Я подхожу к окну и прижимаю руки к стеклу. Гостиничный номер демонстрирует незнакомый вид: огромную и сдержанную группу небоскребов, старые кирпичные склады и причудливые архитектурные постройки. Очертания Канзас-Сити. Город Эша.

Эш.

Хоть одна женщина любила какого-нибудь мужчину так, как я любила своего Эша? Если бы он перестал меня любить, или я перестала любить его, то весь мой мир сжался бы до точки, а затем взорвался. Он был мне нужен также как воздух, также как солнце, и также как бог.

Я не могу не выйти за него замуж. Каждая клеточка моего тела требовала его присутствия, тосковала по малейшему касанию его рук, его слов или глаз; мне было суждено выйти за Эша так же, как было суждено родиться с серыми глазами или со светлыми волосами.

Так почему у тебя слезы, Грир?

Но я, конечно же, знаю «почему». Эш тоже бы понял «почему», если бы видел меня прямо сейчас. Потому что я не могу не любить Эмбри, потому что то же самое чувствовал и Эш, потому что у нас троих была какая-то извращенная испорченная любовь, которую не согласилась бы принять ни одна церковь, что уж говорить об американском электорате.

Я выйду замуж за Эша, а Эмбри будет за этим наблюдать. Эмбри вручит Эшу кольцо, которое скрепит наши клятвы, и мы втроем будем тихо страдать вместе, и умрем вместе, хотя мы с Эшем тихо родимся заново, как муж и жена.

Не было никакого способа это обойти, ничего нельзя было сделать, по крайней мере, я ничего не могу придумать. Я не могу не выйти замуж за Эша. Я не могу перестать жаждать Эмбри. Они оба меня любят, и оба любят друг друга. В какую сторону бы мы не двинулись, чье-то сердце будет разбито, и Эмбри знает (возможно, всегда знал), что, если бы он поставил меня перед выбором, если бы спросил вслух «я или он», то моим выбором стал бы Эш.

Я бы каждый раз выбирала Эша.

И, возможно, именно поэтому мне хочется плакать: мое сердце разбивалось из-за Эмбри так же сильно, как оно разбивалось из-за меня.

Раздается стук в дверь, и я отгоняю свои мысли, ожидая увидеть Абилин и вуаль.

— Заходите, — произношу я, несколько раз моргнув, чтобы избавиться от наворачивающихся слез.

Слышится щелчок ключ-карты, и тяжелая дверь открывается. Я отхожу от окна, готовая поддельно улыбнуться и рассмеяться перед Аби, готовая взять из ее рук вуаль и прикрепить ее к тонкой тиаре в моих волосах.

Но не Абилин входит через дверь.

А самый подходящий человек.

— Эмбри, — шепчу я. Я выдыхаю его имя, словно это мой последний вздох.

Он входит и закрывает за собой дверь, запирая ее и осторожно закрывая щеколду. Мое сердце начинает стучать сильнее, несмотря на то, что он стоит ко мне спиной. Эмбри заставлял мой пульс биться чаще, был причиной того тепла, которое проникало в самую дальнюю часть меня. Но потом он поворачивается, и тепло превращается в пламя. В обжигающее неистовое пламя.

Мы так долго не были наедине, неделями, месяцами, но теперь мы, наконец-то, одни. Но я разодета, как «Американская невеста века», а он в смокинге, и слово «свадьба» витает в воздухе, словно отдельная сущность, словно третье лицо в комнате.

Я опускаю глаза в пол, не доверяя себе, боясь взглянуть ему в лицо, не желая видеть то мучение, которое, я знаю, будет на нем написано. Не желая, чтобы он увидел мучение, написанное на моем собственном лице. Разве все это не было и так слишком сложным? Почему он здесь? Зачем приходить и влиять на этот момент, когда мы могли бы просто продолжать двигаться, как всегда, игнорируя, отрицая, избегая? Безмолвно умирая?

Эмбри осторожно шагает в мою сторону, это было так непохоже на него, так непохоже на непокорного, импульсивного мужчину, которым он был. Он останавливается, находясь как раз вне досягаемости, его черные туфли мерцают на ковре.

— Грир, — тихо говорит он.

Я заставляю себя взглянуть в его глаза, пройдясь взглядом вверх по длинным ногам, по прекрасно подогнанному пиджаку смокинга, который подчеркивал худощавые жесткие линии талии и плеч, а затем, наконец, добираюсь до его лица, где на каждой красивой черте отпечатана боль.

В тот момент, когда наши глаза встречаются, я понимаю, что неважно, что мы не касаемся друг друга. Наэлектризованный жар в его глазах был отчаянным, и я знаю, что в моих глазах он видит то же самое. В этот момент в моей душе, мы разделяем тысячу обжигающих поцелуев, он ласкает каждый дюйм моей кожи, и я тысячу раз кончаю, находясь под его стройным мускулистым телом.

Эти льдисто-голубые глаза горят жаром, и я дрожу.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я шепотом.

— Я хотел тебя увидеть. Знаешь… раньше… — Он замолкает.

Эмбри подходит ближе, поднимая руку. Я не должна была позволять ему прикасаться ко мне, не в день свадьбы, не в свадебном платье, но моя грудь наполнена этой острой болью, и поэтому, когда он приближается, я закрываю глаза и затаиваю дыхание.

Костяшки его пальцев проходятся по моей щеке, посылая дрожь, что распространяется вниз по моей спине. Из-за каждого прикосновения его пальцев к моей коже хотелось кричать, хотелось плакать.

Я с трепетом открываю глаза. Эш пристально смотрит на меня. Его голубые глаза кажутся ледяными из-за боли. Мой взгляд падает на его рот, и его губы немного раскрываются, словно у него перехватывает дыхание.

Я не могу перестать смотреть на них, на эти твердые губы, с едва уловимым наклоном в уголках, с наклоном, который может превратит ухмылку в презрительную усмешку или в улыбку, в зависимости от переменчивого настроения Эмбри. Я хотела эти губы. Мне хотелось, чтобы они были на моем рте, хотелось, чтобы они прижались к моему горлу, хотелось, чтобы они находились у меня между ног. Я хотела его губы, его руки и его член. Хотела, чтобы он сорвал мое свадебное платье, чтобы сделал то, что обещал его жгучий взгляд, чтобы он трахнул меня. Эш, будь он проклят.

Разве что…

Разве что, я любила Эша. Разве что, я обещала ему, что не прикоснусь к Эмбри, пока мы втроем наконец-то не поговорим.

Я вздыхаю и делаю шаг назад. Это слишком опасно: Эмбри рядом, а мое сердце так сильно скручено в узел. Эмбри замечает, что я шагнула назад, и его брови слегка сходятся вместе, выражая замешательство и боль, кипящие под поверхностью выражения его лица. Я ненавидела причинять ему боль, и я ненавидела себя за это, но какая была альтернатива? Разве здесь есть какой-нибудь другой выход?

— Ты должен идти, — задыхаясь, произношу я, отворачиваясь, так как не могу больше смотреть на уязвленное выражение на его лице. — Ты не можешь… и я не могу… просто. Пожалуйста.

— Я пока не могу уйти, — произносит Эмбри, и его голос теряет ту хриплую неуверенность, которая в нем присутствовала раньше. На ее месте бесстрастный ледяной тон, который он обычно использовал с непокорными сенаторами или с легкомысленными полчищами репортеров и папарацци, которые следовали за каждым его шагом. Это его «вице-президентский» голос, и этот голос заставляет меня дрожать, отчасти из-за его холодности… но отчасти из-за его власти. Эмбри был изящным клинком, острым, проницательным и смертоносным, и когда его край прижат к горлу, возникал острый трепет страха в сочетании с желанием.

— Эш попросил меня доставить тебе подарок. Я убедился, что Абилин будет занята, и у меня будет достаточно времени для того, чтобы передать его тебе лично.

Я глубоко вздыхаю, задаваясь вопросом, будет ли так постоянно. Что мы с ним будем вместе только тогда, когда найдется какой-нибудь предлог, что бы будем навсегда разделены мужчиной, которого любим больше, чем друг друга, чем самих себя.

— Грир, — лед в голосе Эмбри оттаял совсем чуточку, когда он произнес мое имя. — Пожалуйста, позволь мне подарить тебе подарок. Ты знаешь, что Эш серьезно относится к тому, что не должен пока тебя видеть, поэтому он попросил меня его доставить.

Наконец-то, я поворачиваюсь к нему, и он протягивает мне свой телефон, Чувствуя замешательство, я тяну к нему руку, экран загорается, и появляется имя Эша.