— Понятно, не можешь. Наверное, с лошадьми что-то случилось, — осторожно сказал Слепов.

— Гадай теперь, — раздраженно отозвался Майский. — Ну ладно, Иван Иванович, меня вниз зовут. Если приедет Тарасенко — немедленно звони. И сразу пусть едет на драгу.

После разговора с директором Слепов долго сидел задумчиво, потирая подбородок. Потом послал за Куликовым. Когда милиционер пришел, Иван Иванович рассказал ему обстоятельства дела и в заключение добавил:

— Вот хочу с тобой посоветоваться, Василий Павлович. Не думаю, что случилась какая-то беда, но просто непонятно, где Тарасенко и почему он задержался. Все сроки прошли. Директор в день по десять раз спрашивает. А что я отвечать должен?

Куликов, польщенный тем, что сам парторг прииска спрашивает у него совета, решил: надо провести капитальное расследование. И Куликов незаметно для себя повел разговор со Слеповым в привычной форме допроса. Он даже достал из полевой сумки блокнот, стал записывать ответы.

— Когда должен был приехать в Златогорск драгер Тарасенко?

Иван Иванович чуть улыбнулся, но тут же стал серьезным.

— В среду утром. Поезд, с которым он ехал, приходит, кажется, в восемь или десять часов утра.

— А сюда, в Зареченск?

— Сюда? Ну, если сразу взял лошадей, то на другой день к обеду, в крайнем случае, к вечеру.

Василий быстро записывал ответы.

— Тарасенко должен приехать один?

— Ты же знаешь, Василий Павлович, с ним жена и двое детей.

— Верно, забыл. Лошадей за ним, говорите, послали в понедельник?

Иван Иванович кивнул.

— Утром в понедельник на повозке выехал Петр Игумнов — брат Александра Игумнова.

— До Златогорска-то он добрался?

— Вот этого не знаю, Василий Павлович.

— Так, так, — милиционер перестал писать и положил блокнот в полевую сумку. Встал, одернул гимнастерку. — Сейчас я вам, Иван Иванович, ничего сказать не могу. Наведу кое-какие справки, уточню обстоятельства и тогда доложу свое мнение. Найдем драгера.

— Действуй, Василий Павлович, действуй.

От парторга милиционер отправился прямехонько на конный двор, нашел там Саньку Игумнова и долго его выспрашивал. Санька сначала испугался, потом успокоился и стал охотно и подробно рассказывать все, как было. Кончив допрашивать Игумнова, Куликов захотел побеседовать и со старшим конюхом. Сыромолотов встретил его настороженно. Скупо отвечал на вопросы дотошного милиционера, а потом стал злиться.

— Ты чего ко мне прилип-то? Я-то при чем тут?

— Гражданин Сыромолотов, — строго сказал Василий, — тебя спрашивает представитель советской милиции, закона, так сказать, и потрудитесь отвечать по всей форме.

— Потружусь, потружусь, — смирился Егор Саввич, — валяй, допрашивай, только скорее, у меня ведь дела есть.

— И у меня дело. Не ради собственного удовольствия я тут.

Узнал Куликов очень мало, все, что рассказали Игумнов и Сыромолотов, было ему известно, хотя они добавили кое-какие подробности. Когда Василий ушел, Сыромолотова охватило беспокойство. Он и до появления милиционера знал, что приисковое начальство встревожено исчезновением драгера. Но дело было сделано чисто, Парамонов следов не оставил, и ему, Егору Саввичу, бояться нечего. Нечего-то нечего, а все-таки в глубине души стала тлеть искорка страха. Зачем Куликов явился на конный двор? Подозревает что-нибудь? Любой бы на его месте пришел, ведь с конного двора посылали повозку. Милиционер на весь день испортил настроение старшему конюху, и за что бы он ни брался, работа валилась из рук.

Сморчок вернулся с зимовья сегодня под утро, и Сыромолотов успел только мельком повидать старика. Тот был сам не свой, толком ничего рассказать не мог, но Егор Саввич понял, что все вышло как надо: проклятая драга долго еще будет стоять. Сам директор бьется с ней, а ничего поделать не может. Пусть ищут. Даже если дознаются, так на старшего конюха все равно и краешка тени не упадет. Как было договорено, Федор сегодня уйдет надолго из этих мест, пока все не успокоится. А если и поймают Парамонова, все равно ничего не узнают. Федор — кремень. Умрет, а не выдаст. Нет, зря он, Егор Саввич, обеспокоился, он тут ни с какой стороны не замешан.

А на другой день Сыромолотов узнал: драгу починили и она опять работает. Вот тебе на! Что же это такое? Выходит, все хлопоты пропали даром. Нет, наверное, лучше подорвать чертову драгу, предлагал же Федор… Но ничего — недолго поработает машина. Без драгера им трудно, нет другого такого специалиста. Для Алексашки удар, и еще какой. Получил подарочек. А там еще получит, и третий, тогда конец Алексашке, да и всей Советской власти. Наступит его, Егора Саввича, время. Васютка вот растет, верная опора. Он и примет дедовы дела.

Прямо с драги Майский приехал в контору и, прежде всего, зашел к Слепову. Иван Иванович не узнал директора: так он похудел и осунулся.

— Пустили драгу, — Майский устало сел, взглянул на парторга. — Пришлось повозиться.

— Понятно, нелегкое дело, — Иван Иванович разглядывал директора с уважением. — Отдохнуть тебе надо, Александр Васильевич. Вид у тебя неважный.

— Какой отдых! — отмахнулся Майский. — Отдохнешь тут. Неделю! Целую неделю потеряли.

— Что же поделаешь, бывает. Но это не значит, что и себя не надо щадить. Смотри, надломишься.

— Высплюсь, побреюсь и завтра не узнаешь меня. Как на шахтах?

— Все ладно. Происшествий нет.

— Мы с тобой собирались съездить, да так и не пришлось. У тебя завтра дел много?

— Можно и съездить. Вот собрание готовлю о рабочей инициативе. Тебе тоже выступить надо.

— Выступлю. У меня есть о чем рассказать коммунистам. Драга хороший материал дала.

— К месту будет… А, Василий Павлович! Заходи, заходи, у меня только директор. Он тоже послушает.

Куликов поздоровался и сел напротив Майского.

— Удалось что-нибудь узнать?

— Кое-что выяснил, товарищ директор.

Василий достал блокнот и, заглядывая в него, начал:

— Петр Игумнов выехал из Зареченска в пять часов утра. Провожал его брат Александр. В Златогорск Петр прибыл во вторник, а в среду во вторую смену вышел на работу. Это первое. Второе. Тарасенко прибыл в Златогорск в среду со всей семьей. Игумнов встретил его и передал повозку. Это видел дежурный по станции Подшивалов и носильщик Синицын. Третье. Тарасенко уложил вещи в повозку, посадил ребят, жену и сразу же выехал в Зареченск примерно в одиннадцать часов утра.

— В среду? — переспросил Майский.

— Так точно, в среду. Выходит, в четверг он должен был приехать.

Слепов и Майский переглянулись.

— Что ты обо всем этом думаешь, Василий Павлович, — спросил Иван Иванович.

Куликов пожал плечами.

— Откровенно, ничего не могу предположить. Надо побывать на месте, провести доскональное обследование дороги. По моей просьбе этим занимаются товарищи из Златогорска.

— Ага! Ты уже сообщил туда? — Слепов чуть удивленно вздернул брови.

— А как же? В таком деле время терять нельзя.

— Верно, верно.

— Скверная история, — Майский встал и прошелся по кабинету. — Не нравится мне она. Предположим, с лошадьми что-то случилось…

— Сомнительно, — Слепов принялся за свой подбородок. — Шагом ехать и то можно добраться. Если с одной лошадью несчастье, так другая бы довезла потихоньку. Наконец Тарасенко мог верхом приехать за подмогой.

— Игумнов передал ему лошадей и повозку в полном порядке, — вставил Куликов. — Причем, как он утверждает, до Златогорска лошади шли хорошо, а перед обратной дорогой почти сутки отдыхали.

— А если заблудился Тарасенко? Могло такое быть?

— Не могло, товарищ директор. Где блуждать-то? Дорога тут одна.

— Ну свернул куда-нибудь в сторону, в болото залез.

— Сомнительно это.

— Так что же тогда?

— Могли убить, ограбить, — не очень уверенно сказал милиционер. — Говорят, у него с собой вещички были, и немало. Подсмотрели на станции бандиты, а по дороге напали.

— Пугаешь, — попробовал усмехнуться Александр Васильевич, но тут же вспомнил, как в свой последний приезд в Златогорск на одной из улиц увидел группу людей у большого окна какого-то учреждения. Он тоже подошел. За стеклом на листах картона были наклеены крупно отпечатанные фотографии убитых за последнее время людей — жертв бандитизма. Вероятно, фотографии выставили для того, чтобы родственники или знакомые могли опознать трупы.