— Наш кюре, — сказал мне знакомый, — пожелал узнать, как прихожане проводят отпуск. Один врач хотел купить путевку в Советский Союз. Кюре это не понравилось, и он отговорил-таки его, убедил ехать в Италию…

Он прибавил, что врач не верит ни в бога, ни в черта, но… церковь требует подчинения. Не поладишь с кюре — не досчитаешься многих клиентов.

Все это относится вовсе не к одному Брюгге и не только к Бельгии.

Но Брюгге — «готический оплот традиций». Так назвал его бельгийский писатель Даниель Жиллес, с которым я познакомился во время своей поездки.

До поездки в Бельгию я узнавал эту страну по книгам Жиллеса. И поэтому я с особым удовольствием пожал его крупную, сильную руку.

Жиллес плечист, темноволос, глаза у него черные, очень молодые, в них играет огонек, как бы вызывающий вас на спор. Я представил себе его на студенческом празднике в день Верхагена запевающим хлесткую песню. Не выпуская мою руку, Жиллес сказал:

— Я немного умею по-русски… Нет, не говорю, только немножко читаю.

Между тем русским языком он владеет настолько, что свободно читает и наши романы, и солиднейшие труды наших литературоведов. Его книга о Льве Толстом, имевшая большой успех у читателей, показывает, как тонко понял Жиллес мысли и стиль великого русского писателя. На очереди книга о Чехове. Особенно большой известностью пользуются романы Жиллеса. Их переводят и у нас.

«Туманы Брюгге» — так называется новый роман Жиллеса. Из всех его книг я больше всего люблю эту, — может быть оттого, что Брюгге поразил меня своей вечной красотой… Писатель распахивает двери старинного, богатого особняка ван Беверов — потомственных дельцов. Старый циник Макс ван Бевер и его Худосочный, никчемный отпрыск Ги замышляют жульнические аферы, силясь удержать родовую вывеску.

В затхлую атмосферу особняка попадает хорошая, душевная женщина. Выходя замуж за Ги, Даниела надеялась вырвать мужа из его мирка. Но напрасно! Даниеле надо спасать себя. К счастью, она встречает человека, который любит ее и также ненавидит среду ван Беверов…

Как истинный бельгиец, Жиллес лишен сентиментальности. Он контрастно, резкими мазками очерчивает характеры. Ничего не сглажено! Даниела пошла против ван Беверов, а такие жестоко мстят тем, кто не подчиняется их уставу. У ван Беверов есть сильная союзница — церковь.

Развод в Бельгии труден, процедура длится годами, суд четыре раза вызывает мужа и жену. Но добро бы только это! Респектабельное общество в ужасе. Развод! У нас в Брюгге! Даниелу преследует клевета, ее засыпают анонимными письмами и наконец выживают из города.

Жиллес поместил своих героев в Брюгге, так как это «готический оплот традиций». Но конечно, писатель мог избрать любой другой город.

Жиллесу требовалось мужество, чтобы написать и опубликовать такую книгу. «Туманы Брюгге» выпущены в Париже. На родине трудно было бы найти издателя.

Стоит книга дорого, покупают ее немногие. Гонорар автора зависит от числа проданных экземпляров. Жиллес выпускает каждый год по книге и все-таки литературного заработка на жизнь не хватает.

— Да и кто у нас кормится своим пером? Один-два человека, не больше, — говорит Жиллес. — Я встаю рано утром, пишу, потом отправляюсь в банк. Да, я служу в банке.

Должно быть, он заметил на моем лице сочувствие и засмеялся.

— Что, скажете скучное занятие для писателя? Нет, ничего, я привык. Мы, бельгийцы, такие: ноги шагают по земле…

— А голова в облаках, — подхватил я.

— О, вы уже знаете! Да, в облаках. Это для головы не вредно. Лишь бы не в тумане…

Смеясь, он крепко сжал мне руку. Встреча наша была короткой, но из памяти она не исчезнет.

«Туманы Брюгге» стоят сейчас на полке, рядом с моими любимыми книгами.

Право, путешественнику мало одних карт и сухих справочников! Помню, как, бывало, стихи Шандора Петефи открывали мне Венгрию. А на берегу Шельды, текущей к Северному морю, моими спутниками были строки Верхарна о веселом малом на палубе, о плавучем его доме.

А сколько песен сложено в честь этого славного шкипера и его барки, что бороздит реки и каналы!

Впрочем, теперь это уже не барка, а стальная самоходная баржа. Сын того веселого малого стоит на мостике и поворачивает штурвал. Но, как и прежде, судно — дом для шкипера. На нем он родился, сюда привел жену, здесь растут его дети.

— Вы бы послушали, мсье, — обращается он ко мне, — как я записывал ребенка в мэрии. Меня спрашивают место рождения Гектора. Говорю: у семнадцатого шлюза. Ну да, у семнадцатого! По случаю родов задержали на три дня груз сахара… Да нет, говорят, причем тут сахар! Какой там ближайший город? Извините, забыл, как он называется…

Шкипер попался разговорчивый, но, увы, мне не везет: «Луара» пристала к берегу ненадолго, только запастись продуктами. Я успеваю, однако, заглянуть в кубрик. Хозяин с гордостью показывает холодильник, купленный в рассрочку. Правда, тесновато и без него, но вещь необходимая. На полочке школьные учебники, на стене детские рисунки, приколотые кнопками.

На холодильнике портрет Жана Марэ. Коренастый, молодцеватый хозяин сам чем-то похож на знаменитого артиста.

За штурвалом его подменяет жена, а иногда и пятнадцатилетняя дочь. Сынишка еще мал. Будет время, и он станет шкипером.

— Для цыганят ведь устроена плавучая школа… Да, мсье, мы речные цыгане, у нас кличка такая…

Жаль, пора прощаться. Уже скрипнула «рука» — горизонтальный брус, прикрепленный к вертящемуся столбу. Тереза, дочка шкипера, перевесилась через брус, оттолкнулась ногами от берега и спрыгнула на палубу.

Она принесла маргарин, мясной фарш и лук для неизменного французского лукового супа. Рослая, крепкая девица вся в отца.

«Луара» тотчас снимается. Время дорого. Шкипер старается не потерять ни минуты на длинном, извилистом, густо шлюзованном пути между Парижем и Антверпеном.

Взглянем на карту. Из Сены баржа вошла в Уазу, затем по каналу в реку Эн, из нее по Арденнскому каналу в Маас и через Льеж опять каналами в Шельду.

К Шельде сходятся водные пути и от Рейна. Неширокая река в плоских, низких берегах, сегодня по-декабрьски серая, стала теперь столбовой дорогой для самоходных барж, идущих под флагами Бельгии, Франции, Западной Германии, Голландии, Люксембурга и даже Швейцарии.

Водные дороги сплетаются у Антверпена в сетку, частую как фламандское кружево. Голубые жилки дополняют черную сеть железных дорог Бельгии, кстати сказать, самую густую в мире. Десятки тысяч судов, еще больше самоходных барж на воде, почти не замерзающей…

Бельгийские сталь, уголь, машины, французские сахар и ткани — все притягивает к себе Шельда и передает портовым кранам Антверпена. Сюда же приходит уголь из Рура, сталь из Люксембурга.

Берега Шельды однообразны. Лишь изредка равнина вспухает песчаным холмом. То и дело под колесами автобуса выгибается мост, а за бетонным откосом чернеют ворота шлюза. Мы пересекаем край шлюзов, едва ли не самых древних в Северной Европе: ведь здесь еще в XI веке начали регулировать течение рек.

С востока очень близко подходит Голландия. Ее приближение уже чувствуется. До сих пор мы проезжали городки, в которых преобладали строения желтоватых тонов. Теперь дорога вносит нас на улицу с домами красно-кирпичными, в белых полосках, проведенных по диагонали. И конечно, то и дело нам на глаза попадаются оранжереи с тюльпанами, сверкающие, как хрустальные люстры. И что уж вовсе необычно для Бельгии — почти все на велосипедах: и взрослые, и дети.