— Спасибо за все. Ты мне очень помогла.

— Так что за спешка? — Моя нога подпрыгнула, и я остановила ее. Во мне горела энергия, несмотря на то, что я не спала всю ночь. И я знала, что это потому, что Нора и Брук собирались уйти из моей жизни и оставить меня одну, даже без Шесть рядом, чтобы отвлечь меня.

— Прошло уже много времени, верно? Шесть месяцев?

— Конечно. — Я засунула руки в карманы пижамных штанов, чтобы скрыть их движения от посторонних глаз. Все мое тело вибрировало, потому что я поняла, что сейчас увижу, как она выйдет за дверь с Норой, а я не подумала о том, как это будет происходить. Я не думала о долгосрочной перспективе. У меня была цель с Брук и Норой здесь, а скоро у меня не будет… ничего.

— Я получу ключи сегодня днем, и моя мама взяла мне напрокат машину, чтобы помочь мне перевезти все, так что я скоро уйду от тебя.

Я хотела сказать ей, что я не связана с ней, но правда заключалась в том, что Нора была единственной, с кем я никак не связана. Этот крошечный мяукающий человечек что-то во мне изменил. Брук, ну, я уже начала привыкать к ней, потому что знала, что она была в паре с Норой. Но я хотела именно Нору.

Так что я отступила. Я не предлагала ей помочь донести вещи до машины. Но когда она вынесла Нору и поставила ее автокресло рядом с люлькой на заднем сиденье, я стояла там и присматривала за ней. Брук не просила меня об этом, но я бы сделала это в любом случае.

Что говорило о ситуации то, что Брук хотела, чтобы ее ребенок покинул дом раньше, чем мебель?

Когда Брук загрузила последнюю вещь, она повернулась ко мне, и на ее губах появилась небольшая улыбка. Ее руки незаметно расширились, но достаточно, чтобы я заметила. Достаточно, чтобы я повернулась, обхватила себя руками и вернулась в дом.

Закрывая засов, я увидела ключ Брук на стойке, рядом с бывшим домом Генри.

А потом, не желая больше ни минуты оставаться одной в доме Шесть, я собрала свои вещи и тоже ушла.

Канун Рождества 2003 года

Я сказала себе, что один бокал поможет мне успокоиться. Один маленький стаканчик.

Но потом один маленький стакан превратился в два, а когда пятый стакан был наполнен и влит в горло, я перестала считать.

Я пыталась рисовать, но не могла изобразить то, что было внутри меня. Оно было черным, округлым, всепоглощающим. Как черная дыра, поглощающая все, до чего она могла дотянуться.

Когда бутылка опустела, мои руки неуклюже держали ее, что она выпала и покатилась по неровным половицам, ее звук был пустым в моей гостиной.

Мне удалось доползти до кресла и засунуть руку под сиденье, рассеянно надеясь найти один из многочисленных пакетиков, которые я прятала в прорехах подушки. Но все пахло затхлым, подчеркивая мое долгое отсутствие в этом месте. В кресле не могло быть наркотиков. Кресло было таким же неполноценным, как и я.

Я вздохнула и сползла на пол, положив голову на подушку. Я была жалкой, а теперь еще и пьяной в стельку. Первая выпивка за долгое время, и я не могла с ней справиться.

Зазвонил телефон, но он был в другом конце комнаты, и ничто — даже пакетик с таблетками — не заставило бы меня преодолеть такое расстояние в моем нынешнем состоянии. Я смотрела, как он снова зажужжал, двигаясь по столу, словно пытаясь подобраться ко мне поближе.

Я наблюдала за ним, пока он не упал на пол, а затем полностью потеряла к нему интерес.

Я вытянула руки в стороны, обвела глазами свои шрамы, а затем, с координацией новорожденного, провела пальцами по шести наиболее заметным шрамам, тем, которые мне помог убрать Шесть.

Шесть. Его имя так долго было выдохом, но теперь это был вдох. Как будто он был миражом, который я пыталась быстро проглотить, жидким теплом. Его не было так долго. И я катилась по скользкой дорожке.

Он хотел, чтобы я заботилась о себе.

Ну, это он мог вычеркнуть как невыполненное.

Шесть хотел, чтобы я завела домашнее животное.

Я завела человека и заботилась о ней, как могла, пока она не покинула меня. Потому что так поступают люди — они уходят. Мне было смешно, что люди могут делать это так легко, уходить снова и снова, как будто это ничего не значит. Как будто я была никем.

Шесть хотел, чтобы я бегала.

Единственное, что у меня хорошо получалось, это бежать к алкоголю. У меня не было номера Джерри, чтобы связаться с ним. Нет, он сжигал телефоны быстрее, чем расходовал свои запасы, и я даже не видела его за пределами Сухого Пробега неделями.

Потому что я искала.

Шесть хотел, чтобы у меня появилось хобби.

Я так и сделала, не понимая, что забота о людях не была постоянной, когда они не были твоими. Разве для этого люди заводят детей? Чтобы было о ком заботиться, чтобы кто-то любил их безоговорочно? Моя мама родила меня не для этого.

Шесть… Имя шипело на моем языке, таяло во вздохе, когда я закрывала глаза и снова открывала их, и передо мной появлялся его образ.

Он был прекрасен, такой размытый и похожий на сон. Искаженный, с мягкими краями. Но с жесткими чертами вокруг его прекрасных глаз, его хмурым взглядом. Картина маслом, ожившая.

Засыпая, я потянулась к миражу, но он был слишком далеко. Я закрыла глаза, потому что, когда я была так пьяна, как сейчас, усилия должны быть сконцентрированы, чтобы работать. Мои глаза закрылись, и это дало мне силы сосредоточиться на пальцах, манящих сон ближе.

Иллюзии были жестоким видом магии, особенно когда иллюзия затрагивала более одного чувства. Я почувствовала запах кожи, специй и издала горловой звук. Я перестала чувствовать этот запах в его квартире несколько месяцев назад. Теперь я тосковала по нему, и почувствовать его снова было самым жестоким трюком, который когда-либо разыгрывал мой разум.

Или я так думала. Потому что несколько секунд спустя тепло наполнило мою ладонь, пронеслось вверх по руке, пока тепло не окутало мою челюсть. Еще одно чувство, обманутое моими мысленными уловками.

Но потом раздался его голос.

— Мира. — Он прозвучал эхом, заполнив все пустое пространство, которое он оставил внутри меня. — Мира?

Теперь, когда мое внимание не нужно было концентрировать на руке, можно было открыть глаза и посмотреть прямо на него.

Но сейчас, так близко, он был весь в жестких линиях. Никакого размытия между его кожей и одеждой.

Я прищурилась, когда его образ продублировался передо мной.

— Шесть.

— Я здесь.

Его рука переместилась на мой затылок, поднимая меня с пола, пока я не села. От резкого движения рвота поднялась у меня в горле, и я закрыла рот тыльной стороной ладони. Тепло покинуло мое тело, запах покинул мое окружение, и я сгорбилась, слезы навернулись на глаза.

Это было нереально.

Я была пуста, так пуста, и единственное, что во мне было реальным, это то, насколько я была истощена. Как же я надеялась, что алкоголь поможет мне оцепенеть.

Мои веки снова открылись, и я лениво повернулась в сторону кухни, где мой телефон упал со стойки. Его имя вертелось у меня на языке, на губах, но, когда я открыла рот, из него вырвался только хрип. Как мое сердце могло вместить столько силы, мой язык не мог перевести это в нечто большее, чем жалкий стон?

Я тщетно потянулась за телефоном. Я никак не могла сделать свою руку длиной в десять футов. Но я все равно пыталась, потому что миража Шесть было достаточно, чтобы напомнить мне, как сильно я в нем нуждалась.

Для того чтобы почувствовать это, мне понадобилось опуститься на самое дно, и этот факт заставлял меня ненавидеть себя еще больше.

Я хотела, чтобы он был здесь. Я так сильно хотела его. Моя кожа была натянута от потребности в нем, от того, как она растягивала меня изнутри. Я была почти пуста, мое желание Шесть заполняло эту пустоту. Но только его присутствие могло заполнить дыру внутри меня, когда я растягивалась далеко за пределы того, что, как я знала, могла заполнить.

— Что ты делаешь?