— Почему просто не поговорили с ним? Объяснили? Зачем сбегать из ЗАГСа?

— Не знаю! Острых ощущений захотелось, — язвлю.

Вру и не моргаю.

— Вы должны подписать кое-что, — протягивает мне лист бумаги в папке первый, который там что-то записал.

— Что это? — смотрю на документ.

— Отказ. Мы не можем закрыть дело только на основе ваших слов. Нужно официальное подтверждение от вас, что похищения не было, и вы не терялись, а сделали это добровольно.

Ставлю подпись.

— Всё? — раздражённо отдаю бумаги.

— Да, — подтверждает Плотников. — А что случилось с вашим женихом? Животное напало?

— Волк в лесу подрал...

— Волк? — удивляются.

— Да, волк. Их здесь много. Вот и нарвались в лесу на одного.

— Это тоже волк? — кивает Плотников на мои забинтованные колени.

— Это я ТОЖЕ сама. Сорвалась с обрыва. Ещё вопросы будут?

— Нет. Прощайте.

Ну и отлично. А то вы меня бесить начинаете.

Смотрю им в след.

Норман, идиот! Настаивает он! Как я могла согласиться выйти замуж за этого человека? Ведь думала, что он подходящий. Спокойствие с ним ощущала. А сейчас только и жду чего-нибудь эдакого, чтобы нервы пощекотать. И кайфую.

В коридоре становится тихо. Ни души.

Бегло осматриваюсь и проскальзываю в палату к Шолохову.

Спит. Правильно — отдыхай.

Провожу слегка пальцами по его щеке. Вздрагивает и открывает глаза. Но взгляд в расфокусе.

— Маша?

— Угу, — беру его руку и целую в ладонь.

Пальцы холодные, хоть в палате и душно.

Гладит неуверенно по волосам.

— Машенька, любимая... Не плачь... Это всего лишь царапина.

Ага, царапина! С десяток швов наложили, и кровь около литра потерял.

Отодвигается, и освобождает мне место рядом. Ложусь и прижимаюсь к его широкой груди.

Вдыхаю его запах, перемешанный с больничным. Пахнет медикаментами и антисептиком. Всегда ненавидела амбре в стационарах. Нормальные люди по нему не тащатся, он вызывает стойкое отвращение и мысли о болезнях. И о смерти...

Но не сейчас. Мой Шолохов поправится.

" Мой родной хороший..."

Вот теперь я чувствую себя спокойно, утыкаясь носом в его железные грудные мышцы. Как за каменной стеной в его объятьях.

За Тихим Доном...

— Держи!

— Тёть Зой! Мы по дороге поедим в каком-нибудь кафе.

Но она настырно запихивает мне в руки пакет с едой.

— Ещё дрянью придорожной будете питаться. В больницу снова захотел? С отравлением. Тебе только швы сняли!

— Всё-всё! Я понял. Отказываться бесполезно, — поднимаю в примирении руки.

— Давайте обнимемся хоть на прощание, — слезливо притягивает меня с Машей к себе. — Опять через год только приедете...

— Ну, так получается... Или давай к нам в город. Будешь наших детей нянчить, — кошусь на Клинскую.

— Шолохов! — срывается она на меня.

— На свадьбу приеду, — соглашается Зоя Тихоновна.

— Вот! Правда, мы ещё с датой не определились. Но мы обязательно предупредим...

— Свадьба... Дети... — бухтит Маша в машине, пристегиваясь. — Шолохов, никаких детей, пока ты диплом не получишь! — с укором.

— Слушаюсь! Только не боишься, что потом рожать будет поздно?

— Ты на что намекаешь, гад? — взрывается.

— Ни на что, — вжимаю голову в плечи.

— Что я старая? В тридцать, по-твоему, не рожают?

— Ты не старая, ты опытная, — ловлю её лицо и целую.

Мычит и лупит по плечам, изображая обиду. Но не умеет она долго дуться. Запал через пару часов пропадает. Рыбка Дори моя.

Отъезжая от дома бросаю взгляд на калитку соседей. Там Юля стоит. Разочарованная...

Не понятно только из-за чего: нашего отъезда или, что от Маши не смогла избавиться. Столько коварства в маленькой девочке я только в кино видел. А тут жизнь...

До сих пор с ужасом вспоминаю, что мог Машку в том лесу потерять навсегда. Не успеть, не найти, не спасти...

А Юля приходила, и мама её. Прощение просили, плакали... Но, честно, жалости ни капли не вызвало. А Клинская простила, она вообще, похоже, зла держать не умеет.

Отворачиваюсь... Противненько как-то на душе...

— Уезжать не хочешь? — по-своему читает моё выражение лица Маша.

— Просто я сюда всегда приезжал с таким удовольствием. Был здесь счастлив. А сейчас... Надо на кладбище перед отъездом заглянуть.

С дедом нужно попрощаться. Не знаю, вернусь ли я сюда через год. Интуиция подсказывает, что нет...

Клинская молча кивает и переводит взгляд на вид за окном.

— Несмотря ни на что, мне здесь понравилось, — шумно выдыхает. — Спасибо...

— За что?

— У меня таких приключений никогда не было.

— Будут... Похоже, мы с тобой мастера находить неприятности.

Смеётся, тянется ко мне и чмокает в щёку.

— Люблю тебя!

В город мы возвращаемся почти через сутки. По дороге несколько раз делали остановки. Заправки, поесть, поспать. Ну и ... Не удержался я после почти недельного перерыва. Разрывало от желания.

— Заедем сначала к моим, потом к твоей маме и ко мне, — выкладываю расклад, сжимая Машины пальчики.

— Почему в такой последовательности?

— Можем сначала к тебе, потом к моим родителям. Не критично... Но бьюсь об заклад, что твоя мама сразу сообщит о нашем возвращении Норману и он скоренько явится.

— А " ко мне"— что значит?

— Я планирую жить вместе. Ты против?

— Нет. Но, кажется, такое нужно сначала предложить, потом обсудить. А не решать всё в одиночку...

-Я от жары и усталости плохо соображаю, походу. Или мы вернулись в город, и ты начинаешь вести себя как прежде? Объяснения в любви — это способ запудрить мне мозги и вернуться быстрее домой? — начинаю закипать.

Сейчас меня гложут сомнения.

— Успокойся, — произносит ровно. — Просто хочу, чтобы мы важные решения принимали вместе. А съехаться — это важно. Ты готов, что я буду всё время мельтешить у тебя перед глазами?

— Я уже привык. И мне нравится. Я бы предложение не делал... Жили бы вместе и всё. Без штампа в паспорте. Но я так не хочу. Хочу, чтобы ты жена, детей... Когда-нибудь... — вспоминаю, что только после диплома, а его ещё получить надо.

— Мама будет в шоке, — на выдохе.

— Нашим родителям придётся смириться... Так что решила?

— Поехали к твоим.

Дома встречает только Люся, что странно. Сегодня суббота. Мама точно должна дома быть.

Домработница смотрит во все глаза и нервно теребит край фартука, увидев меня с Машей за руку.

— Где все? — надеюсь всё же, что родители где-то разбрелись по комнатам.

Люся молчит.

— Что-то случилось? — понимаю по её встревоженному виду.

-Да... Иван Дмитриевич в больнице... Инфаркт...

— Какой инфаркт, Люсь? Он на сердце не жаловался. Давление — да...

— Ром... — дергает меня за руку Клинская.

Не понял? Она что-то знает?

— Колись, Люся!

— У него давно проблемы. Но тебе не говорили. Причин не знаю. Полгода назад твоему отцу сделали шунтирование. А во вторник позвонил начальник полиции и сказал, что тебя волки подрали. Ну, Ивана Дмитриевича и накрыло.

— Пиздец какой-то! — провожу руками по лицу. — Зачем молчать? Я маленький или немощный что ли? Вывез бы как-нибудь эту информацию. А ты выходит — знала? — смотрю на Машу.

— В общих чертах... Зоя Тихоновна проболталась... Я обещала, что сохраню в тайне.

— Какую тайну? Мадридский двор вам здесь? Здоровье — не шутки. Где они?

— В Центральной...

— Поехали, — хватаю Машеньку за локоть и тащу за собой к машине.

— До свидания... — успевает она кинуть на ходу.

— Клинская, ты меня удивляешь! Знаешь тайны моей семьи и молчишь. Как тебе теперь доверять? — волоку её за руку за собой.

— Это ваша семья, вы и разбирайтесь...