Несмотря на эти причины, мне было ужасно и страшно стыдно. Стыдно влюбиться в человека, которого я не знала; ужасно надеяться, что он вспомнит то, что произошло в другой стране четыре года назад; кошмарно быть юной, невежественной, беспомощной и настолько глупой.

— Я должна идти, — резко сказала я, чувствуя ком боли в горле. — Мне нужно идти.

Мерлин понял это, но ничего не сказал, просто кивнул.

— Ты хорошая девушка, Грир. И ты заслуживаешь счастья. Я лишь прошу тебя не торопиться и придержать поцелуи еще на какое-то время. И когда-нибудь, ты тоже найдешь свое «долго и счастливо».

Я не хотела слушать, и уже тем более мне не хотелось давать подобные обещания. Я хотела Эша, и сегодня днем во дворе свершилась моя судьба. Я была обречена желать его, не имея возможности получить, и, как леди Шалотт, я буду ткать картины моей боли и преданности долгие годы.(Примеч.: «Леди из Шалотт» — одна из самых известных картин английского художника Джона Уильяма Уотерхауса. В поэме Теннисона «Волшебница Шалотт» рассказывается история девушки по имени Элейн, на которой лежит проклятье: она обязана оставаться в башне на острове Шалотт и вечно ткать длинное полотно).

— Прощайте, — пробормотала я, проглотив ком в горле, и отвернулась.

Мерлин остался в тени. Его взгляд, словно железные цепи, тянул меня вниз, а ужасные слова преследовали меня. У меня было жалкое предчувствие, что это чувство будет мучить меня много лет. Мое проклятие, наказание за преступление, которое я не могла остановить, даже сейчас.

Проклятье за поцелуй. Вот что делают колдуны, разве нет?

Я знала, что не смогу сдержать слезы. Я не опускала головы пока шла, так быстро, как было возможно, фактически не видя ничего перед собой, обходя слегка выпивших бизнесменов, лоббистов и сенаторов штатов, стараясь не врезаться в низкие диваны и стеклянные столы, смутно вспоминая, что лифт находился в центре внутреннего дворика.

И, конечно, направляясь неизвестно куда, пока мои мысли был заняты словами Мерлина, и сердце сжималось от смертельной раны, я споткнулась и не заметила, как на ходу врезалась в твердую грудь Эша.

Я не знала, что он был там, на самом деле я пыталась не приближаться к нему, но как только я приложила руки к его твердой груди, как только он ухватил меня за локти, чтобы поймать меня, — я узнала его. Это тело и эти руки… память о них навсегда осталась у меня в голове. Четче, чем клеймо.

Мои щеки вспыхнули от унижения, пульс подскочил, и грудь сжалась от тяжести этого момента. Меня удерживал единственный мужчина, которого я когда-либо хотела для этого… и в то же время я знала, что нужно уничтожить эту фантазию. В тот же время я осознала, что он собирается жениться на другой женщине.

«Беги, беги, беги прочь», — закричал мой ум в трусливом крике паники, но мое тело жаждало его прикосновений, умоляло придвинуться ближе к нему, раствориться в этом моменте навсегда.

Я дышала, но голос пропал. Он украл его.

— Грир, — выдохнул он. Его зрачки сузились, а затем расширились в широкие черные круги, словно он прошел через невидимую дверь в темноту, которую никто больше не мог видеть. Он провел языком по нижней губе, как бы вспоминая наш поцелуй, тот день, и я беспомощно выдохнула так, что лишь он мог услышать. Его хватка на моих руках усилилась.

Я чувствовала, как Мерлин следит за мной, держа свои изящные руки в карманах элегантных брюк. Он не сводил с меня взгляда, наблюдая за моими действиями. Ждал, чтобы увидеть реакцию на свои слова.

— Мне так жаль, — пробормотала я в грудь Эшу, опустив голову. — Прости.

Я попыталась сделать шаг назад, но его руки все еще крепко удерживали меня, а взгляд был на мне. Он не отпустил меня, и я сама не хотела этого, но теперь я не могла следовать своим желаниям. Я не могла играть роль лишь знакомой. Не могла притворяться, улыбаться и вежливо отвечать на вопросы. Зная, что сегодня вечером он отправится домой со своей будущей женой.

Я оттолкнула его, отступила и вырвалась из твердых рук, представ прямо перед невестой Эша, которая, явно возвращалась из бара, держа мартини в руках. Мы столкнулись, и холодный напиток вылился на мое платье, окрашивая малиновую ткань в темно-бордовый цвет.

— Боже мой, я такая неуклюжая! — воскликнула она, моргая. — Мне очень жаль, боже мой, вот… — она поставила стаканы на пол и попыталась обтереть мое платье своим, суетясь надо мной, как старшая сестра. Именно так поступали почти все женщины тридцати лет по отношению к более молодым девушкам.

Теперь я знаю, что ее зовут Дженни. Дженнифер Гонсалес. Вскоре она будет Дженнифер Гонсалес-Колчестер — юрист по семейному праву и непрофессиональный снайпер — но в тот момент я знала лишь только то, что видела. Я видела, что она прекрасна, с большими карими глазами и кожей цвета роскошного янтаря. Я видела, что она была доброй — то, как она извинялась и с тревогой промокала мой лиф подолом собственного развивающегося платья. Я видела, что она была счастлива, и именно благодаря Эшу.

Осознала, что в моей «смертельной ране» никто не виноват. Иногда мир так жесток: завидуешь чужому счастью, когда оно разрушило свое собственное.

Слезы обжигали мои глаза, и я оттолкнула руки Дженни.

— Спасибо, я в порядке, — сказала я хрипло. — Мне нужно идти. Простите.

И я протиснулась мимо нее, чтобы добраться до лифта. Я могла думать лишь о том, чтобы сбежать; чувствовала лишь отчаянье, острую необходимость в одиночестве, и поэтому проигнорировала ее обеспокоенный голос, нерешительный шепот окружающих нас людей.

Но я не смогла проигнорировать голос Эша. Я уже почти добралась до лифта — до свободы, — как услышала свое имя.

— Грир?

Я не хотела оглядываться и в тоже время хотела этого больше всего в мире. Голова повернулась сама по себе, и я взглянула на него через плечо. Он оглядывался назад в сторону Мерлина, что все еще стоял в углу и, когда он повернулся ко мне лицом, на его лице появилось смущение и понимание. Он сделал шаг ко мне, его глаза умоляли меня остановиться, но я не могла. Даже ради него я не могла стерпеть такого опустошения.

Я повернулась и несколько раз быстро нажала на кнопку вызова лифта. К счастью, двери тут же открылись, и я вошла внутрь. Я не поднимала взгляд — смотрела лишь на кнопку «закрыть двери» и так сильно давила на нее, отчего мой палец побелел. Краем глаза я заметила, что Эштон что-то сказал Дженни и затем направился в мою сторону. Паника охватила меня.

И тут, слава богу, двери лифта захлопнулись, отрезав меня от всех. Лифт медленно спускался вниз, а я прижалась спиной к зеркалу и наконец, дала волю слезам.

***

Когда двери лифта открылись в холле отеля, я все еще плакала. На самом деле мои слезы переросли в громкие неловкие всхлипы, из-за которых не хватало воздуха, а лицо искажалось и превращалось во что-то уродливое. Мой телефон настойчиво жужжал в кармане куртки, я игнорировала его, и вышла из лифта, все еще рыдая, стараясь не смотреть в глаза гостям в холле. Я достала телефон и увидела на экране сообщения от Абилин, которые приходили слишком часто, чтобы прочесть их.

Абилин: Ты в порядке?

Абилин: Ты только что ушла.

Абилин: Буквально выбежала за дверь.

Абилин: Максен здесь, но он, блядь, с какой-то девушкой.

Абилин: С адвокатом.

Абилин: Ты вернешься? Возвращайся, и мы решим, что делать с этой девушкой-адвокатом.

Черт возьми, Абилин. Я попыталась вытереть глаза, чтобы набрать ответ, но слез было слишком много. Я начала пробираться сквозь поток людей, идущих в холл, и в третий раз за этот вечер столкнулась с кем-то.

— Блядь! — выругалась я, уже поворачиваясь, чтобы проскочить мимо препятствия и направиться к двери.

— Мое любимое слово, — произнес приятный гладкий очаровывающий голос.