— Платье выглядит на тебе ужасно, — говорит мне дизайнер. Другие модели наблюдают, как эта дама поливает меня грязью, не жалея оскорблений. — У тебя перевес. Я вообще не понимаю, почему другие дизайнеры работают с тобой.

У Кристины от такого отвисла челюсть.

Я стою и слушаю ее с непроницаемым лицом, но мои глаза начинает жечь от сдерживаемых эмоций.

— Так значит, я ничего не могу…

И затем дизайнер буквально начинает стягивать с меня платье. Мне остается только удержаться и не свалиться на своих высоких каблуках. Она раздевает меня догола. На мне нет лифчика. Я остаюсь в одних только трусиках нюдового цвета. Буквально в одну секунду я оказываюсь совершенно голой в комнате с полностью одетыми людьми. Руки и ноги немеют от холода, но стыд обжигает мне щеки.

Все внимание дизайнера теперь сосредоточено на другой модели. Блондинке. Высокой. Худой.

Точно такого же размера, как и я.

Стилист теперь делает прическу ей. Я стою одна, и мне никто не собирается помочь, подсказать куда идти, что делать, ну или хотя бы дать мне халат, чтобы прикрыться.

И только я оборачиваюсь, я сталкиваюсь с объективами камер. Щелчок, вспышка. Щелчок, вспышка.

И именно в это момент, в свои восемнадцать, когда меня фотографируют обнаженной без моего согласия, я чувствую себя буквально изнасилованной своей собственной карьерой. Мне могло быть сейчас пятнадцать, мне бы тогда сказали, что все в порядке, так и должно быть. Мне могло быть четырнадцать. Но разве это имеет значение сейчас? Когда мне восемнадцать. Сейчас я больше понимаю. Я вижу, что все это неправильно. И вся эта несправедливость бьет по мне, причиняя сильную боль.

Следующие десять минут я пытаюсь найти свою одежду, проходя мимо людей со скрещенными на груди руками. Стараясь не заплакать. Но слезы жгут мне глаза, и боль от данной ситуации накапливается у меня в груди. Давит словно камень, тянущий меня на дно океана.

Я больше не хочу здесь находиться.

Я просто хочу домой.

Я останавливаюсь на парковке, снимаю шлем и выключаю зажигание мотоцикла. Поднимая голову, замечаю темно-зеленый джип Салли, припаркованный у информационного центра. Набираю другу, быстро переобуваюсь в ботинки для скалолазания и прикрепляю на талии мешочек с мелом.

Сегодня дует сильный ветер, и из-за этого в карьере Бельфонт деревья шумно шелестят. Однако не все так плохо, чтобы отменять восхождение. Что самое главное — небо чистое.

Ведь приближающаяся буря нахрен меня может убить.

Как только на телефонной линии раздаётся звук, я говорю: — Ты опять флиртуешь с администратором, Сал? — на прошлой неделе мне пришлось его буквально вытаскивать из этого центра, прежде чем на небе сгустились тучи. Он стоял со своей рыжей копной на голове, облокотившись на стол, бросая банальные и глупые фразы в разговоре с Хайди — блондинкой лет за двадцать, живущей неподалёку в общаге.

— Кто это у нас тут такой медленный? — отвечает он. — Миссия принята и завершена уже час назад, чувак. Опаздывающий Опоздун — должно стать твоим именем и фамилией.

— Она опять тебя отшила? — спрашиваю я, направляясь к отвесной стороне утеса.

— Не в этот раз. В эту субботу у меня свидание, так что все не верящие могут отсосать мне яйца.

Я улыбаюсь и перехожу на бег. Я не хочу чертовски сильно опоздать. Салли собирается сольно взбираться рядом со мной. Поднимаясь, он разместит свое снаряжение на скале по мере восхождения, а затем спустится вниз, снимая при этом промежуточные точки страховки. В свободном же соло такой роскоши нет. У меня есть лишь мел и мои чертовы ботинки.

Это все.

Порыв ветра пускает рябь по воде, протекающую через карьер. В Бельфонте я взбирался по большинству стандартных маршрутов. Но прежде чем я поеду в Калифорнию, Салли хочет, чтобы я взобрался по тому маршруту, который был первым в моей соло-карьере. Своего рода мое последнее гребаное «ура», на случай если в Калифорнии я умру.

Так что да, я ехал сюда три часа ради этого. Хотя это не так далеко, учитывая другие места, куда я езжу ради этого вида спорта. Если я не провожу время с братом или Дэйзи, я взбираюсь на горы. В Пенсильвании действительно трудно найти хорошие скалы. Не так много маршрутов выше 60 м высотой.

Для сравнения, высота одной из гор в Йосемити — на которую я собираюсь взобраться — 883 метров. В прошлом году мы с Салли летали в Калифорнию, чтобы потренироваться. Мы использовали снаряжение, и обычно первым взбирался мой друг, а я за ним.

Я доверял ему свою жизнь столько раз, что не сосчитать.

Мы вместе с моим другом детства проложили мне маршрут, потренировались и взошли на все три скалы со снаряжением. И несмотря на то, что это все спланировано — взбираться без экипировки и без друга чертовски страшно. Никакая уверенность не поможет унять это нависающее чувство страха. Оно навсегда сохранится у меня в подсознании.

Через минуту я добегаю до подножия скалы, мое дыхание даже не сбилось. Я осматриваюсь, но не вижу потертую синюю футболку Салли, которую он всегда носит со своими шортами цвета хаки. Его бледная кожа всегда обгорает на солнце.

— Где ты, черт возьми? — спрашиваю я, прикладывая телефон обратно к уху.

— Исчез с помощью магии. Я потомок клана Уизли. У меня есть магические способности.

В детстве он всегда стеснялся того, что он рыжий, пока не появился Гарри Поттер. Я помню, как познакомился с ним в шесть лет, в летнем лагере. Салли тогда был тощим и тихим мальчиком. Но это изменилось чертовски быстро. — Ты сегодня страшно мил, — говорю я ему.

— Все потому, что это особый момент, — он напоминает мне. — Посмотри наверх.

Я вытягиваю шею, мои глаза скользят по плоской поверхности скалы, и затем я замечаю Салли. Он машет мне рукой с высоты в 36 метра.

— Ты взобрался без меня? — я хмурюсь. — Я думал, ты хотел взобраться вместе.

— Таков был план, пока я сюда не приехал, — его ноги свисают со скалы. — Я просто хотел осмотреть поверхность, но в трещинах увидел сорняки и грязь. Я расчистил для тебя маршрут, пока взбирался наверх, — я почти вижу, как он пожимает плечами. — Я не хотел, чтобы ты умер в Пенсильвании на скале всего в 120 футов. Если Райк Мэдоуз упадет, он упадет с невероятной высоты.

— Спасибо, друг, — отвечаю я, вкладывая в голос благодарность, насколько это возможно. Если бы я взбирался и наткнулся на рыхлые камни в трещинах — опорах для рук — мне бы не поздоровилось. Я благодарен такому другу как Адам Салли, особенно по сравнению с дерьмовыми друзьями из института. Как они повели себя, когда я стал известным.

Салли всегда было плевать на мою популярность. Он особо даже не упоминает об этом. Мы познакомились в летнем лагере, вместе взбирались на горы и делаем это по сей день. Иногда я не вижу его несколько месяцев — он пропускает колледж, чтобы попутешествовать по миру налегке, с одним лишь рюкзаком за спиной. Чтоб на руках были хоть какие-то деньги, он работает тренером по скалолазанию. И когда мы встречаемся, кажется, что и не расставались. Словно мы опять в детском лагере, начинаем с того же места, где и остановились.

Такой друг останется со мной на всю жизнь. Не потому что мы делимся чертовыми секретами или ударами судьбы — чего мы не делаем — а потому что нас связывает страсть к одному делу. И несмотря на то, что я могу умереть в одиночестве, взбираясь на скалу, мне посчастливилось разделить каждое достижение и триумф с тем, кто понимает каково это — достичь вершины.

— Я засекаю, — говорит мне Салли. — Каков твой первый рекорд?

— Бля, ты знаешь все мои результаты, — каждый год в лагере он хвастался моей скоростью перед нашими друзьями. Затем, когда мы работали инструкторами, он разбалтывал это и профессионалам. А когда мы сами стали профессионалами, он начал рассказывать всем, кто готов был его слушать.