Дарья с Ярославом одновременно с удивлением уставились на ватамана.

– Я во Владимир не поеду, так и знайте! – по-своему растолковал все Ярослав. – Михалку я за собой не тянул, он сам напросился, вот его пусть и везут, а я здесь останусь. А дядька мне такой не нужен, я бабушку попрошу, чтоб ко мне другого дядьку приставили. Ты же обещал меня на мечах по-новгородски биться научить! – возмущенно высказал он Микуле.

– Ну, обещал, так научу, – улыбнулся Микула. – Решил – оставайся, твое право.

Ярослав сразу успокоился, выдыхая.

– Так я уж пойду, – отодвигая от себя навощенные дощечки и бересту, начал он пробираться к выходу.

– Ступай, – смилостивился Патрикей, для порядка хмуря брови. – Чего, грешники, надумали?

– Венчаться, – подмигнул Дарене Микула. – Сейчас хотим.

– Как это венчаться? – эхом отозвалась Дарья. – Нельзя нам, что ж дружина твоя скажет, ты же говорил…

– Сам я со своей дружиной разберусь. Батюшка, повенчай нас, согрешили. Каемся.

– Ну, пойдемте, – легко согласился старец, накидывая тулуп на худые плечи.

Вот так, просто все оказалось.

В нетопленной церкви было холодно. Дьяки спешно зажигали свечи, отец Патрикей ушел облачаться. Пара стояла в углу. Дарья с подозрением посматривала на Микулу. Почему вдруг решился, что изменилось? Не хотел ведь и не собирался, отнекивался недоверием дружины и тем, что сегодняшним днем следует жить, а завтра-то и нет, все зыбко. А Дарена и не просила, и даже не намекала, для себя она «завтра» тоже затворила. И что теперь? Успокоился, услышав весть о том, что войско тартарское пойдет возможно и не к Гороховцу, приоткрылась маленькая щелочку, всколыхнулась надежда, что удастся проскочить?

Дарья зябко куталась в шерстяной убрус, сквозняком вкруг лица вилась тревога.

– Что случилось? – тихо спросила невеста.

– Да ничего такого, – пожал плечами жених.

– Зачем же сейчас, может, подождать?

– А чего ждать? – приподнял Микула бровь. – Давно уж надо было то сделать.

– Но… Твои вои узнать могут, поймут, что ты…

– Не твоя забота.

– Да почему сейчас-то?! – Дарья кожей чувствовала, что здесь что-то не так, но уловить, в чем подвох не могла.

– Сказал же, совесть замучила. Честной женой хочу тебя сделать, – проворчал Микула.

– Две седмицы не хотел, а тут вдруг захотел, вот так, сразу?

– Да бывает так, видно ангел меня по макушке стукнул, – сощурил он желтые очи. – Нешто ты за меня замуж не хочешь?

Хотела ли она за него замуж? Хотела. Обижалась ли, что замуж не зовет? Обижалась, злилась, грустила, и отдавалась то с яростью дикой кошки, то с отчаянной нежностью. Что же мешает сейчас просто сказать: «Хочу»? Что мешает? Поруганная гордость. Не хотелось, чтобы звали в жены из жалости, словно кость голодной собаке кидали, мол, куда ж деваться, вот женюсь.

– Мне того не надобно. Я тебя об том не просила, – раздраженно бросила Дарья, отворачиваясь.

– Я тебя об том смиренно прошу, – тихо проговорил Микула. – Выходи за меня… и прости, что раньше не звал. Дурной у тебя муж будет.

Очи встретились.

– Зачем тебе порченная байстрючка? Еще можно за Солошкой съездить, – припомнила Дарья еще одну застарелую обиду.

– Пойдешь? – снова повторил он, пропуская мимо ее злость.

– Пойду, – выдохнула она.

Муж с женой вышли из церкви. Снова пошел снег, уже в который раз, словно поджидая, когда в жизни пары начнется очередной поворот, чтобы присыпать старое бытие и освободить новую страницу. Странно, но соборная площадь пустовала, хотя, чего же здесь странного, град готовится к осаде – пилит, рубит, врывается в мерзлую землю. Это потом, отложив кирки и топоры, и надев чистые рубахи, они придут сюда, помолиться с надеждой и безнадегой одновременно.

Микула достал из-за пазухи пестрый убранный бисером повой.

– Вот, надень. Нечего теперь косой пред чужими мужами мести, уж одного на нее крепко поймала, так и ладно, – смешно сдвинул он брови, под которыми в желтых очах плескались озорные искорки.

Дарья покрутила тонкую работу в руках, скинула убрус, свернула косу колечком и покрыла голову дареным повоем.

– Хороша? – хохотнула.

– Хороша, только студено, – Микула кончиками пальцев осторожно взял края тонкого убруса и натянул платок поверх повоя, оставляя только сверкающее бисером очелье. – Вот, чтобы не замерзла, – улыбнулся.

– Не студено сегодня. Снег вон, почти мокрый, – Дарья потерла снежинки в ладонях.

Микула перехватил ее руки, поднес к губам.

– Не надобно, увидит кто, – робко попросила она, оглядываясь.

– Так и что, али ты мне не жена? – как всегда легко отмахнулся Микула. – Послушай, ладушка, – он замялся, опуская глаза.

Вот этого Дарья и боялась, этого разговора, для которого он выбрал пустынную площадь со стеной отгораживающего их от всего мира снегопада.

– Послушай… Завтра ты уедешь.

Дарья даже не удивилась, только чуть шире распахнула серебряные очи.

– Вот не перечь сейчас, – замахал руками Микула, хотя она не произнесла ни слова. – Я тебе муж и я велю, ты клятву мне сейчас дала вон там, в церкви. И я велю тебе ехать, и никаких отпирательств, так и надобно поступать честной жене? Сказал – поезжай, так и сбирайся.

– Куда? – тихо спросила Дарья. – На Вятку?

– Н-нет, без меня да дружины там тебе опасно. Кто знает, у кого власть в руках будет, обидеть могут. Мы потом туда поедем, как отобьемся, я за тобой приеду и домой уйдем.

– Куда приедешь?

Дарья говорила спокойно, неспешно, без сопротивления, и Микула стал успокаиваться, взволнованное дыхание выровнялось.

– К Новому Торгу поедешь, к дядьке Завиду, крестному моему. Да, и у меня есть крестный. Один он там, стар уже, дворня ленивая, в небрежении его держит. Поедешь, порядок наведешь, как ты умеешь, погоняешь, как моих лентяев гоняла, – он снова через силу улыбнулся. – Вадим тебя поведет. Можешь из дворни кого взять, да хоть малого Михалку, твоя воля. Но утром уж выехать надобно, лучше даже сегодня.

– Нет! – вырвалось у Дарьи.

– Ну, завтра, – легко согласился Микула, – но еще до рассвета. Медлить нельзя, – по его лицу побежала тревога.

Вот и все, он сказал, что хотел, выплеснул горькие вести, теперь черед Дарьи.

– Так ты сейчас повенчался со мной только для этого? – краями губ усмехнулась она. – Чтобы меня выпроводить? Так уж надоела?

– Не совестно? – не поддержал ее шутливый тон Микула.

– Не могу я уехать, – стараясь на срываться на крик, из последних сил как можно спокойней проговорила Дарья. – Что народ скажет, ежели еще и княжья дочь выедет? Сейчас они воодушевлены, хотят сражаться, а как княжья семья снова разбредаться станет?

– У них есть князь и этого довольно. Князь при своем граде, – жестко отозвался Микула.

– Да он еще дитя несмышленое! – возразила Дарья, все же повышая голос.

– Ну, он дитя, положим, а ты чем здесь помочь можешь, мечом махать станешь? Ты хотела, чтоб моя дружина град твой прикрыла, она его прикроет, я никуда не ухожу, но никто мне не запретит вывезти мою венчанную жену, куда мне надобно. А мне надобно, чтоб ты ехала к Торжку.

– Я без тебя не поеду, – уцепилась она в его кожух, заглядывая в очи. – Как же я могу поехать, заманила тебя, а сама уехать? Да не будет того. Не будет и все тут! – Дарья чуть топнула ножкой.

Микула, ухмыльнувшись, покачал головой:

– Вот значит как? Знал бы, что такая неслуха, так и не венчался бы.

– Так и не венчался бы, тебя никто силком в церковь не тянул, – обиделась Дарья.

– Пойдем, сказаться князю да княгине надобно, да вещи в дорогу сбирать, – и Микула первым зашагал к княжьему двору.

– А княгиня меня не отпустит, так и знай, – побежала за ним Дарья.

– Да открой ты очи, чтоб не спотыкаться, – резко повернулся к ней Микула. – Отпустит и преград чинить не станет.