— Это хорошо. — От одной мысли о том, что личность милой маленькой Норы может измениться из-за этого, из-за того, что она стала свидетелем такого насилия, мои руки сжались под столом. — Я рада, — сказала я и потянула за майку, чтобы унять зуд.

— Да. Дела идут хорошо. Я все еще в пекарне.

— Кто следит за Норой? — Не твое дело, Мира.

— Жена владельца. Она живет над пекарней, так что это удобно. А через несколько лет Нора пойдет в школу, и если я все еще буду работать в пекарне, мне придется придумать что-то еще, чтобы она придерживалась соответствующего графика. Но пока это работает.

Я пожалела, что у меня нет воды. Я не знала, что на меня нашло, что заставило меня так нервничать, находясь в доме Брук с играющей рядом Норой. Не то, чтобы это стерло разочарование, которое я испытывала последние пару лет, но было трудно вспомнить о нем, поскольку я была прямо здесь, помогая Норе разъединять блоки, а она снова соединяла их с ужасной координацией.

— Дети похожи на маленьких пьяных взрослых. — Я не хотела этого говорить. Я тщательно следила за своими словами, предаваясь светской беседе вместо серьезных разговоров. Но мысль пронеслась так быстро, что вот она, на стеклянном столике, разделявшем нас.

К счастью, Брук рассмеялась.

— Это один из вариантов. Когда она очень волнуется, она пытается бегать на месте и обычно падает на задницу. Взрослому человеку это было бы неловко. А с ней это восхитительно.

Говорила ли моя мама когда-нибудь обо мне так, как Брук говорила о своей дочери? Ее любовь, ее преданность были так кристально чисты? Защищала ли меня мама, пыталась я вспомнить, от незнакомцев, от собак, от таких людей, как я? Я знала только любовь матери, которая была разбита, но не такую любовь, как у Брук, чистую и цельную.

Это было так сильно, этот порыв, охвативший меня, что мне пришлось отвести от нее взгляд.

— Ты хорошо выглядишь, Мира, — сказала Брук. — Более сильной.

Я издала небольшой смешок, изгоняя преследующих меня демонов, унаследованных от моей матери.

— Я стала больше тренироваться. — Я потерла губы. — Помогаю другим женщинам.

Брук моргнула.

— Это хорошо. Действительно хорошо. — Она посмотрела на свою дочь и сложила руки на коленях, слегка раскачиваясь взад-вперед на месте. Затем она снова заговорила. — Я никогда по-настоящему не благодарила тебя. Или, может быть, благодарила. Но я не думаю, что этого было достаточно.

Я не могла смотреть на нее. Я пришла сюда не для этого. Я хотела приехать сюда по чисто эгоистическим причинам. Чтобы проведать Нору. Посмотреть на жизнь, которую Брук построила для себя. Она создала дом со своей дочерью. Хорошо, что она уехала из дома Шесть и двинулась дальше. Потому что, в конце концов, мы не были ее семьей.

Я могла простить Брук за то, что она меня бросила — потому что она ничем мне не обязана. Я не могла простить свою мать, но я могла простить другую мать, которая уехала, чтобы дать своей дочери лучшее. Потому что, в конечном счете, именно для Норы я хотела большего. Потому что я тоже когда-то была молодой, невинной. А теперь Нора могла расти без груза насилия.

Может быть, я проецировала. Может быть, я смотрела на Брук как на зеркало, осуждая ее так же, как я осуждала свою мать. Но Брук была хорошей матерью. Она хорошо относилась к Норе. И хотя я не могла легко отпустить обиду, которая осталась после ухода Брук, я могла отпустить беспокойство, которое я питала к ней с тех пор. У Норы был шанс, даже больше, чем у меня. И это удовлетворяло ту часть меня, которая не могла успокоиться с тех пор, как Брук уехала.

— Я знаю, что все было странно, когда я уехала. Я не знала, как с этим справиться. Я могла винить в этом послеродовой период, могла винить в этом разбитое сердце. — Она впилась ногтем в узор, вырезанный на стеклянной столешнице. — Какое-то время я винила тебя.

Я подняла на нее взгляд, даже когда Нора пихала мне в руки новые блоки.

— Раньше у меня был дом. У меня был мужчина, который, несмотря на свои многочисленные недостатки, поддерживал крышу над моей головой. Это была семья. Семья, которую я создала. А потом ты вытащила меня оттуда. — Она замолчала на минуту, но я не проронила ни слова. Она выглядела так, будто хотела сказать что-то еще, но собиралась с мыслями. Мне стало интересно, каково это — метать перед собой огромное количество мыслей и решать, какие из них использовать. Обычно я просто говорила все, что думала, или вообще ничего не говорила. Идея организации мыслей в целостную картину была чуждой, но интересной.

Я разделила блоки Норы и едва удержалась, чтобы не провести рукой по ее волосам.

Брук продолжала.

— Трудно увидеть насилие, когда ты находишься в его гуще. Я не верила, что я жертва, потому что я решила остаться. Я… — Она засмеялась. — Глупо, я верила, что это делает меня сильной. Чтобы выдержать это. — Она моргнула и провела пальцем под глазом, прежде чем фыркнуть. — Мне потребовалось время, чтобы понять, что жестокое обращение — это не то, что мне нужно терпеть. Я разбиралась с этими чувствами, пока жила с тобой, и мне жаль, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять это. Когда я ушла, я все еще была расстроена. Из-за тебя, но в основном из-за себя. Даже когда я переехала жить к тебе, я представляла, как вернусь к нему. Я представляла, что он примет меня с распростертыми объятиями, и все будет лучше, потому что она… — она сделала паузу, облизнув губы, глядя на дочь, — будет здесь. Что ребенок исправит его, я полагаю. — Она почесала голову, а затем покачала ею, как будто не могла поверить в то, что говорила. — Сейчас это звучит так глупо. Он причинил мне боль, когда она все еще была внутри меня. Он мог причинить ей боль так много раз. Он однажды… — ее голос дрогнул, и она сглотнула. — Нет, я не хочу переживать это снова. Но дело в том, что если он мог сделать это со мной, с кем-то, кто мог противостоять ему, то почему бы ему не сделать это с кем-то таким же невинным, как она.

Я наблюдала, как она глубоко вздохнула, положив руки на колени. Это было все равно, что наблюдать, как кто-то исповедуется в своих грехах, но ее грехи были настолько незначительными в моих глазах, что я не могла понять, почему они отняли у нее так много. Может быть, именно это происходит, когда вы становитесь родителями. Может быть, когда становишься мамой, все становится более значительным. Более освещенным.

Я поняла, что это еще одна причина, по которой у меня никогда не будет детей.

— В любом случае. Я благодарна, что ты вытащила меня оттуда. Мне жаль, что я не рассказала тебе раньше. Я должна была связаться с тобой. В конце концов, я знала, где ты живешь. Ты не знала, где живу я.

Я поразмыслила, но решила не говорить ей, что искала ее.

— Все в порядке, — сказала я, когда зуд утих. — Норе это было нужно. Тебе тоже. Я была просто ступенькой.

— Может быть и так, но мне не нравится чувствовать себя так, будто я воспользовалась тобой и не поблагодарила. И Шесть, — быстро добавила она. — Ты скажешь ему за меня?

Я поняла, что она все еще немного запугана им, и именно поэтому не хотела благодарить его сама. Поэтому я кивнула.

— Мне пора идти, — сказала я, но у меня не было планов; не было причин спешить отсюда. Но Брук выложила свои чувства на стол, и они были слишком тяжелы для меня сейчас.

— Ты приедешь еще? — спросила она, осторожно проводя пальцами под одним глазом. Я не могла смотреть ей прямо в глаза, не тогда, когда мои собственные чувства были завязаны в узел.

— Конечно.

— Собака! Собака! — сказала Нора, подбегая к Гриффин, когда та присоединилась ко мне. Она практически игнорировала собаку все время, пока мы были на крыльце, но теперь, когда она уходила, Нора была потрясена, обхватив руками шею Гриффин точно так же, как я обхватила Шесть, когда он пытался уйти. Щупальцы.

Я помахала им обеим на прощание и возобновила прогулку с Гриффин по тротуару. Солнце уже клонилось к закату, и людей на тротуаре было меньше. Я знала, что этот район был местом для семей. У меня была только одна семья — моя мать и я, и она всегда казалась какой-то неполной. Брук и Нора, однако, были совершенны. Только они двое. Семья не состояла из мамы, папы и их двух-пяти детей. Шесть и я могли бы стать семьей.