— Господи, боже мой, — зашептала громко. — Да никак люди там.

— Люди и есть. А вот зачем они с огнями-то идут? Кто такие?

— А кто же их знает? Добрые-то люди не стали бы по улицам с огнем бродить.

— Выйду, посмотрю нето, — Сыромолотов нахлобучил на голову картуз.

За калиткой Егор Саввич остановился. Теперь он ясно различил большую группу людей с факелами. Они шли по середине дороги, громко разговаривая и в желтых отсветах огня были видны даже лица. Странное шествие должно было пройти мимо дома Сыромолотова. Он решил подождать и узнать, что это за диковина.

Дул легкий ветер, донося запах гари. Лаяли растревоженные собаки. Из соседних домов на улицу тоже вышли их обитатели и, конечно же, ребятишки, благо час был еще не поздний.

— Порфирий Никодимыч, — крикнул Сыромолотов соседу через дорогу, — что за оказия?

— А хрен ее знает, — довольно равнодушно ответил тот. — Сказывают, будто комсомольцы.

— Комсомольцы? Зачем же им по ночам-то куролесить.

— У сына свово спроси. Он тебе все разобъяснит.

Егор Саввич замолчал: с соседом он был не очень дружен.

Толпа приближалась. Теперь ясно слышались не только отдельные голоса, но и обрывки песни, которую тянуло несколько человек.

— Вот антихристы, вот басурмане, — шептал Сыромолотов, неотрывно смотря на приближающуюся толпу.

Впереди Петька Каргаполов — комсомольский вожак. Отец у него на прииске Новом, коммунист ярый, а сын здесь, зареченской молодежью верховодит. Не зря говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Рядом с ним Данилка Пестряков. С гармонией. Этот-то недотепа чего вышел? Тут же и учителка, Яшкина любовь, будь она неладна, сколько крови из-за нее попортил. И новая докторша с ними, та, которую директор из Златогорска привез. Говорят, будто похаживает он к ней вечерами, любовница будто. Правда или брешут? Тьфу ты, и Федька — казачок в эту компанию затесался. Сопляк еще, а туда же. Сказать надо тетке Васене, чтоб приструнила мальца. И почти у всех в руках факелы, а у кого фонари, мотки веревок.

Чем больше вглядывался в толпу Егор Саввич, тем больше узнавал знакомых парней и девчат. Все молодежь, взрослых среди них нет.

Сыромолотов шарил взглядом по лицам, ожидая и боясь увидеть среди них сына. И он увидел его в самой гуще. Яков тоже пел:

— Яков! — закричал Егор Саввич. — Яшка! А ну, пойди сюда.

Но сын или не слышал, или сделал вид, что не слышит зова.

Да и немудрено не услышать, шум-то как на базаре. Тогда Сыромолотов крикнул идущему как раз мимо Данилке Пестрякову:

— Данилка, вы куда?

— Айда с нами, дядя Егор, — усмехаясь, ответил парень, — тогда и узнаешь.

— Тьфу, обормот! — выругался старший конюх. — И объяснить-то не может.

— Праздник нынче у нас, — отозвался чей-то звонкий голос. — Всех приглашаем на представление. Будет театр. Комедия с трагедией. Торопитесь, пока есть билеты.

Шутя и балагуря, нестройно распевая песни, молодежь прошла мимо. Было их человек пятьдесят, а может, и больше. Факелы, дымя и покачиваясь, удалялись. Голоса затихали. Соседи, хлопая калитками, расходились по домам. И только ребятишки, свистя и крича, бежали следом за толпой.

Особенно усердствовали Сашка и Пашка. Они кружились и приплясывали, размахивая руками, подражая комсомольцам, озорно распевали, исковеркав только что услышанную песню:

Братья Ильины поравнялись с Егором Саввичем, Сашка даже едва не налетел на него и остановился с поднятой ногой, оборвав пение. Сыромолотов бесцеремонно ухватил его за воротник старенького, с чужого плеча, пиджака, подтянул к себе.

— Ты что, взбесился, паршивец?

Сашка испуганно сжался, попытался вывернуться, но рука старшего конюха держала крепко.

— Пустите, дяденька Егор, — пискнул малец. — Я нечаянно, ей-богу, нечаянно.

— Он, дяденька, правда, нечаянно, — поспешил на выручку брата Пашка. — Пустите его, дяденька Егор.

— Я вам покажу — нечаянно, — сердито сказал Сыромолотов. Воротник Сашкиного пиджака затрещал в его пальцах. — Сказывайте, куда бежали.

— Мы за комсомольцами, — охотно пояснил Пашка.

— А они-то куда пошли?

— Да к церкви же, спектакль играть будут.

— Вот богохульники, вот окаянные. Еще чего выдумали — спектакль в божьем храме играть. Да за такое им руки-ноги обломать.

— Пустите меня, дяденька Егор, — опять запищал Сашка.

— Брысь! — старший конюх разжал наконец железные пальцы, и Сашка немедленно воспользовался свободой.

Братья Ильины во весь дух помчались догонять толпу. Через минуту опять послышались их звонкие голоса:

Егор Саввич, не на шутку обеспокоенный, со смутным предчувствием чего-то нехорошего, и может быть, еще потому, что среди толпы увидел сына, вернулся в дом. Торопливо надел поддевку.

— Ну, что там? — спросила Мелентьевна.

— Не узнал толком. Комсомольцы, нехристи, чего-то опять затеяли. Однако к церкви пошли. Не иначе, пакость какую-нибудь надумали.

— Тятенька, я бы с вами пошла.

— Нет уж, Дуня, побудь дома. Тебе теперь волноваться не след. Да и умаялась ты за день-то.

Взяв приготовленный Мелентьевной узел с куличами, Егор Саввич вышел из дома и торопливо зашагал в сторону церкви, стоявшей на взгорье. В том же направлении маячили и огни факелов. Сзади послышались шаги. Сыромолотов обернулся. Его нагонял какой-то человек. Хотел пойти дальше, но решил подождать, посмотреть, кто это. Человек поравнялся, и Егор Саввич узнал соседа, с которым недавно переговаривался через дорогу. У Порфирия Никодимыча тоже белел в руке узелок.

— В церковь, Порфирий Никодимыч?

— Туда.

— Стало быть, у нас один путь. И я в церковь.

— Один-то один, да только разный. Ты вот мне скажи, Егор Саввич, и не обижайся на мою прямоту. Как так получается: ты человек верующий, в церковь вот идешь, а сын у тебя в безбожники записался. Комсомолец.

— Эх, Порфирий Никодимыч, ты меня не один год знаешь. А что делать, если времена такие? Нельзя нынче без этого. Да на Яшку я уж давно махнул рукой, не в мою породу пошел парень. Пусть живет, как ему нравится.

— Постой, постой, говоришь, пусть живет, как нравится? А мы, родители, пустое место, что ли? Не слушает доброго слова — пороть мерзавца.

— Выпорешь. Такой битюг стал, сам выпорет.

— Уж это верно, — вздохнул Порфирий Никодимыч. — Мой-то Сенька тоже о комсомолии начал поговаривать. Я было с кулаками на него, а он руку мою поймал, сдавил, будто клещами, и смеется. Вам, говорит, тятенька, волноваться вредно. И такие фокусы, говорит, мне не нравятся. Рука онемела. Отпусти, лешак, это я ему. А он: отпущу, только в другой раз кулаками не махайте.

— Ну мой-то Яшка такого не позволяет. Однако и с ним греха наберешься.

Разговаривая, соседи подошли к церковной ограде, за которой поднимались кусты сирени, черемухи и высокие тополя. Среди них стояло здание церкви. К железным воротам вела выложенная каменными плитами дорога. Обычно тут всегда толпились нищие, встречая прихожан и клянча подаяние.

Еще издали Сыромолотов увидел, что все подходы к церкви забиты народом. Он не удивился бы: такое всегда бывало по большим престольным праздникам. Но среди людей сегодня тревожно метались огни факелов. Значит, комсомольцы пришли в церковь. Чего им здесь надо? Егор Саввич и Порфирий Никодимыч прибавили шагу. Их встретил глухой гул толпы.