— Я не стою на ее пути, — с уверенностью, которую не чувствую, говорю я. — Как я могу там быть? Я не политический соперник и не представляю ей угрозы.

Мы достигаем вершины лестницы, и Бельведер смотрит на меня.

— Думаю, вы представляете большую угрозу, чем осознаете.

Звучит так сильно похоже на проклятие Мерлина, что я напоминаю себе, что нужно расслабиться. Почему все убеждены в том, что я опасна?

— Я не хочу представлять собой никаких угроз, — произношу я. — Я ничего не собираюсь делать, чтобы навредить Леффи. Я просто хочу быть с Эшем.

Выражение беспокойства на его лице смягчается, превратившись в расположенность.

— Я знаю. И я сделаю все возможное, чтобы помочь. — Он смотрит на свои часы. — Но прямо сейчас я должен спуститься и дождаться, когда президент закончит свой брифинг. У вас есть все, что нужно?

Я от него отмахиваюсь.

— Я большая девочка и буду в порядке.

Он сжимает мой локоть, а затем спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и его каштановые волосы колышутся на каждом шагу. И именно в этот момент телефон в кармане моего платья издает жужжащий звук. И потом еще один. И еще один.

Я на ходу достаю аппарат. От Эша. Вижу первое сообщение, мой живот делает сальто.

Разденься.

Даю тебе пять минут, чтобы освежиться и подготовиться.

Затем я хочу, чтобы на тебе осталась только моя рубашка…

Любая

Три маленьких точки прыгают, а затем исчезают, и я задаюсь вопросом, где сейчас находился Эш. В оперативном штабе? Рассматривает ли фотографии со спутника, показывающие передвижений войск, пока печатает мне сообщение о том, в какой позе хочет меня обнаружить, когда закончит с делами?

Ты будешь стоять на коленях на полу посреди комнаты, держать руки за спиной, твои глаза должны быть опущены в пол. Жди меня именно в такой позе.

И когда я туда доберусь, мы будем «в сцене». Тебе разрешается обращаться ко мне, используя слова «Сэр» или «Мистер президент». Поняла?

Я скидываю обувь и отвечаю.

Да, сэр.

Пауза, а затем:

Хорошая девочка.

Я с трудом расстегиваю молнию на платье, стягиваю с себя слои шелка и тюля, выгибаясь, избавляюсь от трусиков и лифчика, и складываю одежду в гардеробной, чтобы ее не было видно. А затем чищу зубы, освежаюсь, и ищу подходящую рубашку. К тому моменту, когда пять минут истекают, я опускаюсь коленями на ковер, рубашка на мне застегнута, а рукава закатаны. Я прячу руки за спину, обхватывая каждое предплечье противоположной рукой, как видела в интернете — сабмиссив принимали такую позу, и утыкаюсь лицом в пол.

Практически сразу становится неудобно. Ковер впивается в мои колени сотнями маленьких скрученных ворсинок, а мышцы рук напрягаются от боли, вызванной незнакомым положением. Мою кожу пронзает тысяча миллионов покалываний, и каждое крошечное ощущение (томление, прохладный воздух, слабый голод, оставшийся после моего наполовину недоеденного ужина) становится преувеличенным и всепоглощающим. Я не могу использовать телефон, чтобы отвлечься, не могу даже воспользоваться своими глазами, чтобы отвлечься, ничего не стояло между мной и ощущениями внутри моего тела. Ни другого человека, ни других мыслей. Ни работа, ни семья, ни друзья, ни обязанности; была только я и единственное указание — ждать.

И поэтому я жду, стараясь не дергаться из-за агонии, вызванной этим ожиданием. Я привыкла к тому, что мои мозг и тело все время заняты, привыкла заниматься исследованиями для моей книги, а удерживать мое тело в неподвижном состоянии и ждать — это было чуть ли не самой худшей пыткой из всех, которые я только могла придумать.

Без часов или телефона время растягивалось и искривлялось. Я понятия не имею о том, как долго стою на коленях в этой тихой комнате (минуты, часы или годы), и у меня появляется ползучее чувство одиночества, которое пришло вместе с тишиной и неподвижностью. Как долго нужно стоять здесь на коленях? Наверняка Эш не ожидал, что я буду ждать дольше нескольких минут? Конечно же, он не хотел бы, чтобы я испытывала боль и покалывание, и чувствовала безумие от давления моих собственных мыслей?

Разве что я знала, что именно этого он и хотел.

Контроля. Моего подчинения, приправленного дискомфортом и желанием ему угодить.

И мне очень хотелось ему угодить, так сильно этого хотелось.

И с осознанием, стало легче удерживать позу, стало легче переносить тишину. Теперь у этого была цель, причина, и причиной был Эш. Он единственная причина, которая мне нужна. Я думаю о нем, когда мои колени начинают ныть от давления ковра, когда мой рот становился суше, когда мурашки появляются на моей коже из-за холодного воздуха комнаты. Я отбрасываю каждое ощущение, едва оно возникает, мои мысли устремляются к Эшу и к слабому огню, разгоравшемуся глубоко в моей сердцевине, и в конечном итоге все остальное исчезает, оставляя после себя очищенную версию меня. Версию, которая ждала.

Я плаваю на месте в этом состоянии, когда наконец-то открывается дверь в спальню. Я не поднимаю глаз, но, когда он входит, с нетерпением наблюдаю за блестящими туфлями. И затем перестаю дышать, когда за ними следует вторая пара обуви.

Эта вторая пара замирает в середине шага, словно ее владельца останавливает вид — я стою на коленях на полу, заложив руки за спину, а мои соски торчат сквозь тонкую ткань мужской рубашки.

Дверь хлопает, и Эш присаживается передо мной на корточки.

— Теперь ты можешь поднять голову, ангел.

Я смотрю снизу-вверх на Эша, на мужчину, который совсем не изменился за те минуты, что мы провели порознь, хотя он казался мне совершенно другим человеком. Но затем мои глаза двигаются мимо него, к Эмбри, и я чувствую лишь дикую панику. Панику, охватившую меня из-за того, что я нахожусь перед ним в таком уязвимом положении. Панику, которая отражает панику на его собственном лице, скорость его дыхания.

— Надеюсь, ты мне доверяешь, — произносит Эш. — И я надеюсь, ты знаешь, что я буду оберегать тебя, пока ты мне подчиняешься. Я удостоверился в том, что никто здесь не появится, пока ты ждешь.

Я отрываю пристальный взгляд от Эмбри.

— Но вы привели кое-кого с собой. — И добавила я в последний момент: — Сэр,

Эш кивает.

— Нам необходимо сделать несколько телефонных звонков, и я могу их сделать и отсюда. Я не хотел оставлять тебя одну ни секундой дольше, но также я хотел, чтобы Эмбри был поблизости, пока я буду разговаривать с нашими людьми, находящимися около Карпатии.

— Я могу уйти, — произношу я. Я умоляю. — Или я могу подождать где-нибудь еще, пока ты звонишь.

Не заставляй меня быть такой перед Эмбри. Я слишком слаба, чтобы скрывать, как сильно мне это нравится.

— Нет, — говорит Эш. — Я хочу, чтобы ты осталась.

— Эш… — из-за его спины произносит Эмбри, его лицо бледно. — Мы можем заняться звонками завтра утром. Нет необходимости в том, чтобы я вторгался…

Его голос внезапно прерывается, когда Эш проводит пальцем вверх по моему бедру до киски и осторожно скользит в меня. Несмотря на сильную неловкость из-за присутствия Эмбри, мое обделенное тело тотчас же реагирует, и я пытаюсь опуститься на палец, извиваясь, чтобы добиться большего контакта и большего трения.

— Такая мокрая, — бормочет Эш.

Со стороны двери раздается звук, похожий на удушье, — его издает Эмбри.

Эш вынимает свой палец и кладет его мне в рот, чтобы я его вылизала дочиста, что я и делаю, без всяких вопросов. Похоть заменяет здравый смысл, здравый смысл, который говорил мне, что я не могу делать ничего подобного перед Эмбри. Из-за этого больно будет и мне, и ему, и тогда Эш поймет, почему это причиняет нам боль, и тогда больно будет уже ему.