Сентябрь 2010 года

Три месяца спустя

Зазвонил телефон, и я рассеянно, с кистью в руке и в рубашке, измазанной синими и красными пятнами, ответила на звонок.

— Мирабела.

Я закрыла глаза.

— Мама.

Прошло столько времени, с тех пор как я в последний раз слышала ее голос, что мой собственный голос надломился.

— Я пыталась связаться с тобой довольно долгое время, — начала она, пронзительная досада все еще была так же ясна, как и прежде. — Я думала, может быть, ты умерла.

Я рассмеялась и положила кисть на стол.

— Не сегодня.

— Хм, — она издала какой-то звук, и я убрала волосы с лица и на мгновение захотела ликера. Я знала, что это будет именно такой телефонный звонок. — Ты снова переехала?

— Разве это имеет значение?

Она не присылала мне денег уже много лет, так давно, что я даже не могла вспомнить, когда это было в последний раз. Это была единственная причина, по которой ей раньше был нужен мой адрес, ведь она не так уж часто навещала меня. Но я все еще не дала ей свой домашний адрес.

— Ты исчезла с лица земли и не сказала мне, куда. Я же твоя мать, в конце концов.

Я фыркнула.

— Моя мать. Как будто тот факт, что у нас общая ДНК, дает тебе право знать, где я.

— Как будто я не должна беспокоиться о тебе.

Я выдохнула, удивляясь, почему я вообще с ней разговариваю.

— Тебе не нужно. У меня все улажено.

— Мне трудно в это поверить. Ты что, подцепила какого-то сутенера или что-то в этом роде? Или наркобизнес наконец-то окупился? — меня поразило, что ее насмешка могла быть такой резкой по телефону.

— Это не твое дело, как я себя обеспечиваю.

Часть меня хотела сказать ей, что я трезва, что я зарабатываю деньги, продавая картины то тут, то там в Сухом Пробеге. Но большая, более доминирующая часть меня понимала, что мое лучшее оружие против матери — это сокрытие информации.

— У тебя была какая-то цель, чтобы выследить меня, или ты просто хотела снова меня побеспокоить?

— Серьезно, это то, что ты хочешь сказать мне, после того как игнорировала меня в течение двух с лишним лет?

— Я могу придумать более красочные слова, если ты хочешь.

Она вздохнула, и я мысленно пометила одну черточку.

— Я просто хотела проведать тебя. Узнать, не нужно ли тебе что-нибудь. Я давно не видела никаких больничных счетов, что меня удивило, — как только я начала немного теплеть к ней, она облила меня ледяным ведром своего презрения ко мне.

— Удивительно, но я не нуждалась в твоем спасении. Хотя спасибо, что спросила.

— Полагаю, раз тебе уже за тридцать, ты стала более собранной, чем раньше. Это радует. Пока ты не умерла или не забеременела, я, пожалуй, признаю, что немного горжусь тобой.

На кончике моего языка вертелось желание сказать ей, чтобы она не гордилась достижениями, которые я сама себе создала, но то, что она сказала, пробудило тихую часть моего мозга, которая дремала дольше, чем я предполагала.

Беременна. Она сказала это, и в прошлом я бы посмеялась над этим, но в тот момент я поняла, что с тех пор, как Шесть снова уехал, уже больше месяца назад к Андре, у меня не было месячных. Когда его не было, я не обращала особого внимания на свой цикл, потому что это не влияло на нас.

Резко, не говоря ни слова, я положила трубку и подошла к календарю, висевшему у входной двери, и провела пальцами по времени, когда я в последний раз видела Шесть.

Шесть недель назад. И у меня не было месячных.

— Блядь, — простонала я, глядя вниз на свой живот. На первый взгляд ничего необычного не было, но в последнее время я уставала больше обычного.

Я подумывала о том, чтобы написать Шесть сообщение, но в последнюю секунду передумала, надела пальто, которое висело у двери, и пошла в местную аптеку.

***

Я даже не стала дожидаться возвращения домой из аптеки, решив узнать новость, которая может изменить всю мою жизнь, в туалете грязного фастфуда за углом. Я нависала над сиденьем, когда писала на палочку, не желая рисковать, садясь голой задницей на сиденье унитаза — у меня мелькнула мысль, что если я не беременна, то сиденье меня точно достанет.

И тут меня посетила другая мысль — Мире десятью годами раньше не пришло бы в голову не сесть на это сиденье.

Я чуть не уронила палочку в унитаз, и пот выступил у меня на лбу, когда я спасла ее и положила на металлическую мусорную корзину, прикрепленную к стене кабинки.

Я не задумывалась о том, что могу быть беременна, пока не уставилась на палочку, ожидая, появятся на ней линии или нет. Как будто кто-то другой мог быть беременным. Не я.

Три минуты пролетели незаметно, и когда пришло время посмотреть на палочку, я без колебаний взяла ее в руки и поднесла к лицу.

Сомнений не было: я была беременна на сто процентов.

Я уронила палочку на пол и в ужасе уставилась на свою руку, как будто моя рука каким-то образом сама вызвала это.

Натянув штаны и схватив сумочку, я была готова убраться оттуда на хрен.

Что подумает Шесть? Этот вопрос я задавала себе снова и снова.

Он бросит тебя.

Он возненавидит тебя еще больше.

Прерви беременность.

Я торопилась по тротуару, пока голоса ругались в моей голове, не имея какого-либо плана или направления. Я просто шла быстро, надеясь, что воздух как-то прояснит мою голову и даст мне то, что мне нужно — а это был ответ на вопрос, «как мне сказать ему?»

Мой телефон пискнул, и я с тревогой и страхом посмотрела на сообщение от Шесть.

«Только что приземлился. Буду дома примерно через час».

Ублюдок.

Я остановилась на тротуаре и отошла в сторону, чтобы прочитать его сообщение, и, бросив быстрый взгляд на окружающую обстановку, поняла, что остановилась прямо перед прокуренным баром.

«Тебе нужно выпить», сказал мне голос, и я вошла.

***

Входная дверь захлопнулась за мной, стекло в ее корпусе задребезжало. Возле двери стояла пара черных ботинок, которые, как я знала, принадлежали Шесть. Я почувствовала, как меня пронзила боль. Я хотела, чтобы он вернулся домой уже несколько недель. Но не таким образом. Не с этой новостью в моей голове. Я стояла в фойе, стряхивая пальто с плеч, прислушиваясь, не появится ли он. Когда я услышала, как закрывается ящик на кухне, я кивнула сама себе, а затем шагнула в противоположную сторону дома, где находилась моя студия.

Коллекция незаконченных картин была прислонена к задней стене комнаты, и я взяла одну из них — «6» — и поставила на мольберт. На протяжении многих лет я добавляла к ней понемногу цвета, которые отражали то, каким я его видела. Черный, когда он был зол. Зеленый, когда его глаза были мягкими. Красный — когда я поняла, что влюбилась в него. Там было много красных вихрей, но были и другие. Наша история, уложенная в радугу чувств.

Я взяла кисть и взяла черную бутылку с краской, взболтав ее, хотя она была свежей. В последнее время мне не приходилось использовать много черной краски.

Не успела я открыть бутылку и добавить краску в вихрь, как услышала, что Шесть вошел в студию. Я держалась к нему спиной, хотя чувствовала, как она напряглась.

— Привет, — сказал Шесть, не чувствуя моего беспокойства, пересекая комнату и обнимая меня за талию. Его рот опустился на мое плечо сзади, и он поцеловал кожу, которая была видна из-под моей футболки.

О, черт меня побери. Он будет так зол. Я собралась с духом, прежде чем повернуться в его объятиях и обхватить его своими.

— Привет, — сказала я в ответ, уткнувшись лицом в его рубашку. От него пахло пряностями — запах, который был для меня родным, как никакой другой.

— Ты пахнешь дымом, — сказал Шесть, прежде чем отвести свое лицо назад и прижаться к моему. — Я думал, ты сокращаешь курение?

Я чуть не рассмеялась, потому что это было именно то, что мне сейчас нужно было сделать.