Остановив лошадь у берега котлована, директор привязал ее в тени берез и посмотрел на драгу. Словно фантастический корабль, она застыла на гладкой воде, отражаясь в ней, как в зеркале. На понтоне никого не было. Однако откуда-то изнутри драги доносились удары, звон металла. Майский сложил руки рупором и крикнул:
— Э-э-эй! На драге-е-е!
Ему пришлась повторить призыв еще несколько раз, наконец из трюма высунулся человек. На голове у него был носовой платок, стянутый по углам узлами. Человек приставил ладонь козырьком к глазам, защищая их от солнца.
— Лодку давай, лодку.
Человек скрылся в люке, очевидно, он узнал директора и пошел сообщить о его приезде товарищам. Минуты через две он вылез на палубу, сел в лодку и поплыл к берегу.
— Здравствуй, Семен Прокопьевич, — поздоровался Майский, когда лодка причалила. Он уже знал всех драгеров. — Чего это вы все попрятались? От жары, что ли?
— Та не, работаем там.
Лодка заскользила к драге, ломая успевшее успокоиться зеркало воды.
— Много еще работы?
— Тарасенко говорит, завтра машину запускать можно.
С легким стуком лодка подчалила к борту драги. Тарасенко уже стоял здесь, вытирая паклей измазанные машинным маслам руки.
— Извини, Александр Васильич, за костюм, — он был в широких холщовых штанах и старых глубоких галошах на босу ногу, подвязанных веревочками. Крепкий, загорелый, с широкой, густо заросшей, волосами грудью. На бритой голове поблескивали капельки пота. — Жара, как у нас на Полтавщине.
— Припекает, — согласился Майский. — Дождичка бы. Ну, как тут у вас?
— Не забываешь нас, частый гость.
— Должность у меня такая, Остап Игнатьевич, да и драга нам нелегко досталась. Вот и хочется поскорее узнать, за что мы бились. Запускать собираешься машину?
— Думаю, завтра можно попробовать. Приезжай смотреть. Слепов тоже приедет.
— Обязательно. Ведь это для нас вроде праздника.
Они обошли всю драгу, спустились в машинное отделение. Здесь было, как в печке: металл сильно нагрелся, пахло машинным маслом. Майский, прощаясь с Тарасенко, сказал:
— Так я завтра опять приеду к вам. Да не один, ждите гостей. Только вы уж того, не подкачайте.
— Постараемся, Александр Васильич, — начальник драги дернул себя за висячий ус. — Не впервой.
День уже клонился к вечеру, когда директор вернулся в Зареченск. Проезжая мимо конторы, решил зайти: может, Слепов там. Пегас привычно остановился у коновязи. Александр Васильевич спешился и почувствовал, как затекли от долгой езды ноги. Оглянулся и увидел выходивших из конторы Любу Звягинцеву и Данилку Пестрякова.
— Вы к кому ходили? Не меня ли вам надо?
— У Ивана Ивановича были, — объяснила учительница. — О своих комсомольских делах толковали.
— Он там? Слушай, Пестряков, ты ведь мимо конного двора пойдешь? Не в службу, а в дружбу: отведи Пегаса.
— Это можно, — Данилка старался казаться солидным. — Вот только Люба…
— А что Люба? — учительница была теперь секретарем комсомольской ячейки, и ей часто приходилось заглядывать к Слепову. — Я и одна дойду.
— Ну, этого-того, проводить же надо…
— Да, Любовь Ивановна, а я ведь специально хотел повидать вас, — перебил Майский. — Завтра пускаем драгу. Хорошо бы комсомольцев туда, чтобы торжественнее. Плакат бы какой-нибудь написать, приветствие драгерам, что ли.
— Правда?! Вот хорошо! — Глаза девушки весело заблестели. — Да мы это обязательно сделаем. Данилка, отведи лошадь и собирай ребят в клуб.
— А чего их собирать? Сами придут, — его задело, что девушка в присутствии директора так бесцеремонно командует им.
— Вечером придут не все, а нам нужны все, — строго сказала Люба. — Танцы сегодня отменяются, гармонь не бери. Все сделаем, Александр Васильич, не беспокойтесь.
Майский зашел в кабинет Слепова. Иван Иванович как раз собирался уходить. Складывал бумаги, прибирал на столе. Он отличался аккуратностью, у него во всем был порядок, каждая вещь лежала на своем месте.
— А я боялся, что не застану тебя, — сказал директор. — Задержись немного, есть разговор.
— И у меня есть разговор, — ответил Слепов и потер подбородок, что всегда было признаком озабоченности.
— Карапетян был? — чуть улыбнулся Майский. — О нем пойдет речь?
— О нем, — подтвердил Иван Иванович. — А ты как догадался?
— Мы с ним утром тоже поговорили кое о чем.
— Если так, тогда проще, — Слепов вздохнул и устало добавил: — А ты не улыбайся, дело серьезное. Садись. В ногах, как говорят, правды нет. И кури, если хочешь, окно открыто.
Майский не преминул воспользоваться разрешением. Обычно Иван Иванович не позволял дымить в своем кабинете.
— Слушай, Александр Васильич, условимся так: ты сейчас не директор прииска, а я не секретарь партийной организации. Мы просто коммунисты. И поговорим начистоту… — Он помолчал. — Приходил к тебе зимой Карапетян?
— Было такое.
— О чем шел разговор? Мне это надо знать.
— Он хотел уговорить меня, чтобы я не мешал ему работать, как раньше.
И Майский рассказал все до мельчайших подробностей, сам удивляясь, как память сохранила каждую деталь того неприятного разговора. Он и сейчас видел золотистые кружки лимона, чувствовал запах коньяка. Слепов слушал, не перебивая, глядя в глаза директору. И только когда Александр Васильевич замолчал, спросил:
— А почему же ты утаил такой факт?
— Как же я мог сказать, свидетелей разговору не было. Сказали бы: новый директор подкапывается под неугодных ему людей.
— Отчасти, пожалуй, ты прав. Отчасти. И все-таки не понимаю, почему не рассказал мне сразу. Обязан был рассказать.
Александр Васильевич смял угасшую папиросу и поискал глазами, куда бы ее бросить. Пепельницы на столе не было. Слепов показал ему на бронзовую чашечку чернильного прибора.
— Положи сюда. Так почему?
— А все потому же. Не хотел попадать в дурацкое положение. Еще подумал: посмотрю, что дальше из этого чертова Карапетяна выйдет.
— Задали вы мне задачу, — Иван Иванович забарабанил тонкими сухими пальцами по краю стола. — Так это оставить нельзя. На очередном партийном собрании пусть коммунисты решат, что с вами обоими делать. И учти: я тебя защищать не стану.
— И не надо. Конь о четырех ногах, а тоже, бывает, спотыкается. Я и не хотел просить защиты, хотя мне, наверное, не поздоровится.
— Не поздоровится, — согласился Слепов. — А сейчас какие у вас отношения? На ножах живете?
— Он же тебе рассказал.
— Рассказал. И ты расскажи.
Майский неохотно передал суть утреннего разговора с начальником «Таежной», но о том, что сам посоветовал Карапетяну пойти к парторгу, умолчал.
— И как считаешь, правильно он требует к себе доверия?
— Видимо, правильно. Только веры в него нет, а специалист он знающий и если захочет — может работать хорошо… Жалко выгонять.
— Разбрасываться кадрами мы не можем, и так специалистов не хватает. Продолжим этот разговор на собрании. Ты домой сейчас?
— Домой.
— И я в ту же сторону. Пойдем вместе.
Слепов тщательно закрыл все ящики стола и спрятал ключи в карман, надел фуражку, расправил гимнастерку. Молча вышли на улицу. Сумерки сгущались. Теплый ветер легонько шевелил листья на деревьях. Луна скользила по небу, ныряя в редкие облака. В домах зажигали огни.
— Ты чего тянешь с пуском драги? — спросил Иван Иванович, не глядя на директора. — Там же все готово. Я вчера был.
— Ну вот уж, тяну. Сам жду не дождусь. Завтра будем пробовать, — Майский закурил на ходу. Огонек спички скупо осветил его усталое, осунувшееся лицо. — Хорошо бы все устроить попраздничнее.
— Праздник и есть, — подтвердил Слепов. — Ведь это первая драга в наших местах? Я не ошибаюсь?
— Первая.
— А пойдет драга? Если сорвется пуск — сам понимаешь, как это подействует на старателей.
— Тарасенко уверил, что все в порядке. Заканчивает регулировку.
У дома, где жил Майский, они расстались, попрощались так, будто никакого неприятного разговора между ними не было. Но осадок у директора прииска остался. И как еще посмотрят коммунисты. А в чем он виноват? В чем? Не дал по шее Карапетяну и не сказал тогда же Слепову? Других хлопот полон рот, а тут эта история.
