— Только не говорите…

— Сын, — с укором говорит отец, — разумеется, нет.

После этой его фразы к маме возвращается ее излюбленное выражение лица, будто она только что проглотила кусок плесени.

— Мы решили развестись.

Они молча изучают меня глазами. Интересно, какой реакции они от меня ждут. Я должен быть в шоке, или что? На самом деле я уже и не думал, что они наконец решатся на это. Еще совсем недавно я мечтал о подобном вечере. Их скандалы (вернее, вопли матери и равнодушное спокойствие отца) выводили меня из себя. В этом доме я не мог даже спокойно пообедать. Но, когда они вот так выпалили мне о разводе, я почему-то не чувствую радости. И облегчения. Вообще ничего. Чувствую себя смертельно уставшим, вот и все эмоции.

— Рад за вас, — сухо говорю я. — Спасибо, что сообщили. Что-то еще?

— Эээ… — это протягивает мама, она явно ожидала чего-то другого.

— Ты должен знать, что мы любим тебя, — доверительным тоном произносит отец, — и, что бы ни случилось, мы рядом с тобой. Мы расстаемся друг с другом, не с тобой. Тебя это никак не коснется.

Такой он, конечно, простой. Ладно. Кажется, он и правда верит в свои слова.

— Я знаю, пап. Я устал и пойду к себе, ладно?

Не дожидаясь разрешения, топаю по лестнице и думаю о том, зачем люди вообще сходятся. Из-за удобства? Из-за денег? Из-за великой нерушимой любви? Ха. Забавно.

***

Сегодня на ней джинсы, узкие и укороченные. Вижу ее щиколотки. Если бы не длинная туника ужасного болотного цвета, я бы и не узнал ее, наверное. Не похоже это на нее. Наверное, все жуткие юбки в стирке.

— Ты пялишься на нее, — говорит Тима вполголоса.

— Просто задумался, — перевожу взгляд на него.

Тима выглядит паршиво. Помятое лицо, капюшон на голове, еще и пятно на толстовку посадил и не замечает.

— Ты в норме?

Он ковыряет пальцами лоб.

— Давай не будем. Что у тебя с ней?

— С Плаксой? Ничего. Пока что. Влад считает меня козлом.

— Влад здесь? — удивляется Тима.

— Ага. Вчера читал мне нотации о важности чувств. Запарил.

— Калиновский, может встанешь и поделишься с классом, если тебе так неимется?

Учитель истории, маленький женоподобный мужичок с живыми цепкими глазками и большим красным носом, сверлит меня испытующим взглядом.

— Почему нет? — я поднимаюсь с места и окидываю его равнодушным взглядом. — Я говорил другу о том, как важны чувства.

Девочки завороженно таращатся на меня. Еще бы. Услышали знакомое слово и сразу растаяли. Плакса тоже поворачивается ко мне, но ее глаза неприкрыто осуждают меня. Готов поспорить, она недовольна тем, что я прервал урок, и ей нечего больше строчить в своей тетради.

— Быть может, вы это обсудите на биологии? — грозно интересуется учитель.

По классу прокатывается волна мерзкого хихиканья.

— О’кей, — говорю я и сажусь обратно.

Тимофей поглядывает на меня с уважением. Потом вдруг наклоняется ко мне и говорит:

— Влад ведь фигни не скажет. Сам знаешь.

После уроков пытаюсь найти Олесю в толпе, но без успеха. Тима на химию не пошел, каким-то макаром свалил на свои тренировки. Значит, и он думает, что я козел. Просто потрясающе. Особенно после того, как я весь вчерашний вечер подтирал ему сопли.

Натыкаюсь на Плаксу на улице, когда уже оставил попытки найти ее. Здорово ударяю ее дверью по затылку, она ойкает и роняет тетради.

— Вот черт. Не хотел.

Ее подружка Оксана стоит в нескольких метрах, спиной к нам, окруженная стайкой девчонок. На вопль Олеси они все поворачивают головы к нам и обворожительно улыбаются мне. Все, кроме Оксаны. Она смотрит на подругу, потирающую голову, ледяным взглядом и тут же отворачивается.

— Проблемы в раю? — интересуюсь я, нагинаясь и поднимая ее тетради.

— Гм. Вроде того, да.

— Ты… Свободна сейчас?

— Более чем, — не сводя глаз с Оксаны, щебечущей с девочками, отзывается она.

— У тебя красивые ноги.

— Что? — хмурится она.

На этот раз мы пришли в кафе, в которое я частенько захаживаю, когда не хочу идти домой. Я заказываю два молочных коктейля, думается мне, такое придется ей по вкусу.

— Я говорю, тебе идут джинсы. Ходи так почаще.

— Тебя забыла спросить! Извини, — не успев толком вспылить, смягчается она. — Один негатив везде. Заразилась.

— Понимаю.

Я тяну время. Знаю, что должен ей рассказать, но пока не могу. Я должен это сделать раньше Федора. Пусть она узнает от меня. Но… Знаю, что тогда все будет кончено. Хочу найти лазейку. Я могу выиграть это пари. Да я уже чувствую, что она прониклась. Я почти что ей нравлюсь. Совсем не обязательно рассказывать ей о том, что ее репутация в школе испортилась из-за меня, прямо сейчас. Я ведь могу это сделать в конце дня. За день многое может случится. А могу и вообще не рассказывать. Пусть Федя ей все выложит, черт с ним. Зато пари я выиграю. Будет знать, неудачник, как брать меня на понт!

— Матвей?

Она смотрит на меня своими наивными черными глазищами, и мне становится жарко.

— Ты в порядке? Выглядишь…

— Да, все нормально. Нормально.

Она не отводит взгляд. Две черные бездны пытаются поглотить меня. Нельзя играть чувствами. Это опасно. Влад со сломанной рукой. Ее колени. Ее гипнотизирующий взгляд. Черт возьми!

Я подлетаю из-за стола так, что задеваю коленями столешницу. Звон посуды. Испуг в глазах Олеси.

­— Я больше не могу. — говорит кто-то за меня, — не могу больше. Извини меня. Зря я все это… Я не могу!

Несусь к выходу из кафе, что есть сил, по пути чуть не сбивая официантку с нашими коктейлями. Понимаю, что не оплатил счет. Усмехаюсь. Все кружится… Кто-то берет меня под руку.

С самого утра в голове вата. Мама снова пытается завязать диалог о наших отношениях. Еще спрашивает про Олимпиаду. Я вдруг вспоминаю, что пропустила встречу с математичкой. Из-за всех этих передряг с Тимофеем, Оксаной и Калиновским я попросту забыла, что обещала учительнице позаниматься после уроков. Не сомневаюсь, что она ждала меня и даже расстроилась из-за моего отсутствия. Как я говорила, математика – для нее все. И, конечно, ей обидно, когда на ее предмет, на ее знания, которыми она так стремится поделиться, забивают. Погано!

— Милая, что с твоим лицом? Все так плохо? Устаешь, да?

Ага. Только вот не от учебы. От чужих проблем.

— Немного. Все нормально, я справлюсь.

Мама вытирает руки о фартук и усаживается напротив меня. На плите шипят котлеты.

— Конечно, справишься. Олимпиада ведь на следующее неделе, так? У тебя еще есть время подготовиться. И… Я не хочу, чтобы ты что-то от меня скрывала, — меня передергивает, хоть я пытаюсь не показать этого. — Те парни… Они отстали от тебя?

Снова приходится врать. Я говорю, что последовала ее совету и предпочитаю не замечать их. Она вроде довольна, хотя брови немного изогнуты, как будто она хочет спросить о чем-то еще, но не может подобрать правильных слов. К счастью, ее внимание переключается на котлеты, и я быстро поднимаюсь и направляюсь к выходу. Если я хочу проверить домашку перед уроками, нужно выйти немедленно.

— Ты надела джинсы? — кричит мама из кухни, и я замираю с одним ботинком в руке.

Мама вплывает в прихожую и улыбается мне.

— Ну… да.

— Я не помню их, — говорит мама, чуть склонив голову набок.

Конечно, не помнит. Я не надевала такое целую вечность. С них, можно сказать, пришлось стирать пыль. Пожимаю плечами и продолжаю одеваться.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — интересуется мама слишком уж дружелюбно.

Не знаю, что она хочет услышать. Что я их надела, чтобы впечатлить богатого избалованного мальчика? Что я увязла по самые уши в игре, правил которой до сих пор толком не понимаю? Что я впервые в жизни чувствую себя по-настоящему живой?

— Я люблю тебя, — говорю я с широкой улыбкой и берусь за ручку двери.