– Такие долго не живут, сами смерть ищут, останешься вдовицей в диком краю, – посчитал нужным добавить Дедята.

Дарена промолчала, а что здесь ответить, коли крестный прав?

Рождественский пир был скромен, не до разгульных гуляний, когда дружина ушла, а вестей все нет. Княжья семья, Микула со своими сотниками, гороховецкие бояре во главе с Боженом – все сидели за длинным столом, тихо переговариваясь как на поминках. И снова рядом с Михайлушкой терся Ведан, то ли старая княгиня не успела поговорить с распутной невесткой, то ли и не собиралась портить отношения, а может действительно власть уж утекла из старческих рук в молодые.

Соломония все время стреляла голубыми очами в сторону Микулы и дарила испепеляющие взгляды молодой тетке. Дарена напустила на себя беспечно насмешливый вид и очень жалела, что не решилась и сегодня явиться в лазоревом подарке, чтобы дернуть племянницу. Пусть бы гадала – откуда у Дарены такая обновка, а может уже и сюда разнесли, так и гадать не пришлось бы. На Микулу Дарья была в черной обиде, что так легко отступился, что не стал бороться, разочарование и боль давили на грудь. За все время пира она ни разу не только не повернула в его сторону головы, но даже не скосила глаза. Забыть быстрей, а бусы передарить.

Как только приличия позволили, Дарена постаралась улизнуть с пира. Махнув на прощанье рукой тетке Матрене, она поспешила в широкую подклеть, где ее дожидалась Устинья да маялись от безделья другие слуги гостей. Устя в уголке грызла орешки, щедро отсыпанные из мешочка Терентием. Молодой дьяк что-то шумно пересказывал, размахивая руками, а Устя заливалась звонким смехом. Обычная картина.

– Устя, пойдем, – окликнула хозяйка челядинку.

– Уже уходишь? – ударил в спину зычный мужской голос. Ведан!

Дарья, не оглядываясь, величаво пошла к двери, говорить с мерзавцем ей не хотелось, но и трусливо бежать она не собиралась.

– Торопишься, а я словечком перекинуться хотел, – в два прыжка догнал ее сокольничий.

Устя смело грудью прикрыла хозяйку. Ведан усмехнулся, сощуривая глаза.

– Зря ему девство отдала, я-то по нежнее был бы.

Все головы челяди повернулись в сторону Дарены.

– Как у тебя язык не отсохнет в святой день такое врать?! – вспыхнула Дарья.

– А чего ж он тогда к княгине старой бегал да тебя в жены просил, коли греха не было? – подбоченился Ведан.

– То не твое дело! – держась из последних сил с холодным спокойствием ответила Дарья.

Как этот аспид узнал?! Везде уши есть.

– А еще сказывают, ты вчера у Николы в лазури была, что ватаманом на торге у Анисима-златаря была куплены, – Ведан выкладывал заранее припасенные улики.

Они сговорились с Евфимией опозорить Дарену, и она снова дала им повод с этими треклятыми бусами. И этот болтливый дьяк, как назло, здесь вертится, все разнесет по Гороховцу, и ночь не успеет наступить.

– Что ж не отпираешься? – ехидно уставился на нее Ведан.

– Я пред тобой, сошкой мелкой, ответ нести не обязана, – Дарья пошла прочь.

– Гордая? Ну ничего, в монастыре тебя смирению-то научат! – полетело ей в след, но Дарья уже не слушала, опрометью кидаясь в свои покои.

Медленно наступал вечер, а спокойствие не возвращалось.

Снова дуреху припирали к стенке, и снова некому было заступиться, некому заткнуть глотку полюбовнику княгини. Одна, совсем одна! Дарья загнанной волчицей металась по горнице, думать о том, что будет дальше, как она будет терпеть любопытные и осуждающие взгляды, ей не хотелось. «Опозорила родителей. Опозорила! – вырывался стон из груди. – Но что я такого сделала? Всего лишь приняла подарок» «Подарок от чужого нареченного», – напомнил злой голос.

Дарья, сделав еще одну дугу по комнате, метнулась к ларцу, со злостью отдернула крышку, выхватила бусы, распахнула окно, чтобы зашвырнуть подарок в глубокий снег и… замерла, глядя вниз. В неясном свете ранних зимних сумерек двое находников Микулы, среди которых она узнала смазливого денщика, волочили человека. Тело! Беспомощно болтавшаяся голова говорила о том, что в их руках мертвец. По-хозяйски спокойно, словно они это делали каждый день, ушкуйники затащили покойника на прясло детинца, колыхнули, размахиваясь скинуть вниз. И только тут Дарена по одежде узнала жертву. Это был Ведан!

Тело уже давно слетело куда-то в сторону посада, ушкуи, тихо переговариваясь, побрели восвояси, а Дарья так и стояла, стискивая бусы в руках. Вот так, раз – и нет человека. Расправился, даже не вздрогнув и не обдумав последствий. А если град всколыхнется, Ведана недолюбливали, а все ж свой, а если Евфимия погонит ушкуев прочь, она же теперь у власти? Да у Ведана же детки малые в конце же концов, жена теперь вдовица. Да разве ж так можно?!

– Да разве ж я его об том просила, человека убивать?! – страшно испугалась Дарена, осознав, что в душе она именно этого и желала и ужаснувшись так быстро исполненному желанию.

– Он должен был умереть, – полетел ей ответ, в дверях стоял Микула, – еще тогда, когда снасильничать тебя пытался, нужно было его придушить. Никто не может не то, что руку поднять, но даже тявкнуть в сторону княжьей дочки. Таков закон. Худо тому уделу, где об том забыли.

– Откуда ты все ведаешь?

– Добрые люди нашептали, – Микула оперся о дверной косяк, лицо выражало усталость.

– Нельзя так поступать, так вот, сразу, не надо было его трогать! – почти простонала Дарья. – Сегодня же Божий праздник, как ты не понимаешь?! Господь накажет, грех!

– Послушай, – перебил ее Микула, – я душегуб, тем живу, с того и кормлюсь, – произнес он мрачно, от чего по спине у Дарьи побежал мороз. – И сюда за серебро пришел убивать.

– Не правда, ты нас пришел защитить, – неуверенно произнесла Дарья.

– Да правда, правда, и ты об том ведаешь. Меня в аду уж черти заждались, а тебе в рай дорога настелена. Не увидимся мы там, – его голос дрогнул.

– Не правда! – возмутилась Дарья, подлетая к нему. – Не правда! – заглянула она в его желтые очи. – Не правда, ты хороший, – совсем тихо прошептала, потерявшись под его взглядом.

Оба поняли, что снова слишком близко сошлись. Микула напряженно втянул носом воздух. Дарья быстро отступила в тень угла.

– Как ты прошел мимо моих гридей?

– Девка твоя приказала меня впустить, – криво усмехнулся Микула. – Суровая, была б мужем, так в десятники б к себе позвал.

– Это она может, – признала Дарена. – Ты дядьку княжича убил, Евфимия погонит вас, ее власть сейчас.

Зачем она это говорит? Но слова сами слетали с губ.

– Погонит, так уйду, велика ли потеря, – безразлично пожал плечами ватаман.

Вот так, просто уйдет! А может он Ведана нарочно убил, чтобы быстрей восвояси убраться?! А уж Дарья себе возомнила, чего и нет, сколько можно-то обжигаться?!

– Легкой дороги, – угрюмо произнесла она, отворачиваясь, чтобы поджечь от чадящей лучины светец, слишком уж быстро наступал мрак.

– Поедешь со мной? – так же непринужденно, словно приглашал на саночках прокатиться, сказал Микула.

– Я со своей отчиной останусь, – гордо отозвалась Дарья, ощущая почти телесную боль от собственных слов. Он все же позвал, не так, как мечталось, но позвал, а она не смогла принять это приглашение. Он уходит и бросает ее град в беде, без войска, беззащитным, а ведь на него надеялись, кода отсылали в Рязань дружину. Пойти с ним – предать народ, память об родителях и дедах.

– Останься нас оборонить, – тихо попросила она.

– Доброй ночи, ладушка, – грустно улыбнулся Микула и вышел из горницы.

Уедет! Он уедет, навсегда! Навсегда. Слез не было, была только отупляющая тишина.

Вадим приехал ближе к полудню, Микула его терпеливо ждал и не спешил откликаться на призыв юного князя – явиться немедля пред светлые очи. Ватаману нужен был совет самого опытного из своих сотников. Перекинувшись парой словечек, они направились к княжеским палатам.