет машина, обдав бензином лепного угодника в нише. Рядом с вывеской «Кока-кола» латинская надпись, высеченная на сером камне. Это древнеримское надгробие, для вящей прочности вмурованное в стену.

Сдается, мы побывали уже в трех городах, не выходя за пределы столицы. А впереди еще казематы и крепость.

Казематы — это пробитые в скале глубокие подземелья общей длиной двадцать три километра. Прежде там хранили порох, ядра, теперь почти половину катакомб занимают бочки с вином. От них по всем коридорам идет хмельной дух. В одной из пещер казематов лежит «Беспокойный Пьер», странная каменная фигура. Кого изобразил безымянный ваятель — неизвестно. Голова Пьера приподнята, глаза лукаво прищурены, как будто следят за кем-то… На каменном ложе теплятся свечки. К «Беспокойному Пьеру» приходят обманутые женщины, втыкают в свечи иголки, лучинки, чтобы в сердце мучителя вонзилась боль. Пьер уж позаботится!

Теперь — на земную поверхность и на холм, в крепость. Дорога лепится по кромке обрыва. Справа скалы, увенчанные циклопической кладкой фортов, слева пропасть. Сама природа помогла строителям создать эту твердыню, прозванную Северным Гибралтаром.

Дорога ныряет под арку, сделанную в одной из башен крепости. У башен интригующие названия: вот Близнецы, а там Три Колоса.

Стены крепости штурмует плющ, во двориках бастионов настоящая лесная чаща.

Северный Гибралтар и сегодня внушает почтение. Откуда же у малютки Люксембурга такие великанские доспехи? Он не добивался их. Гербы на фортах чужие: испанские, французские, австрийские, прусские. Эти надменные гербы завоевателей словно похваляются военной удачей, трофеями, пленными.

А что хотят поведать вон те руины на утесе, над самой Альзетой? Может быть, там мы получим ответы на многие мучившие нас вопросы?

Да, там мы немало узнали об истории города и страны — бурной и трагической, как у всех маленьких народов.

История говорит нам… Впрочем, нет, послушаем сначала легенду.

Отцом люксембуржцев был витязь Зигфрид, а матерью — русалка Мелузина. Сидела она однажды на скале над рекой Альзетой и занималась своим русалочьим делом — расчесывала волосы. Тут и попался ей на глаза могучий охотник Зигфрид. Понравился русалке охотник, и задумала она выйти за него замуж.

Позвала Мелузина на помощь тайные силы, и в одну ночь возник среди леса замок. Потом обернулась русалка красавицей девицей и вышла к своему суженому из ворот чертога.

И поселились они там вместе, народили детей. Во всем была Мелузина покорна мужу, но раз в неделю она на целый день уходила из замка неизвестно куда. Следить за собой запретила…