— Это мне? — смотрю на цветы.

— Тебе. Не розовые розы, но... — отдаёт.

— Они даже лучше, — втягиваю аромат луговых трав.

— Хоть чем-то угодил, а то ты моими подарками направо и налево разбрасываешься.

— Потому что не надо было. Ещё и каждый день...

— Надо как большинство мужиков — в день рождения и восьмое марта?

— Нет. Но когда часто, эффект приятной неожиданности пропадает.

— Запомню. Я обед готовить. А то, узнав, что повариха из тебя никакая, боюсь — отравишь, — произносит с сарказмом.

— Угу, — плетусь за ним следом, перебирая цветы в букете. — Во что их поставить? — осматриваюсь в доме в поисках вазы.

— В буфете должен быть кувшин.

Наверное, он имел в виду эту глиняную крынку — достаю её с полки внизу.

Цветы занимают место на узком подоконнике и радуют глаз. Смотрятся очень органично в этом доме, по-деревенски. А я присаживаюсь за стол и наблюдаю за тем, как готовит Шолохов. Он даже газовую плиту походную с собой взял.

Смотреть на готовку мужчин — особая эстетика. Они же это для тебя делают, стараются. И даже простые блюда у них кажутся очень вкусными, пальчики оближешь. Обожала, когда обеды или ужины варил папа. А шашлык в его приготовлении был сногсшибательным.

— Давно ты готовишь? — наблюдаю, как он ловко режет картофель, зажав его в кулаке. Я на досточке это делаю.

— С детства. Дед научил.

— Он для тебя был важным человеком.

Шолохов на мгновение замер. В глазах заскользила печаль.

— Да...

— Как он умер?

— Сердечный приступ. Нашли только через неделю. Спохватилась знакомая из посёлка, к которой он приезжал раз в неделю помочь по хозяйству. Подняла шум, участкового, они и обнаружили его в сарае мертвым.

— То есть он умер в одном из этих...? — выглянула в окно.

Брр, немного не по себе стало.

— Нет. Тот я снёс, разобрал на доски. На его месте теперь яблоня посажена.

Я видела её за баней. Вот где место упокоения дедушки.

— Давай не будем о грустном за едой, — предложил не вспоминать.

— Хорошо.

Поставила локти на стол и уперлась подбородком в кулаки.

Шолохов посмотрел на меня, нервно закусил губу и попробовал бульон от супа, даже не подув на него.

Видела, как обжёгся и у него на глазах проступили слёзы. Побежала за холодной водой.

— Пей, — протянула кружку.

Он отпил половину.

— Хана, я себе язык сварил. Просил же не гулять в таком виде, — бросил взгляд на лиф от купальника.

Я скрестила руки на груди.

Допрыгалась коза? Покалечила парня.

— Не смотри, — начала защищаться.

— Серьёзно? Как ты себе это представляешь? Если ты в таком виде, а я... — не договорил.

И так понятно. Хочу тебя. Вот что имел в виду.

Пошла к шкафу, достала и надела футболку.

— Так сойдёт? — посмотрела на него и развела руки в стороны.

— Да. Вполне.

— Давай помогу доварить суп, — пододвинула его боком в сторону и порезала зелень.

Демонстративно подув на ложку, попробовала еду на соль.

— Ммм, вкусно!

— Спасибо!

— Тебе в повара надо было идти, а не управленцы. Открыл бы свой ресторан.

— А комбинатом кто руководить будет? — кинул на меня взгляд, пожёвывая обожжённый язык.

— Не сразу же твой отец передаст тебе бразды правления. Тебе всего двадцать.

— Двадцать один, — поправил.

— Не велика разница.

— Да ладно! Тебе двадцать пять и ты считаешь, что между нами целая пропасть. Хотя я тоже большой разницы не улавливаю.

— Почти двадцать шесть... И она есть.

— У меня были девушки, которые мне в мамы годились и ничего, ни одна этого не стеснялась.

— Ты это сейчас серьёзно говоришь? — неприятно удивляюсь.

— А что? У меня ровесниц или младше вообще никогда не было.

— Опытных любишь?

— Да сейчас такие малолетки пошли, что опыта у них выше крыши, ещё тебя научат, — смеётся в ответ на мой вопрос.

— Тогда почему?

— Без понятия. С девушками своего возраста могу только дружить из-за схожести интересов. Но не более. Они меня не привлекают.

— Я догадывалась, что ты извращенец...

Он засмеялся, а потом нажал на рычажок на плите, тот громко щёлкнул и я подпрыгнула. Плита отключилась.

— А ты трусиха.

Подставив тело солнцу, наслаждаюсь его теплом. Оно пригревает, и я чувствую, как ультрафиолет проникает в мою кожу. Она немного горит, значит, скоро превращусь в румяный пирожок.

Рядом на покрывало падает лицом вниз Шолохов, сбрасывая на меня холодные капли воды.

— Но... Ты как лягушка ледяной...

Вода в озере за неделю так и не прогрелась, я не рискую в неё заходить, простыть не хочу. А Рома привычный, он оказывается, с детства закаляется, моржует даже иногда.

— Погрей меня, — прижимается к боку своим телом.

— О, нет! — присаживаюсь, отодвигаясь подальше. — Сам сохни.

— Я и сохну... По тебе...

— Начинается, — закатываю глаза. — Кстати, кто-то давал неделю на развитие наших отношений. Она вот-вот закончится.

— Так она ещё не истекла, у меня есть сутки, — играет бровями.

Его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на груди, в лифе от бикини. Закусывает нижнюю губу. От его взора меня пронзает какой-то импульс, и я сжимаю ноги.

С каждым днём рядом с ним моё желание отдаться ему всё сильнее. Иногда я готова завыть от этого. Какой-то нездоровый голод внутри...

Хочу оказаться в его руках, снова ощутить сжигающие поцелуи, рушащие преграду между нами. И, простите меня, хочу почувствовать его в себе.

Желание настолько накрывает, что даже во сне мне снится, как мы занимаемся любовью. Страстно... Жарко...

Вчера утром он спросил, почему я так громко стонала во сне. А я даже не нашла ответа на его вопрос. Что ему сказать? Мне приснился наш секс, и я там кончила. А я реально почувствовала оргазм, когда проснулась от внезапности ощущений. Если во сне так... То, что в жизни со мной будет? Я умру от удовольствия? Такое возможно?

Но днём я цепляю маску недоступности и стараюсь его к себе не подпускать. Не всегда получается, и он временами может меня погладить или поправить волосы. И я впадаю в дикий восторг от этих телодвижений, но на этом всё...

Шолохов прячет лицо в руки и перестаёт шевелиться.

Его крепкая спина постепенно высыхает и даже на шортах, в которых он купался, появляются сухие пятна.

Протягиваю руку и не торопясь прогуливаюсь пальцами, как маленькими ножками, по его лопатке. Чувствую лёгкое вздрагивание мышц под своей рукой.

— Маша...

— Извини, не удержалась...

Прячу руку между ног.

— Мне нравятся твои порывы, — переворачивается лицом ко мне. — Маш, признайся, ты поменяла обо мне мнение? Теперь я тебе нравлюсь?

— Это не оправдывает твой поступок.

— У меня не было другого выхода. Если бы ты вышла замуж, то мне бы пришлось признать своё поражение и уйти, оставив тебя с человеком, которого ты не любишь. Я не мог себе этого позволить. Люби ты его, я бы и пальцем не пошевелил, чтобы помешать тебе стать счастливой.

— Раньше ты был чокнутый, а теперь странный...

— Расту... Взрослею, — смеётся.

Неожиданно садится и смотрит куда-то на другой берег озера. Прослеживаю за его взглядом.

На том берегу пьют воду олениха с оленёнком. Она очень крупная, а он наоборот маленький, скорее всего, примерно месяц от роду.

— Живая, — улыбается. — И снова мамой стала.

В глазах такой живой огонь и нежность, будто старую хорошую знакомую встретил.

— Ты её знаешь?

— Да, лет десять назад дед нашёл Марусю совсем маленькой, браконьеры убили мать, а её бросили. Он выходил, выкормил. А потом отпустил. Первое время она часто возвращалась домой, а потом пропала. Дед весь лес обшарил в её поисках. Оказалось, что она просто решила стать матерью, а в этот период они стараются избегать контакта с людьми. Боятся.