Я повернулась, но мое зрение было расплывчатым. Я вообразила его голос. Должно быть.

— Мира.

Могла ли я представить его так живо? Слышать его низкий рык, нотки разочарования, так отчетливо, как будто он был рядом со мной и шептал мое имя мне на ухо?

— Прекрати.

Я услышала это несколько раз и заткнула одно ухо большим пальцем, прижавшись другой стороной головы к половице. Я хотела заглушить эти гребаные голоса. Задушить их, лишить чувств, которые они использовали, чтобы дразнить меня.

Тепло сомкнулось на моем запястье, а затем дернуло меня с места.

Мой инстинкт подсказывал, что нужно бороться. И я боролась, пока не оказалась прижата, вес придавил меня к неровному полу.

— Мира. — Голос не был пустым, как раньше. Он был цельным.

— Я не знаю, что реально, — задыхалась я. Нет ничего более мучительного, чем потерять себя в собственном мозгу. Горячие слезы хлынули из моих глаз, когда я была прижата к полу, закрыв глаза от стыда.

— Я настоящий. Я здесь. Открой глаза, Мира.

Я открыла.

Шесть смотрел на меня сверху вниз, выражение его лица было напряженным.

— Шесть? — Спросила я.

Глубокая линия протянулась по его лбу в беспокойстве.

— Это ты?

Он поджал губы.

— Ты ожидала кого-то другого?

Трудно было сказать, учитывая мое нынешнее состояние, но я подумала, что он насмехается над юмором, которого не чувствовал.

— Нет. Никого другого. — Я потянулась к нему слишком быстро, но мои конечности словно приклеились к полу подо мной.

Шесть отодвинулся от меня, и тепло снова исчезло вместе с его запахом. Но на этот раз мои глаза последовали за ним. Он действительно, действительно был здесь. Я чуть не задохнулась от облегчения, которое затопило меня до краев.

Я попыталась встать, но комната опрокинулась, как дешевый аттракцион в парке развлечений, и меня отбросило в сторону, пока я снова не оказалась лежащей на полу, свернувшись в позу эмбриона, мои глаза по-прежнему были устремлены на Шесть.

— У тебя есть какая-нибудь еда? — он нахмурился и посмотрел на холодильник.

— Не знаю.

Он что-то пробормотал, но было трудно что-то расслышать за бешеным стуком моего сердца. Я глубоко вздохнула, и одна слеза скатилась по моему лицу, скапливаясь под щекой. Он был зол, это я могла сказать, но он был здесь.

— Ты можешь подойти сюда? — спросила я, надеясь, что мои руки потянутся к нему. Но я не была уверена. Алкоголь притупил почти все чувства, и я была удивлена, что вообще что-то чувствую.

— Еще нет.

И тут я потеряла сознание.

***

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, когда я вышла из спальни на следующее утро. Свет был слишком ярким, пол слишком холодным, но Шесть был на моей кухне, и мое похмелье не могло этого испортить.

— Как мусор, — сказала я. — Но я думаю, это меньшее, что я заслуживаю. — Я посмотрела в сторону, где он стоял, и мои глаза скользнули по нему — не совсем веря, что он не мираж. — Когда ты вернулся в Сан-Франциско?

— Вчера вечером. — Он взглянул на меня, оглядел так, словно не был уверен, что я вообще жива. — Ты много выпила прошлой ночью. — Это был не вопрос, потому что я никак не могла этого отрицать. — Что ты чувствуешь по этому поводу?

Я провела языком по зубам, обдумывая, как подступиться к этому разговору. Не было никакого дрянного романтического воссоединения. Не будет никакой Миры, бегущей в объятия Шесть в аэропорту. Это была не я, это были не мы. Так почему же я оплакивала это так, как будто это было? Я сглотнула и сказала:

— Кажется, я только что сказала тебе, что я чувствую по этому поводу. — Я обхватила себя руками, крепче прижимая свитер к телу. — Что ты здесь делаешь?

— Я могу уйти, если ты так хочешь. Я знаю, что вчера вечером без приглашения ввалился на твою вечеринку. — Его слова были такими же напряженными, как и мышцы, проступающие сквозь футболку. Он был на взводе; он не мог смотреть на меня.

Все это было неправильно. Это было не то теплое и пушистое возвращение домой, которое я представляла себе в течение нескольких месяцев. И это действительно были месяцы. Я сидела в своем маленьком кресле, подтянув колени к груди и натянув на них свитер. Я смотрела, как он наливает апельсиновый сок в высокий прозрачный стакан и подносит его ко мне.

— Вот. Если тебя больше не тошнит, это поможет. — Он протянул мне стакан, стараясь не касаться своими пальцами моих.

— Меня тошнило прошлой ночью? — Я почесала голову, как будто только это могло вытащить воспоминания на поверхность. Но, очевидно, это не сработало. — Извини, если меня вырвало повсюду или что-то в этом роде.

— Нет, ты не блевала, ты просто повторяла мне снова и снова, что собираешься это сделать. Я все ждал, но этого так и не произошло. Так что я уговорил тебя лечь в постель.

Но другая сторона моей кровати все еще была застелена, когда я выползла из нее утром, что заставило меня подумать, что он не спал со мной. Я оглядела гостиную в поисках каких-либо признаков того, что он лег на пол. Но ничего. Более того, он выглядел так, словно на нем была другая одежда, а не та расплывчатая рубашка, которую я смутно помнила на нем накануне вечером. И выглядел он гораздо более посвежевшим, чем я, вероятно.

— Где ты спал?

— Я… — Он сделал паузу, глядя на меня прищуренными глазами, словно пытаясь понять, что, черт возьми, со мной происходит. — Я ненадолго вернулся к себе домой.

Я продолжала чесать голову, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из предыдущей ночи. Я злилась на себя за то, что напилась до чертиков, но я не хотела сосредотачиваться на этом; я хотела сосредоточиться на том, что впервые с тех пор, как мы с Шесть встретились, он спал где-то еще, кроме как со мной, после ночи, подобной той, что была у меня.

— Мне все равно нужна была свежая одежда.

Я повернулась к окну и посмотрела на улицу. Маленький иней собрался по углам стекла, и тут мой мозг наконец-то проснулся.

— Сегодня Рождество? — Я повернула голову в его сторону.

— Да.

— О, хорошо, ну тогда Счастливого Рождества. — Я была уверена, что он не так хотел провести свой любимый праздник, но тот факт, что он был здесь, в моей квартире, после стольких месяцев без него, мне было трудно думать о чем-либо, кроме того, что он здесь. Как будто все остальное отключилось, и в моем мозгу осталось только одно, повторяемое снова и снова: Шесть здесь. Шесть здесь.

— У тебя есть планы на сегодня? — спросил он напряженно.

Я смущенно сморщила нос, глядя на него.

— Это был серьезный вопрос?

Он забрал у меня пустой стакан и поставил в раковину.

— Да, это был серьезный вопрос.

— Ты когда-нибудь видел, что у меня есть планы? В Рождество, в любой другой день.

— Я не уверен, что знаю тебя так хорошо, как мне казалось. — Это было быстро, комментарий не к месту, а ведь именно такие комментарии являются самыми честными, не так ли? Но его глаза встретились с моими. — Почему ты была пьяна прошлой ночью?

— Почему ты не сказал мне, что возвращаешься домой?

— А теперь ты просто уклоняешься. — Несмотря на холодную погоду, он был одет в футболку, которая обнажала все его бицепсы. И какие только мышцы не занимали эти руки. Они тоже были очерчены, и я задалась вопросом, стал ли он больше тренироваться, с тех пор как я видела его в последний раз, или это просто мой мозг, лишенный Шесть, пожирает его.

Я вытянула руки над головой.

— Я не уклоняюсь. Извини меня за то, что я не хочу обсуждать это так скоро после пробуждения с похмелья.

Он смерил меня пристальным взглядом, и я поняла, что сегодня утром он не в настроении шутить. Но я также не была в настроении для его осуждения, хотя и знала, что заслужила его.

— Итак, мы собираемся поговорить обо всем?

— Было бы проще, если бы мы поговорили об этом. — Он поднял пустую бутылку, которая укатилась от меня прошлой ночью, и поднял ее вверх, мой грех сверкал в утреннем свете. — Прежде чем мы перейдем ко всему остальному, я бы хотел знать, почему?