Я откидываю голову назад и почти стону.

— Так приятно.

И тут его взгляд останавливается на моей груди.

Я опускаю взгляд. Мои соски совсем твёрдые, а тонкая белая кофта просвечивает. Слова, написанные чуть ниже, гласят: Занята.

Он снимает с себя кожаную куртку, его пристальный взгляд по-прежнему прикован к моей груди, которая вздымается и опадает ещё сильнее, чем раньше.

— Разве ты не слышал? — спрашиваю я, наблюдая, как он смотрит на меня. — Я занята.

— Слышал, — говорит Райк, поднимая меня и накидывая куртку на мои плечи. Его глаза встречаются с моими. — Я также слышал, что он единственный, кто может поспевать за тобой.

А потом он берет меня на руки, и дыхание вырывается из моих легких.

Обхватив руками мою спину и ноги, он несет меня к подъездной дорожке. Я понимаю, что мы на улице, одни, а две другие пары скрылись в теплом помещении. Я даже не думаю, что Роуз участвовала в этом, но, по крайней мере, она выдержала холод с нами за компанию.

Я поднимаю руку и провожу пальцами по волосам на его шее. И его твердые мышцы напрягаются, его глаза снова опускаются вниз по моему телу. Затем он целует меня, его язык легко скользит против моего, нагревая каждый сантиметр моей кожи.

Я в его объятиях.

Больше не просто сестра девушки его брата.

Или сестра подруги.

Даже не просто друг.

Я — его.

И пока он несет меня в дом, а поцелуй становится всё более и более жарким и пылким, я понимаю кое-что в глубине своего сердца.

Мы свободны.

Неважно, что общественность нас ненавидит. Неважно, что моя мама никогда не примет его. Мы сделали всё, что могли на данный момент.

Я улыбаюсь во время следующего поцелуя, моя рука забирается в его густые волосы.

— Я не могу сократить их число до десяти, — говорит Роуз Коннору, прерывая наш момент. Мы оба отстраняемся друг от друга и поворачиваем головы.

Роуз положила ноги на кремовый замшевый диван, а Коннор передает ей кружку кофе. Его рука лежит на её бедрах, прижимая её к своему телу.

— А нужно, если только ты не хочешь иметь пятьдесят детей, дорогая, — говорит он ей.

Роуз смотрит на Лили и Ло, последний из которых наблюдает за мной в объятиях Райка. Хотя Ло всё ещё привыкает видеть нас такими, он не ругается и не делает замечаний Райку. Он просто позволяет нам быть вместе.

— Сколько имен ты уже выбрала? — Роуз спрашивает Лили. — Коннор считает нелепым, что у меня есть варианты.

Должно быть, это было темой их войны в переписке.

Коннор говорит: — У тебя может быть один или два варианта, всё остальное становится лишним.

— Почему я замужем за тобой? — отвечает она.

Он отвечает по-французски, и я совершенно уверена, что он говорит: Потому что ты меня любишь. А я люблю тебя.

Райк, видимо, сыт ими по горло, потому что начинает нести меня к лестнице. Но я вижу выражение лица моей сестры, что-то чистое, волшебное и прекрасное.

Определенно любовь.

— У нас есть только два имени, одно для мальчика, и другое для девочки, — говорит Лили Роуз.

Уголки её губ опускаются, а Коннор бросает на неё взгляд, типа Я же тебе говорил.

Они все начинают обсуждать это, Ло как всегда препираться с Роуз.

Я беспокоилась, что они все изменятся, с тех пор, как узнают, что них скоро должны появиться дети, что они забудут о своём молодом возрасте ради мини-вэнов и всех тех временных затрат, которые, кажется, приходят с детьми. Возможно, со временем так всё и будет, но пока я наслаждаюсь импровизированными боями в снежки, вечерами настольных игр и ужинами, которые мы готовим вместе. Мы живем в этом доме, как в студенческом городке, экономя на аренде, но мы также живем как сёстры.

Это каждый день напоминает мне, что мне всего восемнадцать. Им всего двадцать три и двадцать пять.

У нас есть годы, чтобы вырасти и разойтись каждая своей дорогой.

Это время ещё не пришло.

На полпути вверх по лестнице Райк ставит меня на ноги, его глаза оглядывают меня с головы до ног с сильным желанием. Я тоже хочу его. Я иду назад, а он следует за мной.

— Знаешь, что сделает меня ближе к моим сестрам? — шучу я. А потом я потираю живот.

Его глаза темнеют.

— Помнишь ту стойку на руках, которую ты делала сегодня утром?

— Да.

— А то колесо?

— Ага.

— А как ты пыталась сделать долбанное сальто с батута?

Я улыбаюсь свежим воспоминаниям.

— Это было очень весело.

Снег летел мне в лицо с каждым прыжком. Я делаю ещё пару шагов назад, поднимаясь по лестнице. Он подходит ко мне.

— Представь, что ты не можешь делать всё это в течение девяти, блять, месяцев, Кэллоуэй.

Я останавливаюсь на одной из ступенек, моя улыбка исчезает. Звучит… невесело.

Он подходит ко мне и берет меня за затылок, его губы касаются моего уха: — Никаких ограничений. Двести сорок километров в час. Ты и я, милая.

Моя улыбка возвращается. Это звучит гораздо лучше.

На свете ещё столько всего, чего я хотел бы сделать, прежде чем остепениться и завести семью.

И все это я хочу сделать вместе с Дэйзи.

Каждый раз, когда я представляю себя в другой стране после восхождения, в путешествии, просто в жизни — она рядом со мной. Я знаю, что мы сделаем это реальностью. Я знаю, что куда бы она ни пошла, туда пойду и я. Куда бы я ни пошел, пойдет она.

Мы больше не нестандартные пятые колеса.

Это, блять, реальность. И я полон решимости сделать так, чтобы это было надолго.

Я снимаю с неё мокрую футболку, на ней нет лифчика, но она поворачивается ко мне спиной, прежде чем я успеваю увидеть её грудь. Она случайно наступает на скейтборд, спрятанный под смятой одеждой, и он катится ей под ноги. Она спотыкается, и я хватаю её за талию.

— Что это было? — спрашивает она, ее дыхание выбивается из груди.

— Твой скейтборд.

Она осматривает нашу комнату. Тут пиздец как грязно. Одежда разбросана повсюду, кровать не застелена, простыни спутаны, жалюзи кривые. Я почти улыбаюсь, вспоминая, как прошлой ночью прижал её спиной к окну, грубый и медленный секс, но веселый секс. Стоя.

Это не помогло ей заснуть. Я никогда и не ожидаю этого. Сейчас она спит около пяти часов, и я надеюсь, что чем больше она будет рассказывать о своем гребаном прошлом, тем больше она перестанет просыпаться посреди ночи.

Она определенно не так напугана.

Это уже начало.

Она выжимает свои мокрые волосы после игры в снежки, а затем ложится животом на матрас. Когда я смотрю на её голую спину, мое дыхание становится тяжелее, чем обычно. Её джинсы чертовски промокли, но я хочу их снять по многим, блять, причинам. Я срочно стягиваю их с её бедер и лодыжек, мой взгляд прослеживает татуировку между её лопаток, когда я делаю это. Я был с ней в тот день, когда она её сделала.

Она улыбается, повернув голову, чтобы уловить мою реакцию.

Теперь я не скрываю своё желание. Но под этим всем скрывается что-то ещё. То, что я не разделял ни с кем, кроме неё.

Самая лучшая, блять, любовь.

Я забираюсь на кровать, и мои пальцы проводят по её татуировке, прежде чем мой рот и язык следуют за ними. Чернила на ее коже вырисовывают ловец снов с тремя перьями.

А вдоль рамки — маленький рисунок волка, защищающего все её беспокойные и дикие гребаные сны от плохого.

Мне нравится эта татуировка. Я люблю её. Я люблю это — возможность целовать её без страха. Есть ещё осуждение, но оно не такое, с каким я не мог бы справиться.

Она переворачивается на спину, и я кладу руки по обе стороны от её головы, окружая её своим телом, пока смотрю вниз.

— Коста-Рика, — говорю я ей, глядя в её смелые зеленые глаза. — Вот куда я хочу повести тебя дальше.

Она улыбается.

— Мы будем целоваться под водопадами?

— Будут не только поцелуи.