— Быть бы мне любимой так, как она!..

Войдя в приемную, она спросила приятельницу:

— Послушай, Жоакина, кто эта барышня, беленькая такая, кожа как молоко, я только что в окне ее увидела?

— Послушница, должно быть, есть тут две пригоженькие.

— Она одета не по-монашески.

— А, тогда знаю: это дона Терезинья Албукерке.

— Стало быть, не ошиблась я, — молвила Мариана задумчиво.

— Знаешь ее?

— Нет; но пришла потолковать с тобою ради нее.

— Как же так? Какое у тебя дело к этой барышне?

— У меня никакого; но я знаю одного человека, и он очень ее любит.

— Коррежидоров сын?

— Он самый.

— Да ведь он в Коимбре.

— Не знаю, там он либо где еще. Окажешь мне милость?

— Коли смогу...

— Сможешь. Мне б хотелось поговорить с нею.

— Ничего себе! Не знаю, удастся ли: монахини глаз с нее не сводят, а завтра она отбывает.

— Куда?

— В другой монастырь, то ли в Лиссабон, то ли в Порто. Вещи-то уже уложены, а она сама не своя оттого, что должна уехать. Чего тебе от нее надо?

— Не могу тебе сказать, сама не знаю... Хотела передать ей письмецо... Добейся, чтобы она сюда пришла, подарю тебе ситцу на платье...

— Ишь какая ты богачка, Мариана! — смеясь, прервала ее подруга. — Не нужен мне твой ситец, товарка. Коли сумею потолковать с ней так, чтоб никто не услышал, скажу все, что надо. Час как раз подходящий, звонили на молитву... Жди меня здесь...

Жоакина успешно справилась с нелегким поручением. Тереза сидела одна, задумавшись и не сводя глаз с того места, на котором несколько минут назад видела Мариану.

— Окажите милость, менина, пойдемте со мною, да не мешкая, — проговорила служанка.

Тереза последовала за ней и вошла в приемную для свиданий с глазу на глаз; Жоакина вышла в коридор и заперла дверь, проговорив:

— Как только кончите, постучите в дверь, да постарайтесь кончить поскорее. Ежели спросят, где ваша светлость, скажу, менина вышла подышать на башенку...

Дона Тереза спросила Мариану, кто она такая, и дочь кузнеца ответила дрогнувшим голосом:

— Я письмо принесла вашей светлости.

— От Симана! — воскликнула Тереза.

— Да, моя сеньора.

Затворница судорожно прочитала и перечитала письмо и проговорила:

— Я не могу писать, у меня украли чернильницу, и никто не хочет одолжить свою. Передайте ему, что утром я уезжаю в Порто, в монастырь Моншике. Пусть не печалится, чувство мое неизменно. Сюда пусть не приезжает, оно и бесполезно, и очень опасно. Пусть приедет в Порто, я найду способ поговорить с ним. Вы все это скажете, да?

— Да, моя сеньора.

— Не забудьте, прошу вас. Сюда ни в коем случае. Бежать невозможно, со мною поедет много народу. Кузен Балтазар поедет, и кузины, и отец, и слуг неведомо сколько, кто при летейре, кто при вещах. Похитить меня по дороге — безумная затея и может очень плохо кончиться. Вы все это скажете, ладно?

Жоакина проговорила из коридора:

— Скорее, менина, настоятельница уже ищет вас.

— Прощайте, прощайте, — сказала Тереза в волнении. — Вот вам на память, в знак моей признательности.

И, сняв с пальца золотое кольцо, она протянула его Мариане.

— Не возьму, моя сеньора.

— Но почему?

— Ничем не заслужила я. Плату я лишь с того возьму, кто меня послал. Оставайтесь с Богом, моя сеньора, да пошлет Он вам счастия.

Тереза вышла, и Жоакина вернулась в приемную.

— Уже уходишь, Мариана?

— Ухожу, нынче я тороплюсь. Как-нибудь в другой раз побуду с тобою подольше. Прощай, Жоакина.

— И ничегошеньки не расскажешь? А ее милый здесь, поблизости? Ой, расскажи, девушка, я никому ни словечка!

— В другой раз, в другой раз; спасибо тебе, милая Жоакина!

На обратном пути, который кобылка пробежала быстрой рысцой, Мариана мысленно твердила поручение барышни; а когда давала передышку своей памяти, у нее перед глазами вставал облик той, кого любил их гость, и девушка втайне признавалась своему сердцу: «Мало того, что она богата и благородного звания: она и собою краше всех на свете!» И сердце бедной девушки, сдаваясь на доводы разума, исходило слезами.

Симан вглядывался в дорогу сквозь щель в ставне или прислушивался, не раздастся ли стук копыт.

Едва появилась Мариана, он спустился во двор, забыв о предосторожностях и не думая о своей ране, состояние которой в тот день, восьмой по счету после выстрела, ухудшилось.

Дочь кузнеца слово в слово пересказала поручение. Симан слушал миролюбиво, пока Мариана не упомянула, что в дороге Терезу будет сопровождать кузен Балтазар.

— Кузен Балтазар!.. — пробормотал он с недоброй улыбкой. — Опять этот кузен Балтазар роет могилу себе и мне!..

— Вам, фидалго?! — вскричал Жоан да Круз. — Да пускай сам помрет и тридцать тысяч чертей заберут его в преисподнюю! Но вы, ваша милость, должны жить, покуда я зовусь Жоаном. Пускай себе едет в Порто; если барышню ждет монастырь, молодчик не опасен. Как говорится, Бог даст, добрый час придет и для нас. Поедете вы себе, сеньор доктор, в Коимбру, пробудете там некоторое время, и, бьюсь об заклад, старик моргнуть не успеет, как барышня обведет его вокруг пальца и станет вашей, это так же верно, как то, что с неба нам солнце светит.

— До отъезда в Коимбру я должен повидаться с нею, — сказал Симан.

— Сеньор, барышня очень просила, чтобы вы туда не ходили, — всполошилась Мариана.

— Из-за кузена? — иронически осведомился студент.

— Ну да, и потом все равно там от вашей милости проку не будет, — робко отвечала дочь кузнеца.

— А ну-ка, — взревел Жоан да Круз, — с дороги, девушка! Не женского ума дело, помолчи!

— Отец, не накличьте на этого сеньора худших бед! — проговорила Мариана.

— Поверьте, менина, — прервал Симан, — я и сам не хочу на кого-то накликать беду. Как ни велико мое несчастие, я должен бороться с ним один на один.

На лице у местре Жоана появилось выражение серьезности, обычно ему не свойственной и облагородившей черты его; и кузнец сказал:

— Сеньор Симан, вы, ваша милость, не знаете жизни. Не бросайтесь очертя голову навстречу бедам, они коли возьмут человека в оборот, не дадут ему, как говорится, ни вздохнуть, ни охнуть. Я-то — деревенщина, но слышали небось присказку: выучишься на коновала, коли ослица твоя захворала; вот и со мной так было. К дьяволу все страсти и тех, кому от них выгода. Не стоит мужчине губить свою жизнь из-за женщины, будь она хоть королевская дочка. Женщин на свете что саранчи, они как лягушки болотные: одна нырнет, десяток вынырнет. Такой богатый и благородный дворянин, как ваша милость, где угодно сыщет и личико пригожее, и приданое всем на зависть. Пускай ваша красавица едет себе с Богом или с кем получится: коли вы ей суженый, будет она вашей, а в старину говаривали: что вперед шагать, что назад шагать, все одно устанешь. И не думайте, фидалго, что это я со страху; примите-ка в расчет: Жоан да Круз знает, как двоих одним махом на тот свет отправить, а что такое страх, он не ведает. Ежели вы желаете выйти на большую дорогу и отбить эту самую девицу у папеньки, у братца двоюродного, да хоть у целого полка в придачу, я мигом переседлаю кобылку и через три часа возвращусь с четырьмя молодцами, каждый — сущий лев.

Симан горящими глазами взглянул в глаза кузнецу, а Мариана воскликнула, молитвенно сложив ладони:

— Отец, не давайте сеньору таких советов!

— Молчи, девушка, — сказал местре Жоан. — Поди расседлай кобылку, прикрой попоной и вытри насухо. Тебя не спрашивают.

— Не огорчайтесь, сеньора Мариана, — проговорил Симан, заметив, с каким удрученным лицом уходит девушка, — я не воспользуюсь советами вашего отца. Я охотно его слушаю, так как знаю, что он хочет мне добра; но поступать буду так, как велят мне честь и сердце.

Под вечер, оставшись один, Симан написал длинное письмо, выдержки из которого приводим: