Городок Клерво как будто сполз с крутой горы вместе с осыпью. Стряхнул с себя песок, гравий и, едва удержавшись на крутом берегу, впился в ложбины своими зигзагообразными, отчаянно раскиданными улицами. Они словно прячутся от надменного аббатства, громоздящегося на холме, того самого, которое вошло в историю католической церкви как оплот жесточайшего доктринерства и нетерпимости. Оно видно из всех домов городка. Кажется, даже пустые окна заброшенного замка взирают на обитель с немым подобострастием.

В тени, падающей от замка, у входа в мясную лавку висит кабанья туша — огромная, лохматая, черная; от нее так и веет лесной чащей.

Два мальчугана «расстреливают» кабана, упоенно щелкая жестяными пистолетами. Это маленькие ковбои. На них широкополые шляпы, пояса с бляхами и кобурами, — должно быть, подарок к рождеству.

Киносъемочный аппарат Каплера, конечно, уже действует. Поэтесса Юлия Друнина, как всегда, режиссер съемки. По ее указаниям ребята разыгрывают батальные сцены. Все довольны.

— Вы охотники? — спрашивают ковбои по-французски.

Охотники, видно, здесь в почете. Мальчики вежливо молчат, но чувствуется: мы безнадежно упали в их Глазах.

— А то мы бы вам показали, где барсук живет, — сказал один ковбой.

— Мы знаем, где олени есть, — похвастался его приятель.

— Где?

— Вон там, — и он показал на лес, нависший над городком, — Очень-очень близко.

Детский писатель Макс Бременер заговаривает с ребятами по-немецки. Они бойко отвечают.

— Может быть, они и по-грузински могут, — смеется поэт Нодар Гурешидзе.

А где же суматошная, тесная, окутанная заводским дымом Западная Европа? Наверно, за тридевять земель…

Нам еще предстоит дорога в глубь лесного края. Для этого мы поворачиваем от Клерво к югу.

Селения редки. Здесь настоящие просторы. Шоссе вьется по излучинам рек, потом начинается горный серпантин. Долины рек все глубже врезаются в горы. Мы проезжаем мимо скал, прозванных ныне алтарями дьявола. Здесь, на огромных камнях, приносились когда-то кровавые жертвы.

Камни грубо отесаны, в расположении их чувствуется некий загадочный для нас порядок. Может быть, это были храмы? И здесь возносили свои молитвы друиды — жрецы и предводители кельтов?

Но вот еще развалины храмов или остатки крепостей. Вдоль шоссе тянутся высокие, местами осыпавшиеся трещиноватые стены, иногда встречаются круглые башни с пучками деревьев наверху вместо купола. А вот причудливые карнизы в несколько этажей и огромные ворота в черную пустоту. Среди этих диковинных построек терялись узкие расщелины-переулки.

Похоже, это заколдованный, уснувший город в лесной глуши…

Но нет, строитель здесь — природа. Стены отшлифовала вода. И она же вместе с ветром пробила пещеры, ниши, ущелья.

Среди скал есть «Малахов курган», есть «Шипка». Стрелки у шоссе направляют путника в «Замок филинов» с его причудливыми, прорытыми водой коридорами или в ледовый грот, где в июле таится зима.

Вам покажут грот, где ясно видны круглые выемки в камне: здесь, по мнению историков, вырезали жернова для мельниц римских латифундий. Ведь землями тревиров владели крупные римские землевладельцы.

В другом месте можно различить богиню Диану, высеченную на камне, и полустершуюся латинскую надпись.

У многих стран есть свои Швейцарии. Есть она и у Люксембурга. Чем он хуже других! Люксембургская Швейцария, правда, миниатюрна — возвышенности здесь редко превышают четыреста метров. Но зато как многообразен рисунок долин, скал, каньонов! Сколько красок! Серые песчаники, светлые доломиты, известняки, черные сланцы! А летом еще и зелень лесов, в которых рядом с сосной растет кизил, недалеко от березы — грецкий орех.

Черты природы многих стран как будто сжаты здесь в одной горсти. И напрасно местные туристские фирмы взяли напрокат вывеску Швейцарии. У Люксембурга есть свое лицо, которого ему, право, нечего стыдиться.

В люксембургской Швейцарии бывает много туристов. Летом на зеленом склоне горы среди узловатых дубов они разбивают палатки, разжигают костры. Рыболовы спускаются по замшелым камням к речке ловить форелей. Любители тихого отдыха заполняют уютные, маленькие пансионы на десять — двенадцать комнат. Стоят эти «приюты» и «убежища» поодаль от шоссе, среди зарослей над горным потоком.

Спустился вечер и стал безжалостно набрасывать темные покрывала на деревья, на пансионы, на скальную феерию, словно сторож в музее.

Часа через два лес остался позади и перед нами в небе засиял зеленый крест. Мы вернулись в столицу, проделав по стране круг в сто пятьдесят километров. Но не простых, а уплотненных, чисто люксембургских. Вряд ли еще где-нибудь на земном шаре есть такие километры.

На наш вопрос д’Артаньян — пусть уж останется это имя за портье нашего отеля — откликнулся довольно бурно.

— Ах, господа, как жаль, что вас не было в воскресенье! Да, да! Очень жаль, вы много потеряли. Какой был праздник! Приехало пять епископов! Я не преувеличиваю, господа!

Обо всем, что мы «потеряли» в воскресенье, было подробно изложено на двух полосах «Люксембургер Ворт», самой крупной газеты в стране. Мы прочли, что в соборе при огромном стечении народа состоялось освящение нового алтаря. Газета поместила фотографии пяти жизнерадостных епископов. Глядя на них, я вспомнил сельского кюре, который встретился нам вчера. Он хлопотал у придорожной статуи девы Марии: сметал мусор с подножия, выбрасывал из букетов, возложенных верующими, высохшие цветы.

— Э, я ведь безработный! — сказал он нам. — Некого крестить, ей-богу! Есть у фермера один сын, и больше не хочет. На что, говорит, мне еще? У меня конвейер на скотном дворе. А сына, думаете, я крестил? Ничего подобного, дети нынче в городе появляются на свет, в родильном доме. В городах их и крестят. А разве теперь слушают проповеди, как прежде? Как бы не так! У молодежи кино да танцы на уме.

Жаловался он весело. Наверно, дела у него все-таки идут неплохо. А у епископов и подавно…

Люксембург нередко именуют крепостью католичества. И не без основания. Еще в средние века церковь широко завладела здесь не только громадными земельными угодьями, но и душами людей. Национальная литература создавалась главным образом в монастырских кельях.

За пределами герцогства уже пели трубадуры, славили красоту природы, любовь, храбрость, а здесь капеллан Герман излагал стихами сказание о святой Иоланде.

Иоланда не хочет веселиться на свадьбе своего брата-рыцаря, ее ничто не радует в родовом замке, она решила стать монахиней. Поэма написана в XIII веке. В ней шесть тысяч строк. Это едва ли не самое грандиозное в мировой литературе восхваление католического благочестия.

Антиклерикальный задор французской революции в Люксембург не проник. Больше того, испуг перед вольнодумством тех времен не выветрился до сих пор. Странно читать в передовой статье большой газеты:

«Естественные законы жизни человечества искажены рационализмом XVIII столетия…»

Это из той же «Люксембургер Ворт» — органа правящей католической партии. Передовая рекомендует, проводя мирную политику, ограничиться «принципом христианского милосердия».

Разумеется, газета постоянно помнит и о сатане. Из другой статьи мы узнаем, что сатана требует —: о ужас! — отделения церкви от государства.

На третьей странице статья постоянного корреспондента при папском престоле. В ней сообщается о выходе в свет священных книжек-картинок, «рассчитанных на психику детского возраста». Тут же отчет о заседании совета многочисленных христианских профсоюзов, охвативших все отрасли труда.