Брук кивнула, дрожащая улыбка растянула ее губы по сторонам лица.

Я могла видеть это.

— Хорошо. Нора.

— Я собираюсь искупать ее, если ты не против? — спросила Харриет, протягивая руки к Норе.

Брук передала ее с большим апломбом, чем это сделала бы я. Но, опять же, не я провела последние несколько часов, пытаясь изгнать человека из своей матки. Вероятно, она была измотана. Но ее щеки были яркими, а губы — в ленивой улыбке.

Я оглянулась на раковину, где Харриет ворковала с Норой, нежно купая ее, и почувствовала себя незваной гостьей.

— Наверное, это все? — сказала я.

Брук моргнула, довольная и сонная улыбка исчезла с ее губ.

— Что?

Я приподняла плечо.

— Я тебе больше не нужна, верно?

Это была короткая вспышка, возможно, длившаяся менее десяти секунд, но я увидела, как паника пересекла ее черты.

— Я имею в виду, здесь, в больнице. — Неужели она думала, что я собираюсь полностью выбросить ее из своей жизни? Поздравляю, вот твой ребенок! Теперь ты бездомная. Пока.

— Ох. — Она молчала, и ее пальцы возились с одеялом, которым они накрыли ее живот. — Да, конечно. Если ты хочешь вернуться домой… — Ее голос дрогнул, и я увидела, что она пытается решить, что делать дальше.

— Как долго она здесь пробудет? — спросила я у ближайшей ко мне медсестры. — Пару дней?

— Если все будет хорошо, она и ребенок смогут отправиться домой в воскресенье.

Была пятница, так что у меня оставалась часть выходных, чтобы побыть одной… впервые с тех пор, как в моей жизни появился Шесть.

— Хорошо. — Я посмотрела на Брук, не зная, как относиться к этому прощанию. Возможно, при нормальных обстоятельствах было бы достаточно обнять ее. Но я не хотела этого, не сейчас. Что-то изменилось в той больничной палате, и это произошло, когда я держала на руках маленькую Нору, ее розовые губы и темные глаза смотрели на меня. Ее теплый вес в моих руках, и то безымянное нечто, что раскрылось во мне, когда я прижимала ее крошечное тело к себе.

Поэтому я подняла руку и улыбнулась ей, прежде чем выйти в серый коридор, к серому лифту, который вез меня вниз к серому входу в больницу, пока я не оказалась снаружи, под голубым небом, со свежим воздухом, наполняющим мои легкие.

Что это, блядь, было?

— Я в таком же недоумении, приятель, — сказала я голосам. А потом я пошла домой.

Я оставалась приклеенной к телевизору все сорок часов, которые у меня были для себя. Было легко забыть о Коре, когда я была в больнице.

Но в тот момент, когда я вошла в дверь, телевизор все еще был включен, и двое ведущих новостей снова и снова говорили о девочке, пропавшей из маленького Мичиганского городка.

Показывали кадры, как полиция обыскивает озеро рядом с ее домом.

Показывали людей в костюмах, выносящих из ее дома невзрачные картонные коробки.

Единственное, на что я обратила внимание, это то, что ни один человек в новостях не спрашивал о ее местонахождении. В большинстве случаев пропавших людей расстроенная мать слезно умоляла вернуть ее дочь домой, а вокруг нее была целая труппа грустных лиц, которые кивали в знак согласия с каждой ее просьбой.

Но в случае с Корой этого не было. У нее никого не было.

Ну, это была не совсем правда. У нее был Шесть. И поскольку его лицо нигде не фигурировало в новостях, мне пришлось поверить, что это было частью плана. Он ведь предупреждал меня, не так ли? Перед отъездом. Что что-то может случиться. Он был неясен, но, похоже, был уверен, что я что-то увижу. Может быть, это и было то самое что-то.

Я хотела позвонить ему. Но он не звонил. И я не стала. Вместо этого я возмущенно смотрела на свой молчащий телефон, желая, чтобы он зажужжал прямо на кухонном островке.

Но он так и не зазвонил.

Вместо этого я анализировала все, что смогла узнать о Коре. Различные новостные издания рассказывали о ее исчезновении с тем оттенком догадок, что кто-то знает, что с ней случилось. В конце концов, она была несовершеннолетней. Что бы ни случилось, кто-то знал. Она была, по сути, сиротой. То тут, то там в кадре появлялся ее дядя, седоволосый мужчина с залысинами. В одной из программ, где спекуляции раздувались горячей журналисткой, она рассказала об эксклюзивных интервью, которые она взяла у школьных служащих и которые намекали на то, что между Корой и ее дядей существовала напряженность. Напряжение, которое намекало на жестокое обращение.

У меня пересохло во рту, и я глотала воду, как будто ее никогда не будет достаточно.

Если то, о чем я догадывалась, было правдой, то Шесть вытащил Кору из жестокого окружения, но сделал это настолько подозрительно, что подозрение пало на ее дядю, а не на нее — или, скорее, на того, кто мог бы помочь ей сбежать.

За час до того, как я должна была ехать за Норой и Брук, у меня зазвонил телефон. На экране телефона загорелась цифра шесть, я схватила его и сказала «Шесть», прежде чем он успел зазвонить во второй раз.

— Мира. — Его голос был хрипловат-сонным. Но было почти три часа дня. — Привет.

Часть меня злилась на него, злилась, что он игнорировал меня так долго. Что он был способен на это. В последние несколько месяцев я только и делала, что думала о нем без остановки, мои мысли устремлялись к нему всякий раз, когда у меня была возможность подумать о чем-то другом.

— Ты видела новости?

Я посмотрела в сторону телевизора.

— Э-э. Да.

— Хорошо. — Он глубоко вздохнул, и что-то большее, чем любопытство, заставило меня прижать телефон как можно ближе к голове. Этот вздох. Как я могла пропустить такой несущественный звук, как вздох Шесть? Но, только услышав его, я затосковала по всем тем утрам с ним в моей постели, которые я принимала как должное. Я не ценила их. — Это довольно плохо.

— Что это значит?

— Мы поговорим с тобой, когда приеду. Пока не знаю, когда это будет. Но надеюсь, что скоро.

Я закрыла глаза. Я слышала то, что я хотела знать, что он тоже чувствовал: тоску. По мне. Моя рука разжалась так сильно, что я чуть не уронила телефон. Я села в кресло у его островка и наклонилась, мои волосы упали как занавес на голову, когда я прижала телефон к уху.

— Я скучаю по тебе.

Сначала я не была уверена, кто это сказал. Это было чувство, которое было для меня таким же реальным, как конечность, что-то, что висело на мне так прочно, что для его удаления потребовалась бы ампутация. Но молчание с его стороны подсказало мне, что это сказал Шесть, прежде чем я успела это сделать.

Я хотела наказать его, это был мой первый инстинкт. Несмотря на удовольствие, которое я получала, слыша его голос, какая-то часть меня все еще сдерживала гнев. Гнев на то, как он ушел, гнев на его молчание. Рационально я понимала, что у него есть оправдание. Но иррационально, что было моим недостатком, я злилась, что для него это было так легко. Поэтому я держала рот на замке и крепко зажмурила глаза, хотя мои волосы все равно делали окружающее меня пространство темным.

— С ней все в порядке?

— Уже лучше. — Его голос был низким, что означало, что она была рядом. — Ты… ничего не сказала, верно?

— Я не стукачка.

— Я знаю, что это не так, Мира. — В его голосе звучало раздражение. — Но естественной реакцией на такие новости может быть желание что-то сказать, кому угодно.

— И кому же я скажу? — Мой взгляд переместился на мой аквариум, который был пуст и находился в раковине. — Генри мертв, так что он ни хрена не услышит.

— Он умер? — Голос Шесть немного изменился, и я стиснула зубы, чтобы не реагировать на это.

— Да. Неважно. — Я притворилась непринужденной, но, судя по тишине на другом конце, он все понял. Эта тупая гребаная рыба — в ней не было ничего особенного, но она была моей. Даже если я была ужасным владельцем, он все равно был моим. А теперь он был похоронен под грудой фиолетовых растений.

— Я постараюсь поскорее вернуться домой, хорошо? Береги себя, Мира. Я рассчитываю на тебя.