В университете Бланков читает курс истории русской литературы. Кроме того, он преподает русский язык студентам, а также молодым ученым, которым необходимо читать научную советскую литературу.

Когда-то Россия звала к себе бельгийских специалистов, чтобы учиться у них. Теперь Бельгия, исконная страна инженеров, присматривается к опыту нашей страны.

Разговор у нас с Жаном курьезный. Он с восторгом вспоминает старые русские города — Владимир, Звенигород, Суздаль, достает фотографии и убеждает меня побывать там. Ну конечно! Непременно! А я рассказываю ему о живописных уголках арденнского леса, и он смущенно признается:

— А я ведь там не был…

— Да ну? — удивляюсь я, — Обязательно поезжайте!

И каждый радуется тому, что нашел друга, что страны наши так близко лежат на тесной планете, где все народы нынче соседи.

ОТКРЫТИЕ ЛЮКСЕМБУРГА

Наверно, не были, читатель.

И мы, все тринадцать пассажиров автобуса, тоже ни разу не были.

Автобус стоит точнехонько на границе, фарами к югу: задние колеса в Бельгии, а передние — в Великом Герцогстве Люксембург.

Момент пересечения границы увлекателен сам по себе, а тут и подавно. Подумать только — Люксембург! Одно из самых маленьких государств Европы, лилипут, окруженный великанами. Да, рядом с ним даже Бельгия — гигант. С запада он граничит с Францией, с востока — с ФРГ. Население — триста двадцать тысяч человек, меньше, чем в одном районе Москвы.

Пожалуй, это почти все, что нам известно. Печать редко сообщает что-нибудь о Люксембурге. Мы чувствуем себя чуть ли не первооткрывателями и по этому случаю немножко задаемся.

Стоим мы на рубеже, у открытого шлагбаума потому, что надеемся увидеть пограничника. Интересно, какая у него форма? Воображение невольно рисует камзол, шляпу с перьями и алебарду или мушкет. Должно быть, так действуют слова «великое герцогство», звучащие столь архаично.

Где же пограничный страж?

— Слишком холодно сегодня, — притворно сокрушается Лоран, наш шофер бельгиец, весельчак и рассказчик анекдотов.

Мы смеемся: ведь не может же быть, чтобы пограничник побоялся холода. Однако страж так и не вышел из своей будки. Мы заметили лишь мановение руки за стеклом, серебряным от мороза. Великое герцогство милостиво, без всяких формальностей приняло нас в свои пределы.

Впереди самое обычное шоссе, рядок двухэтажных домов, прижатый к лесистой волне Арденн. Дома на первый взгляд такие же, как в Бельгии…

— На что вы надеялись? — удивляется мой сосед, человек неромантического склада, — Какая тут может быть экзотика!

И все же что-то изменилось. Мушкетеров нет, но… Сдается, не наш век, а какой-то другой встречает нас в этом люксембургском городке. Неширокие окна, прорубленные в толстенной кладке, тяжелые железные ворота крепостной стати, ведущие в тесный дворик, старомодные, неразговорчивые, неяркие вывески. Они не бросаются в глаза, не зазывают…

— Немного провинциально, а? — говорит грузин Челидзе, переводчик Хемингуэя.

— А мне нравится эта страна, — веско произносит Ааду Хинт, наш эстонский собрат по перу.

В Бельгии он выходил из себя: там в глазах пестрело. Всюду: в витрине, на столбе, на крыше и даже на сарае — всюду реклама или виски «Королева Мэри», или аперитива «Ганчия», или пива «Пьебеф».

День еще не угас, а на улице ни души. Похоже, городок уснул. Очень скоро придет темнота и не даст нам разглядеть все еще загадочный Люксембург.

Улица кончилась, к шоссе придвинулся лес, потом отхлынул, и началась другая улица, точь-в-точь такая же, как первая. Впереди плотные ряды домов-бастионов и стекло-бетонная бензостанция, сверкающая, как хрустальная ваза.

Лоран включает свет. Я вижу табличку с надписью: «Улыбайтесь», укрепленную в кабине, над зеркальцем, вижу круглые плечи и розовый затылок Лорана. Уши его шевелятся. Мы все знаем, что это значит. Он всегда двигает ушами, прежде чем рассказать какую-нибудь историю.

— Ну что вы ждете от Люксембурга? — начинает он. — Да вы оглянуться не успеете… Страна-то вся— семьдесят километров в длину.

Лорана легко понять: в Люксембурге он чувствует себя представителем огромной державы.

— Как-то раз приехал сюда один турист, — продолжает он, — «Ах, — говорит, — какие красивые у вас горы!» А гид люксембуржец этак сквозь зубы: «Ничего особенного, мсье! Обычная немецкая гора!» Турист поглядел в другую сторону. «Ах, — говорит, — какой прелестный замок!» А гид ему: «Недурен, мсье! Только он тоже не наш. Он во Франции».

За стеклами автобуса уже не различалось ничего, кроме редких огоньков и косматых, черных шапок леса на холмах. И вдруг, когда я уже решил, что Люксембург скрылся от нас до утра, сверкнула красноватая молния.

Сверкнула, но не погасла. Огонь мелькал за стволами деревьев, бежавших вдоль обочины шоссе. Лишь спустя несколько минут я понял, в чем дело. Это маленький Люксембург, маленький стальной силач, сообщал о себе самое важное.

Там, в долине, литейщики выплеснули шлак. На заводе, скрытом от нас темнотой и пологом леса, заверши? и плавку.

Из всего виденного в тот вечер мне больше всего запомнилось именно это: багровые молнии, врезанные в исконное лесное приволье, в сельскую тишину.

Я проснулся в седьмом часу утра в столичной гостинице и сразу сбросил с себя ситцевое, с крупными, яркими розами одеяло, точнее, мешок, набитый пухом. Было еще совсем темно.

За окном, в вышине, на невидимом шпиле, неоновым зеленым светом горел крест. Нежно вызванивали колокола. Собор Люксембургской божьей матери, пробудившийся первым, звал прихожан на мессу.

«Ты наша мать, мы твои дети».

Колокола несколько раз проиграли строчку гимна. И снова тишина. Через полчаса подал голос другой храм.

Столичные звонницы перекликались до десяти часов. Но мы, разумеется, встали гораздо раньше. В путешествии спать некогда, тем более если вы в Люксембурге!

Серое, туманное утро вошло в номер гостиницы, очень чистый, обставленный темной старомодной мебелью. Кровать, на которой мы провели ночь, была по крайней мере четырехспальной.

— Тут все немецкое, — сказала моя жена. Посмотри, какой умывальник. Как здесь мыться?

Умывальник поражал своими размерами. Он был почти с ванную. А краны действовали каждый сам по себе, без смесителя. Из одного хлестал крутой кипяток, из другого — холодная вода. Значит, если вы хотите умыться теплой водой, надо закрыть раковину пробкой и черпать воду пригоршнями. Да, это по-немецки, так же как ночной горшок в тумбочке. Помнится, такой же номер был у нас в ГДР, в старинном городе Иене.

— Ты посмотри на улицу, — сказал я, — Вывески-то французские.

Однако фамилии хозяев магазинов скорее немецкие…

Мы сбежали вниз. За конторкой, под гирляндами пудовых медных ключей, сидел портье — смуглый атлет с лицом д’Артаньяна. Однако мы не услышали от него ожидаемого французского «бон жур».

— Гуден мойен! произнес д’Артаньян.

Очевидно, это местный вариант немецкого «гутен морген».

Улица гасит огни. По широкому тротуару шагают неторопливые, добротно одетые люксембуржцы. Их опекают светофоры. Мостовая пустынна, но люксембуржец, застигнутый красным сигналом, послушно ждет. И ждет долго. Светофоры здесь тоже медлительные и степенные.

Важно проплывает автобус с крупным гербовым львом на боку.

На площади тихо останавливается легковушка. Ее хозяин вылезает, вкладывает монету в щель тумбочки-автомата. Автомат тихо глотает монету, тихо выдает квитанцию. Стоянка оплачена.