— Маруся? — посмеиваюсь. — Как ты её узнал?

— Пятно на боку. Шерсть немного светлее. Она маленькой спалила шерстку о горячую дверцу печки. Я думал, она уже погибла или убили, давно не было видно...

— Наверное, это добрый знак.

— Надеюсь. Хочешь, кое в чём признаюсь? Только не смейся! — смотрит загадочно.

— Давай, интересно, — села, поджав под себя ноги.

— В детстве я представлял, что Маруся не просто олень, а заколдованная девушка. У неё были такие глаза... Иногда она плакала. Думал, вырасту и обязательно расколдую, чтобы она радовалась.

— Боже, ты перечитал сказок, — посмеиваюсь над ним.

— Просил же не смеяться.

— Ты влюбился в оленя. Шолохов, ты не просто извращенец — ты зоофил, — смеюсь громко, чем спугиваю животных, и они убегают в лес.

— Ну, Клинская, зараза такая, — накидывается на меня в шутку, прижимая к земле, и начинает щекотать.

— Нет! Нет! Пожалуйста! Я щекотки боюсь! — извиваюсь в его руках, пытаясь отбиться. — Роман, перестань!

Но он продолжает, а потом вдруг его пальцы перестают впиваться мне в рёбра, но зато губы впиваются в мои.

Ох... Я ошалело теряю разум от острых ощущений. Неделю мечтала об этом и вот оно. Поднимаю руки и обнимаю его за шею.

Жадные поцелуи разжигают весь спектр эмоций внутри, кожа становится чувствительной и каждое прикосновение, словно удар электрошоком.

Ммм... Он такой сладкий...

Его рука ложится на мою поясницу и медленно скользит в трусики купальника. Сжимает ягодицы, и я чувствую, как начинаю течь.

Вдруг воздух разрезает пронзительный рев и звериный рык.

Шолохов отстраняется и прислушивается.

Слышен звук какой-то возни и визгов где-то недалеко. Удары, треск ломающихся веток.

— Иди домой, — вскакивает на ноги и с волнением смотрит на меня. — Быстро!

— А ты? — хватаю покрывало и сумку.

— Я скоро приду.

— Рома, что там? — голос дрожит от страха.

— Иди домой, — рычит на меня не хуже зверя.

Я огибаю берег и направляюсь к дому, по пути оглядываюсь и вижу, как Шолохов скрывается в зарослях кустов.

Куда ты, псих? Там, похоже, медведь с волком сцепились, судя по звукам. Жить надоело?

Первая мысль была бежать следом за ним, но страх пересилил и я, сверкая пятками, побежала домой.

Он знает эти места и повадки животных, вряд ли полезет к ним в пасти. Не совсем же Рома отмороженный на голову, хоть и похож на йети. Такой большой красивый снежный человек.

Залетела в дом, бросила вещи у двери и забилась в угол на кровати за занавеской. Там ещё в окно хорошо видно дорогу на озеро, но на ней никого нет.

— Шолохов, только не наделай глупостей, пожалуйста...

Я не хочу остаться здесь одна, я же погибну сразу. Не приспособлена к такой жизни. Я даже не знаю, в какую сторону бежать для помощи. Поселок где-то рядом, чуть больше тридцати километров, но в каком направлении неизвестно.

Прошёл примерно час, когда я услышала звук шагов на пороге.

Почему я не видела в окно как он шёл?

Дверь открылась. Послышались тяжелые и какие-то шаркающие шаги, словно это не молодой парень, а старик.

Я выглянула из-за занавески — Роман пил воду прямо из ведра.

Посмотрела на него и вскрикнула.

Всё тело в крови, а шорты пропитаны ей насквозь.

Он ранен?!

Проводив взглядом Машу, которая побежала к дому, потихоньку пробираюсь через кусты к месту схватки.

Стараюсь не задевать ветки и не шуметь. Ни к чему привлекать внимание разъярённых животных.

На небольшой полянке Маруся отбивается от двух волков. Следили твари, знали, что олениха уже не молодая и прыткая, а детёныш маленький совсем.

Она топчет копытами хищника поменьше, скорее всего молодой волчонок, а большой пытается вгрызться ей в шею.

Осматриваюсь по сторонам и хватаю большой булыжник.

— Маруся, замри немного, — целюсь и швыряю со всей силы.

Прямо в голову волка. Он вертит раненой башкой, падает на ноги, поднимается. Я его хорошо оглушил.

Олениха от неожиданности шарахается в сторону и отпускает волчонка. Оба хищника, поджав хвосты, скрываются в лесу.

Покидаю своё укрытие и выхожу к оленям.

— Эй, привет, Маруся!

Израненная и испуганная она смотрит на меня огромными глазами.

— Я не обижу, — делаю несколько шагов, но она отпрыгивает.

Не признала.

Я бы себя тоже не узнал.

— Где малыш? — но она же не понимает, только ходит кругами вокруг, прихрамывая на переднюю ногу.

Суки!

Замечаю оленёнка в траве, ему перегрызли горло.

Маленький ещё совсем. Маруся такой же была, когда дед нашёл её. Она подходит, нюхает детёныша, толкает носом, но он уже не встанет.

— Я похороню его... — обещаю ей. — Уходи, пока не вернулись, — отгоняю её.

Она издает пронзающий душу крик, похожий на рёв медведя, и убегает.

Взвалив на плечи олененка, отправляюсь к дому. Там, рядом с яблоней, закопаю.

По дорожке идти долго, поэтому срезаю напрямик. Тело заливает кровь из раны на шее у детёныша. Липкая, скользкая и пахнущая, как парное молоко. Я не боюсь крови, но сейчас она вызывает какие-то смешанные чувства. Омерзение и жалость.

Оставляю мертвого оленёнка в траве. Надо Машу проверить. Испугалась же. А ещё пить хочу ужасно.

Войдя в дом, сразу прикладываюсь к ведру с водой, даже кружку искать не стал.

За спиной раздаётся вскрик.

— Ты ранен? — кидается ко мне Клинская. — Столько крови.

В её глазах испуг, переживала за меня.

— Это не моя кровь... — падаю от бессилия на скамейку.

— А чья?

— Волки оленёнка Маруси загрызли. Я притащил, чтобы похоронить его...

— Волки?

— Да, Машенька, волки... Надеюсь, теперь тебе не нужно объяснять, что опасно ходить одной к озеру?

— Да...

— Отлично. Мне нужно смыть это с себя, а потом зарыть тушку. Эти твари знают, что осталась добыча, и обязательно вернутся.

— А Маруся? Где она?

— Я прогнал её.

— Бедная... Ребёнка потеряла...

— Это естественный отбор, Маша, — вышел, направился к бане.

-Смотри, — кивнула в сторону Клинская, когда я зарыл оленёнка.

Из травы гордо возвышалась мать, пришедшая попрощаться с сыном.

— Жалко её, одна осталась...

— Не одна, они группами живут. Просто она иногда сбегает от них, любит одиночество.

— Глупая. Так бы сохранила малыша, — вздыхает Маша.

— Идём...

Она кладёт на холмик небольшой букетик цветов и следует за мной.

— Знаешь, мне это всё сейчас смерть отца напомнило... — говорит тихо, когда догоняет.

— Когда он умер?

— Десять лет назад. У него рак был...

Притягиваю её к себе и обнимаю. Чувствую, как у неё плечи начинают трястись, а нос всхлипывать. Я не хочу успокаивать её. Ей нужно выплакаться, снять напряжение. Для девушек полезно.

Просто стоим в обнимку, и я глажу Машу по голове. Это так интимно, гораздо больше, чем секс. Обмен душевным теплом и нежностью.

— Предлагаю немного напиться, — сажусь на крыльце рядом с Клинской, ставлю бутылку вина и два бокала.

— Откуда такое богатство? — поднимает, смотрит этикетку и ставит обратно.

— У деда в погребе нашёл несколько бутылок. Похоже на подарок родителей. Но он такое не пил, предпочитал водку или самогон. Там целая бутыль стоит, — разлил вино по бокалам.

— И никто не взял за это время?

— Ты этот погреб ещё найди, попробуй. Не чокаясь.

Маша делает большой глоток.

— Ммм, хорошее вино.

— Неплохое, — покачиваю фужер. — А учитывая то, что оно уже выдержанное, то скоро оно ударит в голову.

Я не ошибся.

С пары бокалов Маша стала веселее и общительнее, а ещё развязаннее: села рядом и начала водить пальчиком по моему бицепсу.

Брр, мурашки по телу так и бегают вверх и вниз.