— Там Западная Германия, — сказал Лоран, показывая на противоположный берег, — Знаете, в Люксембурге ни в коем случае нельзя превышать скорость: вылетишь или к западным немцам, или к французам.

На той стороне реки, совсем рядом, тянутся фермерские дома-сундучки. У самой воды, в болотистой низине, громоздятся огромные выбеленные скотные дворы. Цепочка построек прерывается рощей или лоскутком поля. А вот красно- и сизокрышие здания сгрудились, облепили церковку, — это деревня.

Они похожи, оба берега — немецкий и люксембургский, и все-таки неодинаковы. Там лес посаженный, лежит аккуратным ковриком. Здесь же лес суровый, дикий.

И постройки здесь другие. Они как будто старше. Это дома-укрепления. Люди, коровы и лошади — все за стенами, наглухо замыкающими маленький четырехугольный двор. На улицу сторожко глядят оконца. Кое-где различаешь традиционный орнамент на воротах: Шляпки гвоздей, вбитые плотными рядами, составляют очертания солнца, разбросавшего лучи…

Солнце — древний символ страны виноделов! Говорят, кое-где сохранились еще старые давилки — жернова на круглой каменной чаше. Теперь туристы гурьбой толкают рычаг и дивятся: до чего же сильны были прежние виноделы! Домашнее приготовление вин уже в прошлом. Сейчас виноград свозят на заводы, принадлежащие или монастырю, или графу — владельцу соседнего замка, или крестьянской кооперации.

Деревня обычно небольшая, часто это один ряд домов, обращенных лицом к реке. В непременной харчевне тяжеленные дубовые скамьи, на столах миски с горохом — закуской к пиву.

На вершине холма, над крышами, статуя святого Доната, оберегающего дома и посевы от града и бурь.

Мозель отбегает вправо, рубежом теперь служит его приток Сюр — речонка и вовсе ничтожная, затянутая осокой. Слышно, как в Западной Германии гогочут гуси.

Виноградников стало меньше, все ближе кудрявым прибоем надвигаются на дорогу леса.

Обедаем мы в Эхтернахе в уютном сводчатом ресторане. Плечистые, рослые официанты, толстяк хозяин и его мило краснеющие дочки смотрят на нас с приветливым любопытством. Господа из Советского Союза? Оттуда клиентов еще не было. Жаль, сейчас ничего интересного нет! Надо приехать летом, на праздник.

— Какой праздник? — спросил я.

— Мсье! — хозяин поднял брови, — Вы разве не слышали? День святого Виллиброрда. Наша танцующая процессия.

Я смутился.

— Безумие! — подал голос наш Лоран.

Эта явная непочтительность, однако, никого не обидела. Дочки захихикали, а хозяин сказал с чувством:

— Вы бы видели, господа, сколько у меня тогда бывает клиентов!

Разумеется, мы стали расспрашивать.

Городок стар, базилика Виллиброрда с ее аркадой в романском стиле и круглыми, острыми башенками по карнизу стоит уже тысячу лет, а праздник святого Виллиброрда отмечают с еще более ранних времен. Вероятно, в прошлом это был какой-нибудь дохристианский магический обряд. Из памяти народной он уже исчез. А вот танцующая процессия живет до сих пор.

Если верить церковникам, святой Виллиброрд, англичанин, принес в Арденны истинную веру, разбил идолов и прогнал некую эпилептическую хворь. С тех пор верующие каждый год славят этот подвиг, двигаясь вприпрыжку в крестном ходе под музыку и пение.

Другое объяснение дает легенда. Один горожанин был несправедливо обвинен в убийстве. Перед казнью он попросил разрешения сыграть на скрипке. Последний раз… Только он коснулся струн, как судьи, публика, а затем и все обитатели Эхтернаха начали плясать. Никто не заметил, как скрипач ушел из города. Прошел день, другой, третий, а люди все плясали на улицах, на виноградниках и даже в церкви. Плясали, обливаясь потом, томимые голодом, жаждой. На счастье явился в Эхтернах святой Виллиброрд и молитвой снял чары, остановил мучительную пляску.

И поныне тысячи людей съезжаются к престольному празднику. Многие относятся к церемонии всерьез: есть поверье, что шествие в крестном ходе может избавить от любой болезни и самого участника процессии, и его родственников.

Через весь город шеренгами, держась за концы белых платков, двигается процессия одержимых. Три шажка вперед, два назад или пять шажков вперед и три назад. Впереди приплясывает самый старый житель города, за ним — священники, поющие гимн. Грохочет оркестр.

— Музыка со всех сторон бьет в уши, — говорит Лоран, испытавший это на себе, — Недаром говорят: где один люксембуржец, там розовый сад, где два, там сплетня, а три — это духовой оркестр. Ну вот и стараются. Знаете, ноги сами идут, и не хочешь, да пустишься в пляс…

Шествие длится несколько часов и завершается в церкви торжественным молебном. А затем народ кидается к ярмарочным лоткам, каруселям, в кегельбаны и, понятно, в пивные.

— Мсье, — сказал нам на прощание хозяин, — я вам очень советую приехать. Вы нигде в мире не увидите ничего подобного. У меня бывают клиенты из Англии, мсье. Даже из Канады, мсье. Даже из США.

Лицо его с жиденькими усиками было при этом исполнено благоговения.

И вот я уже в автобусе и смотрю в окно. Городок мирно дремлет, притулившись к гряде Арденн, одурманенный их хвойным ароматом. Он, кажется, и не подозревает о своей чуть ли не всемирной славе.

Мы трогаемся дальше. Дорога все чаще взлетает с холма на холм и постепенно набирает подъем.

Уже смеркалось, когда мы нырнули в Вианден. Да, именно нырнули. Скатившись с пригорка, мы очутились на извилистой улице-теснине. Пышно разузоренные фонари на железных бра, подслеповатые мезонины, подвальные таверны, выщербленный лепной герб на стене, дева Мария в нише, одетая в ситцы по-крестьянски…

Вон, вон из машины! Разве можно не пройтись по этому городку-музею! Улица сбегает к речке Ур, к мосту, а затем карабкается на холм, к руинам огромного замка графов Нассау. Но не это главное в Виандене.

Возле моста, на набережной, стоит небольшой, вросший в землю дом. Посетителям показывают комнаты, оклеенные старыми, выгоревшими обоями, конторку, чернильницу… Можно прочитать слова, произнесенные однажды здесь, на крыльце, растроганным седовласым человеком:

«Я хотел бы все ваши руки собрать в своей, крепко сжать своей рукой…»

Он сказал это собравшимся у его крыльца местным жителям. Среди них музыканты, члены ансамбля «Рабочая лира». Они пришли, чтобы сыграть серенаду в честь дорогого гостя — Виктора Гюго.

Гюго приезжал сюда несколько раз. Он очень любил Вианден. Ему нравилось просыпаться на широкой деревянной кровати, вдыхать полной грудью воздух у открытого окна над речкой в солнечных бликах, нравилось бродить по лесам и среди развалин графской твердыни.

Однажды на колокольне ударили в набат. Гюго выбежал одним из первых, схватил ведро и всю ночь вместе с другими гасил пожар.

Гюго видели на осенней ярмарке орехов, у каруселей, видели в таверне среди крестьян за стаканом «кветча» — здешней сливовицы.

Последний раз Гюго занимал комнату в доме у моста летом 1871 года.

Дом у моста — святыня в Виандене. О Гюго говорят так, как будто он все еще живет здесь. Неслышно течет холодная, сонная речка. И холмы, и щербатые остатки крепости, и дома на том берегу — все поглотили туман и темнота. Только редкие фонари едва теплятся в дрожащей дымке. На мосту памятник. В чертах Гюго, высеченных из камня, залегли резкие, беспокойные тени.

Право, километры здесь другие!

Всего-навсего сотня их намоталась на спидометр — расстояние, по нашим масштабам пустяковое. А между тем позади уже больше десяти городов и несколько областей с разными наречиями. В одном селении мы слышали знакомое «гуден мойен», в другом — «мюрген».

От волнистых равнин юга страны, лишь кое-где зачерненных лесом, мы проехали по мозельской долине винограда на север, затем поднялись по ступеням хвойных Арденн. Сменялись ландшафты, климаты.

На юге, вокруг домен, на квадратный километр приходится до тысячи человек, а в лесных районах севера — тридцать — сорок человек.