— Не придумал ничего лучшего, как назваться моим отцом! — возмущённо сказала я Лёле и добавила: Вот, народ пошёл: ни бога, ни чёрта не боятся! А ведь мы его только вспоминали!

— Он что, сказал: Здравствуй, Люся, я — твой отец? — Оля обеспокоенно посмотрела на меня и почему-то покраснела. Но я в тот момент не придала этому значения, и кивнула головой.

Вдруг телефон снова зазвонил. Как и следовало ожидать, опять всё тот же международный номер телефона.

— Блин, он меня уже достал! — я потянулась к трубке. — Сейчас я ему скажу всё, что думаю о нём и о его родителях. Наверное, Валерий Николаевич этого добивается? Кого-то сейчас с праздником, понимаешь ли, поздравляют, а мне один идиот нервы трепет!

Мне и, вправду, стало ужасно обидно и за себя, и за папу. Да Валерий Николаевич мизинца его не стоит, но покусился на святое, мразь!

Ольга заёрзала на сиденье и попросила меня:

— Люсь, не отвечай. Да ну его лесом! Зачем ты будешь портить себе настроение?

Но я, охваченная праведным гневом, сестру не послушалась и гаркнула в трубку:

— Слушайте, какого рожна вы мне звоните? Ведь вы знаете, что мой папа умер? А вы, идиот, смеете насмехаться над чувствами чужих людей! Да чтоб вам!.. — но договорить я не успела. Мужчина прервал мою речь словами, которые как будто обухом огрели меня по голове:

— Люся, я должен сказать тебе правду, которую Нина все эти годы скрывала от тебя, дочка. Твой родной отец — это я.

— Что за ерунду вы несёте? — я начала хватать ртом воздух. — Не смейте мне больше звонить, вам понятно? А я больше не буду отвечать на ваши звонки!

— Что, всё-таки Валерий Николаевич объявился собственной персоной? — спросила у меня Ольга, и тут же посоветовала: А ты его, Люсь, заблокируй, и все дела.

Но я не могла так просто взять и остановиться.

— Вы, знаете, кто вы? Да, если бы не ваш возраст, я вам это объяснила популярным языком! Для вас, нехороший вы человек, нет ничего святого!

— Ты можешь, девочка, мне не верить, но Сергей Пельтцер тебя просто воспитал, а родной отец — это я. Так получилось, что мы с твоей мамой расстались ещё до твоего рождения, и, назло мне, Нина записала тебя на моего младшего брата. Но теперь, когда я уже стою одной ногой в могиле, я понял, что не имею права дальше молчать. Доченька моя, я люблю тебя! Ты — моя единственная наследница, ведь других детей у меня нет.

— Неправда! — я бросила трубку. Меня колотило от гнева, обиды, возмущения. Блин, ну что за люди? Кому-то на восьмое марта дарят подарки, а меня обухом, обухом! И ладно бы речь шла обо мне, но какая-то мразь захватила прицепом ещё и моего папу.

Телефон опять зазвонил…

— Люсь, — просила меня Ольга, — подумай, пожалуйста, ещё раз? Зачем тебе ехать фиг знает куда? А главное — ради чего?

— Не могу я, Лёль, не поехать. Если Он умрёт, не повидав меня и двойняшек, я себе потом места не найду. Совесть меня замучает, понимаешь?

— Зря ты его слушаешь, — Оля смотрела на меня с отчаянием в глазах. — Лучше бы позвонила тёте Нине, поговорила с ней обо всём откровенно. А то повелась на сказки не пойми кого.

— Так ты сама, Лёль, говорила, — вскипела я не на шутку, — что слышала про эту непонятную историю с двумя братьями! А теперь пошла на попятную.

— Ну, слышала что-то краем уха, — буркнула Ольга. — Но это ещё ничего не значит! В конце концов, мало ли какие обиды случаются между родственниками? Может быть, дядя Антон для того тебе и позвонил, чтобы ещё раз насолить вашей семье? Ему-то что? Он в Германии, я так понимаю, хорошо устроился. Но никак не успокоится, что родным до него нет дела. Ну, как та собака на сене, понимаешь, Люсь?

— Лёля, ты не слышала его голос, — возразила я сестре. — Он с трудом разговаривает. Как я могу плюнуть на просьбу умирающего человека? Не по-людски это, пойми, пожалуйста?

— Ой, не знаю! — продолжала сомневаться Ольга. — Я слышала однажды разговор моей мамы с отцом. Так вот, мои родители вспоминали дядю Антона не самыми ласковыми словами за то, что он уехал в поисках лучшей жизни в Германию, а на своих родных тупо забил. Теперь, видишь ли, опомнился.

— Твоей маме, Лёль, конечно, было обидно за свою сестру. Но людей нужно прощать. Сама подумай, кто не ошибается? В жизни всякое бывает. К тому же, Ему, как Он мне объяснил, все эти годы было не до родственников. С одной стороны, надо было заниматься бизнесом, а, с другой, здоровье Его уже давно подводило. Что тут не понять?

— Мать Тереза ты наша! — возмутилась Ольга. — Лично я не верю, что у дяди Антона не было ни одной свободной минуты, чтоб позвонить, если не тёте Нине, то тебе. Скорее, я поверю своим родителям, когда они называли его эгоистом, который привык жить только для себя.

— Лично я не могу судить о человеке, которого ни разу не видела в глаза, — ответила я устало.

У меня, и вправду, сил не осталось говорить о человеке, который представился моим отцом. Нет, я тоже что-то слышала, что у моего папы есть старший брат, который много лет назад уехал на ПМЖ в Германию. Но у нас в семье не любили вспоминать про дядю Антона, и я никогда не задавала родителям лишних вопросов.

И вдруг этот человек мне позвонил. Судя по голосу, Он очень сильно волновался, а, кроме того, оказался на редкость настойчивым. Собственно, эти два момента меня подкупили, и я в конце концов ответила на звонок.

С Его слов, Он дружил с моей мамой, любил её, и когда появилась возможность переехать на свою историческую родину, Он решил, что ему подвернулся хороший шанс изменить их жизнь. Но моя мама уезжать из России наотрез отказалась, ссылаясь на то, что это её родина и что она ни за что не оставит свою маму. Хотя в нашем же райцентре проживала ещё одна дочь бабушки, в соседнем районе жила тётя Галя — старшая дочь бабушки и мама Ольги, и по идее, бабушка, если что, могла бы переехать к любой из дочерей.

— Но Нина не захотела меня слушать, — сказал Он сокрушённым голосом. — Ты же знаешь, дочка, свою маму. Если Нина что-то втемяшит себе в голову, это уже ничем не выбьешь.

— Не надо так о моей маме, — попросила я Его, хотя в душе знала, что Он прав.

— Нет-нет, я не имел в виду ничего плохого! — мне показалось, что Он испугался, как бы я, обидевшись на Него, не бросила трубку. — Нина — прекрасный человек и хорошая дочь. Она сделала свой выбор. А я, — Его голос прозвучал печально, — был молод и хотел увидеть мир, хотел реализовать свои амбиции. Надеюсь, дочка, ты меня понимаешь?

— Наверное, — ответила я неопределённо, и попросила: А вы не могли бы не называть меня дочкой? От этого обращения мне как-то не по себе. К тому же у меня есть папа, точнее, был.

— Да-да, понимаю, — Он тут же правильно отреагировал, что тоже пришлось мне по душе. — Прости меня, пожалуйста, Люся? Просто у меня, кроме тебя, других детей не было и нет. И теперь я радуюсь, когда говорю это слово — дочка. Но если тебе это неприятно, я не буду.

— Спасибо, — я сухо Его поблагодарила. Да, собственно, о чём говорить с человеком, пусть даже это твой родственник, если вас ровным счётом ничего не связывает? Мало того, этого дядю Антона я в жизни не видела. Знала, что есть такой человек на свете, и всё. А теперь…

Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я испытывала ужасную тоску, обиду и даже панику из-за того, что, если верить дяде Антону, мои близкие мне всю жизнь лгали. С другой, я не могла поверить, что мой папа — это на самом деле мой дядя по отцу.

Да, у нас в семье имелись какие-то недомолвки. Хотя ради справедливости скажу, что не у нас одних. Скажем, одна моя школьная подруга, будучи уже взрослой девушкой, выяснила, что у неё есть брат, который, поссорившись с родителями, ушёл из семьи, когда она была ещё совсем маленькой. Но потом, узнав о смерти отца, он приехал на похороны. Так Алёна с ним и познакомилась. Теперь мужчина тепло общается и с сестрой, и с другими родными.