– Если тихо свистну, – добавил Микула, – то выходи, обошлось, если крикну: «Господи, помилуй», беги лесом к стороже. Найти сможешь?

– Побежали сейчас, – потянула она его за рукав.

– Нет, по следам пойдут, да и поймут, что нас двое. Я останусь, задержать.

– Я без тебя не побегу, – вцепилась в мех его кожуха Дарена.

– Велю, и побежишь! – гаркнул на нее ватаман, показывая свою вторую натуру.

Дарья обиженно поджала губу.

– Только поклянись, что совсем уж от меня не сбежишь, – уже мягче добавил Микула.

– Да куда я теперь от тебя сбегу… любенький мой? – укоризненно покачала головой Дарена.

Он быстро прижал ее к себе, даря мимолетный, но очень горячий поцелуй, и тут же оттолкнул. Дарена послушно отошла в прибрежные заросли. Микула быстро стал распрягать одного из коней, чтобы сражаться верхом. Жаль – лошадки подустали, но и у тех, что впереди, кони тоже могут быть не свежими. Не смотря на наказ, Дарена не могла заставить себя отойти слишком далеко, ведь ее любенький возможно сейчас будет умирать.

Верховые вынырнули из вьюжной круговерти, их и вправду было четверо, четыре устало-сгорбленные черные фигуры на белом снегу. Воины, чужаки. Ехали молча, не спеша, заморенные лошади мерно покачивали мордами в такт шагам. Передний путник, поравнявшись со схроном Микулы, вскинулся, тревожно оглянулся, снова опустил голову, разглядывая припорошенные снежной дымкой следы полозьев. Дарена с трудом сдержалась, чтобы не застонать от отчаянья. Из своего укрытия она явственно видела, как все четверо оборотились к изломанному камышовому сухостою, вынимая мечи из ножен.

– Град впереди какой? – крикнул передний воин, приложив руку ко рту.

– Гороховец, – рыкнул Микула.

Воины зашептались. Дарена держалась из последних сил, чтобы не бухнуться без чувств, ноги подгибались, а правое веко начало дергаться. «Господи, спаси его! Господи, спаси!» – бормотали губы. Что же будет?!

– Далеко ли до Гороховца того? – снова подал голос передний – дядька, сутулой крепкой фигурой напоминавший о прожитых годах.

Остальные, тонкие и гибкие, очертаниями скорее походили на юных отроков. Лица уже плохо различались в отсветах приближающейся ночи.

– Как едете, так к утру доберетесь, – Микула говорил ровно и уверенно.

– Поесть чего не найдется? – спросил один из молодых воев.

– Найдется, – Микула прыгнул на неоседланного коня.

Дарена увидела, как взметнулись над камышами его кудрявая голова и крепкие плечи. «Да что же он творит?!» Выехав из укрытия, Микула кинул крайнему вою узел с пожитками, заботливо припасенными, но к которым ни Дарена, ни он сам дорогой так и не притронулись.

– Благодарствую, – приторочил узел к седлу молодой воин.

– Конь у тебя справный, может и коня подаришь? – с чувством превосходства произнес другой юнец, нетерпеливо круживший на месте. – Наши-то подустали дорогой.

– Отдам, коли взять сможешь? – насмешливо проговорил Микула, поиграв в руке оголенным мечом.

Молодые воины зашушукались, изучая противника.

– Не серчай, устали, пошутить в охотку, – опытным глазом оценил пожилой воин недюжинную силу противника. – Поехали, – рявкнул он на своих.

– Он же один, а там второй конь есть, – зашептал на ухо вожаку вертлявый воин.

– Из огня выскочил, так в полымя просишься, сказано – едем, – отрезал старый вой.

Четверка побрела дальше.

– Откуда едете? – крикнул им вдогонку Микула.

– Тебе туда не надобно, – отозвался вожак.

Тени растворились в черной мгле, словно их и не было.

– Ты им хлеб отдал, а они еще и пограбить хотели, – встала у плеча спешившегося Микулы Дарена, – нехристи, как только земля таких держит?

– Земля и не таких выдерживает, – кисло улыбнулся Микула и тут же, напустив суровости, добавил: – Неслуха, тебе когда велено было выходить? Нешто я свистнул?

– Так отъехали же?

– Как отъехали, так и вернуться могут, – Микула начал быстро впрягать коня обратно. – Уходим отсюда. Запрыгивай.

Лошадки снова затрусили, грудью разрывая снежную завесу. Дарена без конца оглядывалась, пытаясь разглядеть погоню, но за спиной была лишь беззвездная ночь.

– Испугалась? – ласково прошептал ей на ухо Микула.

Дарена честно кивнула.

– Не бойся, свою бабу защитить сумею, – приобнял он ее одной рукой.

Дарена так же молча обняла любимого, пряча лицо в его кожухе. От Микулы пахло конским потом, сбитнем, а еще дымом, хвоей и зимой. И все после пережитого страха казалось не важным – ни гнев Евпраксии, ни злые насмешки Евфимии и Солошки, ни осуждающие перешептывания горожан. Вот он, здесь, рядом, живой, и даже можно различить удары его большого сердца.

– Искушаешь, – хмыкнул Микула.

– Просто греюсь, – отозвалась она, подставляя губы для поцелуя.

– Замерзла? Скоро уж, – плотнее закутал Микула ее в шубу.

Он достал откуда-то рожок и призывно затрубил. Ему отозвались таким же ответным ревом.

– Ну, наконец-то, сподобились, – пробурчал Микула.

Эо впереди замелькали светцы выехавшего навстречу ватаману отряда, подавая условный знак.

С появлением посторонних, Дарена отпрянула от Микулы, отодвинувшись чуть в сторонку и плотней завернувшись в шубу. Было не уютно.

К саням подъехал сотник Вадим.

– Чужаков видели? – хмуро спросил Микула.

– Нет, а были? – растерянно произнес сотник.

– Четверо, ратные, по льду ехали.

– Прости, ватаман, не приметили, мело крепко, – развел руками сотник, – да вроде мы во все очи глядели, а может они напрямую через лес крались, река здесь петляет сильно, могли путь срезать, а потом уж на лед выскочить? Положил их? – осторожно спросил Вадим, косясь на притихшую Дарену.

– Не полезли, так и я не тронул. К Гороховцу подались. Горницы протопили, гостей приветили?

– Все сделали, ждут.

– Ждут, это хорошо.

Кто их ждал, Дарена увидела, когда сани въехали на широкий двор ловчей усадьбы.

– Что ж так долго? Заждались уже, – с порога навстречу племяннице сходила тетка Матрена, у ее правого плеча спускался, сурово сдвинув брови, Дедята.

Как они-то тут оказались? Опешив, Дарья посмотрела на Микулу и заметила насмешливый блеск в его глазах.

– Коли у тебя с ними обговорено все было, так зачем умыкал? – обиженно надула она губки.

– Да так, невеста у меня больно с норовом, вдруг не всхотела бы ехать, – пожал Микула плечами.

– К исповеди ступайте, а то уж темень, – расцеловав и племянницу, и женишка, распорядилась Матрена, – венчание завтра поутру.

Какая исповедь, кто их здесь будет венчать? Здесь и церкви-то нет, только часовенка. Все завертелось, засуетилось – благословение Дедяты и его жены Беренеи, они оказывается приехали семейством, подгоняющая всех Матрена, словно опасающаяся, что все сорвется, и она не сможет пристроить племянницу в выбранные руки. А в жарко натопленной горнице молодых ждал не кто иной, как сам отец Патрикей. Как духовник княжьего семейства решился растрясти старческие косточки, чтобы тайком повенчать княжью дочь и вятского ватамана? Что ему предложили, чем заманить могли? Голова шла кругом.

Микула пошел к исповеди первым, Дарена осталась сидеть в клети рядом с Дедятой, Матреной и Беренеей. Матрена продолжала возбужденно рассказывать о завтрашнем дне, заметно волнуясь, Дарена согласно кивала. Дедята едва заметно моргнул жене, та, сразу громко всполошившись о свадебном пире, стала мягко подводить боярыню к мысли – сходить еще раз к стряпухам да пересчитать, хватит ли припасов, или еще успеется послать к погребам. Матрена подхватилась, увлекая и Беренею, крестный и крестница остались одни.

– Послушай, светлая княжна… дочка, – начал подбирать слова Дедята, – коли ты не хочешь с ним венчаться, так мы сумеем отсюда уйти. Ночью, как заснут, тайком выйдем, я знаю, где пролезть. И кони наготове стоят, а в граде думают, что ты у боярыни Матрены заночевала, вернешься незаметно, так никто и бровью не поведет. Честь твоя останется не запятнанной. А кто что посмеет сказать, сам тому шею сверну.