Только когда улеглось ненастье, был обнаружен труп; о нем возвестила стая ворон, которая с карканьем носилась над местом пиршества, где лежали останки, расклеванные ими самими и растерзанные их соперниками — волками.

В Фамаликане об этом случае рассказывалось следующее:

Что Бенто де Араужо, опасаясь соседей-разбойников, выкопал свои сокровища, которые хранил под очагом, и отправился в Вермуинские горы, чтобы спрятать деньги там; дело было ночью, грянули сильные холода, и он замерз до смерти, а потом его засыпало снегом. Сторонники этой версии основывались на том, что камень, стоявший перед очагом, был сдвинут с места; под кроватью была еще одна яма, и в груде мусора валялись черепки от горшка, в коем, судя по всему, хранилась часть сокровища, а другая часть была спрятана под очагом.

Другой слух:

Что бандиты из Терра-Негра напали на дом камнедробильщика, ограбили старика; убили и отнесли труп в вермуинский Замок. Объяснить целесообразность такого похода на расстояние в три четверти мили было невозможно; но, с другой стороны, для объяснения подобных вещей логика не годится.

Но самой распространенной версией, принятой наиболее разумными фамаликанцами, была следующая: Жоакин убил отца в горах, куда старик ходил дробить камень; затем, оставив тело на месте преступления, убийца пришел домой и вырыл деньги. В подтверждение сторонники этой версии ссылались на тот факт, что сын появился в Фамаликане, где искал отца и расспрашивал соседей, слышали ли они, как злоумышленники ломились в дом, или нет, — и появился он как раз на другой день после убийства.

Общественное мнение вынудило местную власть арестовать Огневика; но на следующую же ночь после ареста несколько дюжин вооруженных молодцов вломились в фамаликанскую тюрьму и освободили невинного от оков.

Побег из тюрьмы довершил погибель Жоакина де Араужо. Версия об отцеубийстве и ограблении была принята на веру всеми. Жители деревень Вермуинского округа во главе с фамаликанцами устроили облаву на шайку из Терра-Негра; им в подкрепление были высланы воинские силы из Гимараэнса и Браги. Шайка была рассеяна, несколько самых отчаянных сложили головы; остальные присоединились к знаменитой банде, которая орудовала в Повоа-де-Ланьозо и деянья которой описаны в одной книге, заслуженно забытой.

Сын камнедробильщика Бенто погиб в 1809 году в Карвальо-д’Эсте, защищая отечество от нашествия французских полчищ под командованием Сульта[141]. Он сражался с мужеством самоубийцы, бросался навстречу всем опасностям, но всячески уклонялся от петли, ибо крайне боялся виселицы. В конечном счете он попал в список отважных защитников нашей независимости, и трупу его было оказано куда больше почестей, чем трупу генерала Бернардина Фрейре, убитого другими патриотами того же пошиба, что Огневик.

Читатель помнит, что у Жоакина де Араужо был сын, живший в Сан-Мартиньо-де-Вале и выучившийся там ремеслу пиротехника у одного своего родича с материнской стороны.

В год гибели отца ему исполнилось двадцать шесть лет, и он еще состоял в подмастерьях при своем старом благодетеле и наставнике, зарабатывая себе на жизнь своим веселым ремеслом. Когда же старый пиротехник скончался, кто-то сказал сыну Жоакина, что в Вила-Нова-де-Фамаликане есть у него дом, принадлежавший некогда его деду, и каков бы тот дом ни был, но внук имеет на него неоспоримое право собственности.

Молодой пиротехник без труда доказал свою правомочность и вступил во владение лачугой, нежилой с 1790 года. Иногда теплыми ночами нищие отодвигали засов и, расположившись на ночлег на гнилом полу, рассказывали о том, какие ужасы приключились в этом доме: отцеубийство и ограбление. Ямы так и не засыпали, и вырытая земля кучками лежала вокруг них.

Силвестре, сын Огневика, не носил отцовской фамилии, приняв фамилию де Сан-Мартиньо по названию родной деревни: из наследия отца он не отказался лишь от дома, поступившись честью в меру необходимости и себе не в ущерб.

Завладев домом, он привел его в жилое состояние и вывесил у двери с полдюжины ракет и шутих. Пиротехник он был искусный, особенно удавались ему потешные фигурки. Силвестре похвалялся, что придумал, как с помощью потешных огней изобразить цирюльника, который правит бритвы, и довел до верха непристойности фигуру старухи, которая, повернувшись задом к цирюльнику, выпускает ему в лицо из сей части своего тела сноп искр, — и все это с истинно португальским смаком, так что народ на празднике помирал со смеху.

Жизнь Силвестре наладилась, он уже был женат на крепкой работящей молодке, когда по небрежности ученика в отсутствие хозяев загорелась связка ракет. Взрыв разнес в щепу кровлю дома, и все, что было в нем деревянного, сгорело. Когда Силвестре с женой вернулся из Санта-Эуфемия, что в округе Майя, куда они ездили на церковный праздник, их взорам предстали четыре почернелых стены; пространство между ними еще дымилось и было заполнено ясным лунным светом. Обгоревшее тело ученика уже покоилось в земле.

Земляки сжалились над бедным пиротехником. Они советовали ему построить дом на пожертвования, которые соберет в его пользу приход; но строиться лучше было в другом месте, потому что над домом, в котором сын убил отца, тяготеет божье проклятье. Один сосед готов был купить у него землю под проклятым домом, чтобы увеличить свой участок; и сосед оставлял пиротехнику право увезти камни, которые могли пригодиться для постройки нового дома. Силвестре согласился в уверенности, что кровь его деда обрекла на вечные несчастья место, где свершилось страшное преступление.

Когда на пожертвования был куплен участок для нового дома, Силвестре принялся рушить обгорелые стены. Он работал вместе с женой, а возчик увозил камень.

Однажды в субботу, в четвертом часу пополудни, когда возчик, по обычаю, уже кончил работу, Силвестре с женой сносили то, что оставалось еще от последней стены, чтобы к понедельнику покончить с работой. Пиротехник заметил, что эта часть прямоугольной стены была на пядь толще, чем остальные стены, причем избыток толщины был обращен во внутреннюю часть дома. На потрескавшейся глине можно было еще различить царапину, оставшуюся от трения какого-то предмета о непросохшую известь.

Силвестре заключил, что, судя по этой вмятине, здесь со стеной соприкасался край дедовой кровати; к этому выводу он пришел еще и потому, что по дошедшим до него слухам часть сокровища была зарыта под кроватью; да и сам он, когда впервые вошел в дом, видел яму, вырытую в двух пядях от этой стены.

— Здесь камень потолще будет, — сказал пиротехник жене.

— Как бы не так! — возразила она. — Он кажется толще, потому что слой глины тут толще; не веришь, так убедись.

И она стала простукивать стену острым концом кирки; из-под отслаивавшейся, отваливавшейся кусками глины проступали камни, и они были ничуть не толще остальных.

— Ты права, так оно и есть, — согласился муж. — Будем рушить стену с этой стороны, а глина-то сама собой отпадет.

И с этими словами он схватил другую кирку и начал отваливать камни; жена тем временем, чтобы не сидеть сложа руки, стала обивать слой глины. С силой ударив киркою в стену, она почувствовала, что металл пробил глину и вонзился во что-то деревянное.

— Здесь доска, — сказала она.

— Щепка какая-нибудь завязла в глине, — пояснил Силвестре.

Женщина сделала еще несколько ударов в радиусе двух пядей; звук был всюду одинаков.

— Похоже, что в этом месте пустота... — заметила она.

— Что?! — Муж, работавший на по́дмостях, соскочил наземь и подбежал к ней. — Пустота! Что ты сказала?!

— Что ты слышал... Вот гляди... Слышишь, какой звук?