Совсем другое положение на шахтах. Даже нынешнее улучшение конъюнктуры не поправило здоровье бельгийской угольной промышленности. Уже много лет, как она тяжело больна.

Мне не довелось побывать в шахтерских городах Шарлеруа, Монсе, в той «черной Бельгии», которая некогда вдохновляла скульптора Менье. Иностранцы там — нежелательные гости; маршруты, начертанные для них туристскими фирмами, обходят шахтерский край. Ведь с шахтами дело плохо. Из ста тысяч людей, получающих в стране пособия по безработице, большинство живет там, в угольном бассейне. Добыча угля в последние годы сократилась на одну треть.

В чем же дело? Может быть, исчерпаны залежи? Нет, «черное золото» Бельгии, главное ее природное богатство, далеко не истощилось. Геологи находят все новые месторождения. Но бельгийский уголь слишком дорог, он не выдерживает конкуренции с западногерманским. Дело дошло до того, что Бельгия ввозит уголь из-за границы.

Где же выход? Коммунисты рекомендуют испытанное средство — национализацию шахт. Только силами государства можно обновить крайне устаревшую технику, ввести новые методы добычи. Но хозяева мертвой хваткой вцепились в свои владения. Статьи в буржуазных газетах, посвященные угольной проблеме, проникнуты одной заботой: как бы избежать национализации! А аварий на шахтах тем временем все больше и больше. Памятен подземный пожар в Марсинеле на глубине тысяча с лишним метров. Устаревшая техника безопасности не сработала, и люди не смогли выбраться на поверхность. Погибло двести шестьдесят три человека.

Временами недовольство простых людей достигает такой силы, что заглушает голоса соглашателей всех толков, ломает рамки узкоцеховых интересов. В такие дни весьма возрастает авторитет коммунистической партии и левого крыла социалистов. Ведь в битве быстро распознаются и храбрецы, и трусы, друзья фальшивые и настоящие…

Не изгладилась из памяти льежцев всеобщая забастовка, вспыхнувшая в декабре 1960 года. Возмущение было вызвано «законом нищеты» — так окрестил народ меры, намеченные правительством. Закон предусматривал: ограничение права на пособие по безработице, рост отчислений от зарплаты на социальное страхование, новые налоги на товары широкого потребления. Продиктовали все это монополисты и заокеанские военные советники — подстрекатели гонки вооружений.

Призыв к забастовке бросили коммунисты. Льеж откликнулся одним из первых.

Все же закон был принят парламентом. Но всеобщая забастовка напугала правителей и хозяев. Были сделаны кое-какие уступки.

Итак, сегодня в Льеже спокойно… Швейцар гостиницы, тот, который заверил меня, что свет в моем номере не погаснет и трамваи не откажут, подумал и прибавил:

— Вот только врачи бунтуют…

Чем же они-то недовольны? Из всех «свободных профессий» профессия врача самая выгодная. Я расспросил льежских друзей. Они мне рассказали историю не совсем обычную, но очень характерную для нынешнего европейского Запада.

Известно, что бельгиец откладывает деньги из получки, во-первых, на случай безработицы, а во-вторых, на случай болезни. Вызов врача на дом обходится до пятисот франков. Это десятая часть среднего месячного заработка рабочего. За операцию, даже такую несложную, как удаление аппендикса, надо заплатить не меньше двух тысяч франков.

Дороговизна медицинской помощи давно вызывает возмущение народа. Правительство вынуждено считаться с этим, но «национализировать» медицину, сделать врачей государственными служащими оно не решается. Нашли компромисс. По новому закону профессия врача остается «свободной», однако врач должен лечить больных по государственной таксе.

За визит врач получит от клиента не больше ста франков да еще тридцать восемь — из больничной кассы, куда рабочие и служащие отчисляют специальные взносы на лечение. Словом, произволу конец, вводятся твердые ставки.

И тут реформа, проводимая под напором масс, столкнулась с интересами «частной инициативы». Очень многие врачи действительно взбунтовались. Их профессиональный центр высказался против закона. По всей стране собирались митинги протеста, особенно бурные в Льеже и других местах черного пояса. В Льеже врачи пригрозили уйти в подполье. Да, отказаться от договоров, предусмотренных новым законом, и тайно принимать больных.

Зашевелились группы неофашистов. Они сочли, что судьба наконец даровала им поддержку, и вышли на демонстрацию против «красного», «коммунистического» закона.

Вылазка таких союзников заставила многих врачей задуматься. Число медиков, согласившихся подписать договоры, стало заметно возрастать. Должно быть, заговорила человеческая совесть. Однако борьба против закона не кончилась. Все еще слышатся вопли по поводу «покушения на личные свободы». И снова лезет в драку фашистская нечисть, не потерявшая надежды поправить свои дела с помощью врачей. Разумеется, народ единодушно поддерживает закон. Рабочие заявили, что они готовы защищать его от любых покушений.

Я воспользовался небастовавшим транспортом Льежа и постарался проехать по всем маршрутам, рекомендованным приезжему. Я осмотрел «перрон» — своеобразный обелиск в честь городских вольностей, памятник Зенобу Грамму — изобретателю динамомашины постоянного тока, прекрасное новое здание для конгрессов и выставок, расположенное на острове, между рекой и каналом. Но дольше всего я задержался у дворца принцев-епископов.

В средние века область Льежа была епископством. Власть духовная и светская объединялась в одном лице. Заложили дворец в тысячном году. Пять веков спустя он сгорел и был отстроен почти заново, о чем ясно свидетельствуют огромные итальянские окна и многоколонные галереи в стиле Возрождения. Фасад украшен бюстами выдающихся валлонцев, начиная с Амбиорикса — блестящего военачальника варваров, державшего в страхе легионы Рима.

Сейчас это суровое, пропитанное копотью здание льежцы называют «Дворцом правосудия». За точеными колоннами мелькают черные мантии и белые жабо юристов. В коридорах, вымощенных каменными плитами, людно. В залах, отделанных дубом, с резными кафедрами времен принцев-епископов заседают суды.

Кого же и за что судят?

— Очень выросла преступность среди малолетних и молодежи, — сказал мне знакомый адвокат. — Увы, Бельгия уже не может похвастаться образцовыми нравами. Родительский авторитет ослабел, а на улице много опасных соблазнов. Обвиняют гангстерские кинофильмы, бульварные книжонки, и, по-моему справедливо…

Горожанин может не опасаться, что кто-нибудь стащит бутылку молока или пачку масла, оставленные у парадной рассыльным из магазина. Редко-редко залезут в карман. Преступники всех возрастов нынче объединяются и затевают дела покрупнее. Недавно, например, была раскрыта воровская организация, имевшая свои филиалы по всей стране.

Горожане Льежа зорко следят за тем, как судят во «Дворце правосудия». В беспокойном Льеже это место — одно из самых беспокойных. Не раз слушались здесь дела забастовщиков и демонстрантов, оказавших сопротивление полиции. И конечно, рабочий Льеж не оставлял своих парней в одиночестве, с глазу на глаз с судьями…

От «Дворца» не близко до рабочей окраины. Но окраина сама идет ко «Дворцу», судьи волей-неволей слышат ее голос.

Мы получили приглашение на теплоход «Голуа». Для прогулки по Маасу? Нет, «Голуа» стоит у набережной на приколе. Зимой нет охотников кататься по реке.

На «Голуа», у входа, висит плакат. На нем изображен огромный пузатый бокал, в котором играют на скрипках и трубах, танцуют, борются карикатурные человечки. На судне до навигации обосновался культурно-просветительный и дискуссионный клуб студентов «Чаша Орфея».

В одном пассажирском помещении, на корме, — выставка любительских рисунков. В другом, на носу, — кафе, служащее и залом для собраний. За стойкой огненно-рыжий юноша управляет кофейным агрегатом. Все места за столиками, все боковые диванчики сегодня заняты: клуб посвятил этот вечер нам, советским писателям. Мы ловим взгляды — любопытные, задорные, вызывающие на разговор, на споры.