За крепостной стеной детинца ватамана с сотником встретила стена из снега. Зима в этом году щедра на подарки: крупные хлопья плавно кружили, густо засевая торг и оседая на крышах лабазов и гривах коней. Где-то на небе тучные облачные гусыни роняли невесомый пух, чтобы застелить им людскую суету и буйство страстей. Тихое умиротворение растворялось в мерном кружении. Эх, глотнуть бы сейчас этого блаженного покоя полной ложкой, да как-то не выходило, по жилам бурно перекатывалась молодая дикая кровь.

Поскрипывая свежим снегом, Микула повел сотника не к богатой улице гороховецкой нарочитой чади, а в тот конец, где жил народец попроще. Память подводила, слишком темно было в прошлый раз, и пришлось вопрошать у прохожих, где нужный дом.

Стоя на крыльце Дарена медленно оправила шерстяной убрус и плотней запахнула теплую шубейку. Устя потянулась было забрать у хозяйки корзинку с подарками для семьи Дедяты, но Дарена не отдала, хотелось чем-то занять руки. Святки – самое время дойти до крестного, как велел обычай. Как же любила Дарена раньше эти суматошно радостные дни, с катанием на саночках, бесконечными застольями и шумными переплясами. Все нынче не то, город затих, прикрытый толстым слоем снега, разошелся обычно оживленный торг, даже псы не лаяли, и только со стороны пристани слышались мерные удары топоров. Это вятские находники сколачивали сани, готовясь в дальнюю дорогу. Гулкое эхо доносило – «тюк-тюк-тюк», звук пугал Дарену, напоминая заколачивание корсты https:// /ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftn1, словно чужаки хоронили город. Что за странное сравнение?

– Ушкуйники прочь сбираются, – незаметно подкралась к Дарье Соломония, встав у левого плеча. – Через два дня уйдут, – в ее звонком голоске звучало неприкрытое злорадство.

Дарена, смолчав, стала спускаться с порога. На дворе ее с Устей уже ждали гриди.

– Давай помиримся, Святки же, – побежала за ней Соломония. – Забудем, словно его и не было, и будет все как раньше.

– Да не будет уже как раньше, – повернулась к ней Дарена.

– Отчего ж не будет? Как раньше жили, так и будем жить, – Солоша наивно захлопала ресницами. – Он меня звал с собой бежать, – доверительно зашептала она, – только я отказалась. Как же можно вот так, без родительского благословения, это ж грех, да и не ровня он мне. Так он обиделся, сказывал, что тогда тебя заберет, мол, байстрючке и благословения не у кого просить. Даренушка, кликал ли тебя?

– Я из града не побегу, так можешь матери и передать, – усмехнулась Дарена, устав от неуклюжего вранья Соломонии.

– Да при чем здесь матушка? Который уж день по этому сокольничему убивается, себя позорит. Я ж так, просто, – Соломония нахмурила бровки. – А куда ты идешь? Можно и я с тобой, уж больно в тереме уныло?

– К крестному я иду и тебя с собой не зову, – грубовато отказала Дарена.

– Ну, чем я пред тобой виновата?! Что я такого сделала?! – громко возмутилась Соломония.

– Больно память короткая, – усмехнулась Дарена.

– А Господь велел прощать. Нешто ты меня не простишь? – Соломония ухватила тетку под локоть.

– А ты каешься? – внимательно посмотрела ей в глаза Дарена.

– Нечего мне каяться, так, слегка пошутила, так только на пользу, вон у вас какая любовь случилась, – с легкой завистью проговорила Солоша. – Знаю, почему меня с собой не хочешь взять, на пристань идешь, он как раз туда с денщиком коней повел. Проситься станешь, чтоб с собой забрал?

В таких случаях обычно Дарена краснела и тут же соглашалась на требования капризной племянницы, лишь бы отвести от себя настойчивые подозрения. Но сейчас на душе лежал такой тяжелый камень, что было уже все равно.

– Думай, что хочешь, – с железным спокойствием проговорила Дарья, махнула Усте и гридям следовать за собой и вышла за ворота детинца.

Соломония отстала и дальше за теткой не пошла, но еще долго затылком Дарена чувствовала ее обиженный взгляд.

Немногочисленные прохожие кланялись, княжья дочь дружелюбно раскланивалась в ответ. Приклеенная улыбка показывала – все ладно да мирно. Дарья и сама себя пыталась убедить, что все идет своим чередом, обычно, как там Солошка сказала – как раньше. Ушкуйники уйдут, забудется, успокоится, отболит, дружина вернется, муромцы и рязанцы в благодарность град не тронут, с великим Юрием Евпраксия как-нибудь договорится. И потечет река жизни без скачков и порогов, плавно и размеренно. А то, что иногда будут сниться желтые волчьи очи, так то ничего страшного, ночью никто ж не видит, можно и слезу уронить. На то она и ночь, чтобы прятать потаенные горести и печали.

Дорога повела по склону в другую сторону от пристани, подальше от находников и их звонких топоров. В этом краю града крепкие посадские дома были щедрыми гроздьями разбросаны вдоль гребней овражков. От деревянных крыш неспешно ввысь улетал белый дымок, по улицам плыл дразнящий запах пирогов и тушеной капусты. Пробираться путникам промеж дворов было неловко, уж больно крутой и извилистый путь приходилось преодолевать, взбираясь на пригорки и снова устремляясь вниз. У одной из развилок местная ребятня накатала салазками длинную скользкую полосу, лед темной лентой уходил в конец улицы и терялся где-то у крепостной стены посада, петляя и подпрыгивая на ухабах. Мальчишки по очереди скатывались вниз, покрикивая и ухая от восторгов.

К дому Дедяты можно было пройти или по снегу вдоль ледяной потехи, или окольным путем по более пологой соседней улице.

– Хозяюшка, а давай на салазочках съедем, – взмолилась Устя, – хоть разочек!

– В уме ли, какие салазочки, не пристало мне того? – Дарья с опаской посмотрела на крутой спуск.

– Да кто прознает-то. Гриди смолчат, верно, – подмигнула Устя молоденьким парнишкам-сторожам, – а этим-то и не поверит никто, – пренебрежительно махнула она на детвору. – Поедем, все равно ж туда спускаться.

– Да уж мы не девки малые, – уперлась Дарена, хотя уже ловила краем глаза плавные движения салазок.

– Но и не бабки старые. Когда еще такой-то случай выпадет? Поедем, ну пожалуйста, – Устя с мольбой сложила ладони и сделала жалостливое личико.

– Ну, ладно, но только один раз. Съедем да сразу к крестному.

– Да, конечно, сразу, – расцвела Устя. – Эй, косопузые, салазки для княжны дайте!

Дети, испуганно притихнув, послушно подтащили салазочки.

– Только ты первая, – отдав гридю подарок для крестного, с сомнением покрутила Дарена плетеные из ивняка салазки.

– Эх, где наша не пропадала, – подмигнула Устя оробевшим мальчишкам. – Якуша, толкни, а Фрол пусть вниз спускается, – распорядилась она молодым охранникам.

Отрок Якун крепким движением толкнул Устинью, и она с громким хохотом понеслась вниз, за спиной смешно запрыгала тонкая косица… салазки летели все дальше, превращая Устинью в мелкую точку. Вот это горка!

Дарена привстала на цыпочки. Эх, а чего б и не прокатиться, сбросить всю суету, разогнать кровь?!

– Меня так же шибко, – предупредила Дарена гридя, усаживаясь на салазки и стыдливо подбирая подол.

– Сделаем, – гоготнул парень, заражаясь весельем. – Фрол, беги светлейшую княжну ловить. Раз, два… три-и-и!

И Дарья с визгом полетела вниз, замирая от восторга. Ветер хватал за щеки и перехватывал дыхание, убрус съехал на затылок, мимо мелькали заборы и бревна домов.

– Берегись, берегись! – обогнала Дарена бегущего вниз Фрола, закатываясь заливистым смехом. – Ой, ой!!!

Спуск пошел более плавно, небольшой поворот. Дарья вцепилась в плетеные бока салазок, чтобы не опрокинуться.

– Берегись! – это кто-то ступил прямо на ледяную тропу.

Черная тень заслонила путь. Микула? Микула! Он появился как из-под земли, наглые глаза блестели озорным огоньком.

«Да что он творит?! Я же сейчас в него врежусь!»

– Берегись! – снова срывающимся голосом крикнула Дарена, но Микула лишь шире расставил ноги, упираясь ловчее.