— Это есть ви, молодой чшеловьек? Гутен таг.
— Гутен таг, Осип Иванович. Я очень рад вас видеть в добром здравии. Вы не будете сердиться на меня?
— Сердиться? Ви что-то озорничаль?
— Нет, но я похищаю у вас Ксюшу.
— Что значит — похищаю?
— Краду, ворую.
— О! Зачем украсть? Воровать очшень нехорошо, молодой чшеловьек. Ксьюша не вещь, ее нельзя красть, и она мне тоше нушен.
— Но мне больше. Мы решили пожениться. Не сердитесь за это ни на меня, ни на Ксюшу, милый, добрый Оскар Густавович.
Старик недоверчиво посмотрел на инженера, потом перевел взгляд на свою помощницу. Казалось, смысл сказанного Виноградовым не дошел до него. Миллер быстро приблизился к девушке, наклонился и нежно поцеловал в лоб.
— Он говориль правда, Ксьюша?
— Да, Осип Иванович, правду.
— Тогда… Я, совсем старик Оскар Миллер, хотель желал вам гросс счастья.
О женитьбе инженера скоро узнал весь Зареченск, чему немало способствовал сам Виноградов. И тут неожиданно выяснилось, что молодоженам негде жить. Майский хотя и обещал помочь, но пока свободного жилья не было, а новый дом на четыре квартиры еще не был даже подведен под крышу. Затруднение решил Степан Дорофеевич. Посоветовался с Плетневым и объявил инженеру:
— У меня жить будете. Дом-то пустует. Нам, старым, много ли надо. В одной половине мы с Никитой, а другую забирай, Виктор Афанасьич, ежели подходит.
— Еще бы не подходила! — горячо отозвался Виноградов. — Дом у вас отличный. Хоромы. Таких по Зареченску немного.
— Знамо дело, — самодовольно подтвердил Ваганов, поглаживая редкую бороденку. — Строился-то я после фарту, не жалел капиталов. Семья тогда у меня была: жена Глаша, дети. Хотел пожить не хуже людей.
— А не стесним мы вас, Степан Дорофеич?
— Еще чего надумал. Вы мне заместо детей будете. Сын-то мой, Семен, единственный, что в живых остался, все на Троицком заводе. В Зареченск ехать не хочет, да ежели рассудить, чего ему здесь делать? Он заводскую работу знает, а тут — прииск. А мне, старику, скука. Вот с вами-то веселее заживу.
— Не знаю, как и благодарить вас.
— И не надо. Ты лучше женку свою спроси, согласна ли.
Свадьбу Ксюши и Виноградова отпраздновали под самый Новый год. Давно уже в Зареченске никто так широко не гулял. Инженер пригласил всех, кого знал хоть немного, даже братьев Ильиных. Угощения было вдоволь, музыки — тоже. Люба Звягинцева привела на свадьбу клубный музыкальный кружок.
С одной стороны стола, там, где сидели старики и люди пожилые, пели значительно, с чувством:
Когда б имел я златые горы
И реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки, взоры,
Чтоб ты владела мной одна.
А на другом конце собралась молодежь и бойко, звонко выводила:
Мною девушек есть в коллективе,
Но ведь влюбишься только в одну,
Можно быть комсомольцем ретивым
И порою вздыхать на луну…
Майский сидел по правую руку жениха, смеялся и говорил:
— Все-таки что-то купеческое в тебе сидит, Виктор Афанасьевич. Размах вот этот, удаль ли безудержная.
— Это не купеческое, Александр Васильевич, это душа русская. Она простор любит. Ну, а если по-честному, то дед мой по отцу, и верно, купцом был. Красной рыбой торговал в Саратове. Магазин шикарный имел и еще два: в Петербурге и Москве. А потом разорился и умер нищим.
— А ваш отец, кто он?
— Отец? Он мог бы стать, вероятно, большим ученым, интересовался науками, главным образом химией, но что-то не поладил с дедом и ушел из дома. Учительствовал, дал мне приличное образование. Умер от сыпного тифа восемь лет назад.
Виноградов вздохнул.
— Давайте сегодня веселиться, Александр Васильич, а свою анкету я расскажу как-нибудь в другой раз…
— Горько! Горько! — вдруг дружно закричали обе половины стола. Ксюша опустила глаза. Сидевший рядом с ней Осип Иванович сказал:
— Странный есть рюсски обичай. На свадьбу всегда зовут этот таинственный Борька, а потом целуют. Разве без Борька нельзя целовайт свой невест?
— Можно, — весело пояснил Петровский, услышав слова доктора. — Изволите ли знать-с, уважаемый Осип Иванович, у нас, русских, есть такой обычай: на свадьбе кто-то из гостей пробует вино и говорит: горькое. Все с ним соглашаются и кричат: горько. Тогда жених и невеста должны поцеловаться. Вино после этого будто бы станет сладким. А раз пьют сладкое вино, значит, и жизнь молодых будет сладкая.
Кончив объяснение, Афанасий Иванович торопливо закричал, присоединяя свой дрожащий тенорок к общему хору гостей:
— Горько! Горько!
И румяный кругленький Оскар Миллер неожиданно тоже подхватил:
— Корька! Фино есть корька!
Под любопытными и ожидающими взглядами десятков пар глаз Ксюша и Виноградов встали, обнялись и поцеловались. Садясь, невеста случайно увидела Майского. Он смотрел на нее весело, ободряюще. Девушка глубоко вздохнула и наклонилась к тарелке.
А весной Виноградов снова уехал в тайгу. Его отряд был тот же: Плетнев, Ваганов, братья Ильины и Ксюша — теперь уже жена начальника разведочного отряда.
— Имей в виду, Витя, — сказала перед отъездом Ксюша, — в тайге я тебе не только жена, а и медсестра. И отношения у нас должны быть прежние.
— Хорошо, Ксю, я буду послушен, — Виктор Афанасьевич ласково прижался щекой к щеке жены. — Собственно, ничего не меняется. Ты и дома командуешь мной, будешь командовать и в тайге. Но все-таки не забывай: начальник-то отряда я.
Приехав на место прошлогодних работ, Виноградов не узнал Безымянной речки. На том месте, где был лагерь, стояли два небольших барака и несколько палаток. На берегу лежали части драги. Речку перегораживала невысокая плотина, и на воде покачивался почти собранный понтон. В разных местах вдоль реки дымили костры, отгоняя надоедливую мошкару — она рано вылетела нынче на свет божий.
— Н-да-а… — удивился начальник отряда. — Александр Васильевич не теряет времени.
Свой лагерь Виноградов разбил несколько выше по течению и не мешкая приступил к работе. Вскоре на Безымянную приехали директор прииска и парторг. Они жили несколько дней, обстоятельно знакомились с работами. Перед возвращением в Зареченск Майский долго беседовал с Виноградовым, обсуждая план дальнейшей разведки.
— Связь у нас теперь будет лучше, Виктор Афанасьевич. Скоро сюда протянем телефонную линию, и пока вы будете находиться вблизи нового поселка, сможем постоянно переговариваться. Прошу информировать меня обо всем значительном.
— Обязательно, Александр Васильич, это и в моих интересах.
— И еще одно: если понадобятся люди — не стесняйтесь обращаться за помощью к драгерам. Они не откажут.
— Не премину воспользоваться и этим советом, но пока мы обходимся своими силами.
На обратном пути Майский был задумчив и молчал, забыв о спутнике. Иван Иванович искоса посматривал на него, озабоченно потирал острый подбородок, кряхтел и наконец спросил:
— Что, директор, не веселый? Или не доволен?
— С чего ты взял? Наоборот, все отлично. Причин к недовольству у меня нет. Просто вспомнил молодость, вот и взгрустнулось.
— Рано в старики записываешься, Александр Васильич, рано. Молодость он, видишь ли, вспомнил. Да ты и сейчас еще парень хоть куда.
— Не понял ты меня, Иван Иванович, или я не так сказал. Вот посмотрел, как люди на Безымянной работают, на Виноградова, подышал дымом костров, и тоже захотелось оставить контору, прииск, пожить в тайге. С удовольствием бы передал кому-нибудь все дела, а сам на новое место, необжитое, чтобы заново начинать.
— У тебя в роду цыгане были? — с легкой улыбкой спросил Слепов.
— Как будто нет, — Майский пожал плечами. — А почему ты спрашиваешь об этом?
