Ну да. Пришел сюда по инерции. Что ж. Здесь все началось, и здесь же и закончилось. Это место идеально подходит для того, чтобы просто посидеть в тишине напоследок.

Усаживаюсь прямо на мокрую траву, какая разница? Это пустяки. Зато я подоспел вовремя, как раз садится солнце. Я стал редко бывать здесь, наверное, это к лучшему. Каждый раз на этом Плато я думал о Диане и о себе несчастном. Сегодня я думаю о том, какое будущее ждет Олесю. Она такая умная и добрая, сопереживающая и смешная. Она – удивительный человек уже, и я улыбаюсь от мысли, какой она станет в будущем, когда ее внутренние лидерские качества раскроет кто-то, достойный ее. Конечно, не я. Даже думать забудь!

Прислушиваюсь к пению птиц и шуму машин где-то вдалеке. Никогда не обращал внимания на то, сколько здесь можно услышать всяких звуков. И шепот ветра в высокой траве, и жужжание шмеля, ищущего место для ночлега, и треск веток, как будто где-то совсем рядом пробирается сквозь кусты какой-то дикий зверь. Или… Или человек. Неожиданно на меня накатывает волна необъяснимой радости. Я вскакиваю на ноги и оборачиваюсь. Ну, конечно, это Олеся! Кто еще может знать об этом месте?

Это не Олеся.

Смотрим друг на друга несколько невыносимо долгих секунд. Затем она нарушает тишину:

— Я… не знала, что ты здесь. Даже не надеялась на это.

Сколько раз я мечтал встретить ее на этом самом месте. Сколько раз фантазировал, как высказываю ей все, что во мне накопилось. Но сейчас… Мне просто нечего сказать.

Диана выглядит почти такой же, какой я ее запомнил. Только волосы стали длиннее, а взгляд – тоскливее.

— Ностальгия напала? — усмехаюсь я.

Но мне совсем не до смеха, если что. Я вдруг понимаю, как выглядит эта картина. Она небось думает, что я так и сижу тут с момента нашего расставания. Да и… в каком-то смысле так и есть.

— Вроде того… То есть, нет. Я всегда помнила. Просто сегодня захотелось прийти. Закат все еще хорош, да? — смеется она и плавно движется ко мне.

Когда-то я с ума сходил по ее походке и манере держаться. В ней по-прежнему есть эта неземная невесомость и нежность, но мне ужасно хочется ее развернуть: пусть плывет в другую сторону, ну, пожалуйста! Я делаю шаг в сторону, чтобы между нами было какое-то расстояние. Она это замечает и адресует мне укоризненную улыбку. Очень напоминает ситуацию, когда в детстве на важном семейном торжестве тебя пытается обнять какая-то незнакомая троюродная тетушка, а ты пытаешься спрятаться за мамину юбку.

— Даже не обнимешь? — удивляется Диана. — Раньше тебе нравилось обниматься.

— Раньше я не знал, что ты разобьешь мне сердце.

Я говорю это так просто и непринужденно, сам диву даюсь. И это не притворство, я, действительно, могу спокойно говорить об этом. Вот это да!

Она приподнимает брови лишь на секунду, затем обиженно поджимает губы и обнимает себя руками. Подол ее фиолетового платья колышется на ветру и легонько прикасается к моим коленям. Я чувствую ее запах, как долго я скучал по этому запаху, до сих пор в ящике стола валяется пушистая резинка, которой она закалывала волосы. Раньше я подносил ее к носу и вспоминал все счастливые моменты. Сейчас – этот запах ассоциируется с болью. Резкий, неприятный.

— Я оставлю тебя, — говорю я, не в состоянии больше поддерживать это неловкое молчание.

— Нет! Не уходи, — я слышу мольбу в ее голосе и с удивлением кошусь на нее.

— Я хотела… хотела сказать тебе.

— Что же?

— Нет, не перебивай! Я хотела сказать, что ничто не кончено! Я была не права! Давай…

— Стоп.

Раньше она могла заставить меня замолчать одним повелительным движением руки, теперь – нет. Она непонимающе моргает и смотрит на меня, как на незнакомца.

— Стоп. Ничто не кончено? Ты издеваешься, что ли, Диан? Все кончено уже давно, и это было твое решение. Зачем ты вообще говоришь об этом?

Она смотрит на меня сердито и недоверчиво. Будто бы она ждала, что я брошусь к ней в объятия. Что с ней такое вообще?

— Ты любил меня по-настоящему! — с жаром выпаливает она. — Это было настоящее чувство, я все помню! Не отворачивайся от меня. Настоящее чувство не может пройти, я знаю! Я хочу все вернуть. И плевать, что ты моложе. Ты так возмужал. Теперь у нас все получится! Ты что, смеешься?!

Конечно, я смеюсь! Это ж надо, нести такую чушь!

— Ты – молодец, — в перерывах между смехом бормочу я. — Ты – просто нечто! Спасибо.

— Что такого смешного я сказала?!

— Да дело, в общем-то, не в тебе, — я кладу руку ей на плечо и улыбаюсь, — просто я, оказывается, свободен. Найдешь ты еще свои настоящие чувства, не переживай, только вот не со мной.

— И вот еще что, — это я говорю уже в некотором отдалении, ­— больше никогда не пытайся заговорить со мной.

— Ну, как настрой? Боевой?

Мама считает, что перед важным мероприятием нужно хорошенько позавтракать, поэтому на кухне переплетись между собой всевозможные ароматы, и почти весь стол уставлен всякими сковородками, тарелками, мисками и даже огромным противнем. Она постаралась на славу, и мне стыдно признаться, что я совсем не голодна, более того, меня немного мутит, и голова идет кругом.

— Да. Наверное. Спасибо, столько всего наготовила!

— Пустяки, ­— радостно отзывается мама. — Главное, чтобы у тебя все прошло сегодня гладко. Кушай, кушай. Налить чаю? С ромашкой. Натуральное успокоительное! Сильно нервничаешь?

Нерешительно усаживаюсь, ставлю локти на стол и рассеяно наблюдаю за тем, как мама суетится вокруг меня. Как мне ей признаться, что я совершенно не готова к Олимпиаде? Вчера пыталась решать новые задачи, но так и не смогла сосредоточиться. Я никогда не была такой безответственной, и сегодня это здорово меня мучает. Да, учеба – не самая важная вещь в мире, но меня так воспитывали, что, если уж за что-то взялась, будь добра завершить начатое.

— Так. Давай-ка, вдохни поглубже. Вот так. Не забывай, какая ты у меня умница. Нечего так уж переживать. В первый раз, что ли?

Мама изо всех сил старается меня поддержать, и я растягиваю губы в вымученной улыбке.

­— Давай, поешь что-нибудь. Что ты хочешь?

Я хочу, чтобы на меня не заключали глупые пари, а действительно интересовались мной; хочу носить струящиеся воздушные платья и ловить на себе взгляды восхищения; хочу, чтобы я могла заплести волосы в косу, и это не выглядело убого!

— Булочку с корицей, пожалуйста.

Мама крутится вокруг меня вплоть до моего выхода из дома, даже предлагает проводить меня до школы, но, к счастью, мне удается переубедить ее. Еще чего не хватало!

Всю дорогу до школы меня так и тянет зарыться в учебник, но, как любит повторять один наш учитель: перед смертью не надышишься. Мне предстоит отсидеть один урок в школе, а затем – отправиться на автобусе в другую школу, где проводится Олимпиада. Сейчас нужно думать об этом. Только об этом!

Ищу глазами Калиновского. Ничего не могу с собой поделать. Его нигде нет. Тимофей стоит рядом с Оксаной, и я не хочу помешать их оживленной беседе. Федор Воронин, вместе с которым мы участвуем в Олимпиаде, стоит чуть дальше и пилит взглядом сладкую парочку. Где же Калиновский? Просто хочу убедиться, что после того, что произошло, у нас… гм… все в порядке.

Он появляется, когда вот-вот должен прозвенеть звонок на урок. В коридоре шумно и многолюдно. Он протискивается сквозь толпу и хватает меня за руку.

— Поговорим?

Не дожидаясь моего согласия, тащит меня за руку подальше от толпы. Это довольно сложно, группки оголтелых школьников толпятся, где только можно. Матвей раздраженно закатывает глаза и шикает на семиклассников с грозным видом. Они быстренько освобождают нам угол, и Калиновский взбирается на подоконник. Я замечаю, что несколько нервничаю и стараюсь избегать зрительного контакта с ним. Почему-то все время вспоминаю то, как он бежал от меня, сломя голову. Вот не могла сдержаться и не лезть к нему с поцелуями! Дурацкая эмоциональность! Теперь выгляжу полной дурой. Позор-то какой.